Одиночество-12 - Ревазов Арсен. Страница 36

– Вот именно. Совершенно с вами согласен. Договориться можно. Даже нужно!

– Ну а раз согласны, и три ваши просьбы я выполнил, то давайте выполните и вы мою. Одну. Расскажите все, как было. Да, и хочу предупредить: у нас с вами никакой не допрос, а просто беседа. Протокола я не веду. Магнитофон не включаю.

– Понимаете, ничего собственно и не было. Пришли с приятелем из казино. Выпили. Я уснул. Проснулся – в квартире милиция. Приятель лежит в проходе с перерезанным горлом.

– А что было во сне не помните?

– Да не было ничего. Отлично помню, как уснул. Лень было до постели идти, да и сил не было. Поэтому уснул прямо в комнате.

– А приятель ваш?

– Тоже уснул. За столом.

– Ну, значит вы вашего приятеля во сне и зарезали. Бывает такое. Напьются люди, накуролесят, а потом ничего не помнят. Ничего. Не вы первый, не вы последний. Поработаешь в милиции и не такое насмотришься. У нас, вон, восьмидесятилетняя бабка во сне деда своего молотком оприходовала. Насмерть. И тоже ничего не помнила. Склероз у нее. Старческий.

– Так то бабка! У меня склероза нет. Если бы что-то было, я помнил.

– Я вам так скажу, гражданин Мезенин. Сегодня воскресенье. Времени мне на вас тратить жалко. Помните вы что-нибудь или нет – мне, честно говоря, наплевать. В состоянии алкогольного опьянения человек может ни хрена не помнить. Алкогольное опьянение помните?

– Помню.

– Отлично. Оно и в протоколе зафиксировано. Экспертизу, значит, можно не устраивать. Улик на вас без всяких ваших воспоминаний хватает с головой. Для любого суда. Хоть для Совета Европы. Нож ваш? – Ваш. Кровь на нем чья? – Покойного. Квартира ваша? – Ваша. Кто в ней лежит? – Покойный. Рубашка от Армани в крови ваша? – Ваша. Кровь на ней чья? То-то! Но вы человек умный. Вы подумайте: если мы сейчас запишем явку с повинной, то это для суда – смягчающее обстоятельство. А может вы его в состоянии аффекта убили? – Тогда вообще можете вывернуться. Словом, все от вас зависит. На вашем месте, я бы хоть что-нибудь да вспомнил.

– Простите, Игорь а какое у вас звание? А то даже не знаю, как к вам обращаться.

– Звание у меня – старший лейтенант. Но обращаться ко мне лучше «гражданин начальник». Скоро вам это все в камере объяснят. Если мы не договоримся.

Здесь он усмехнулся на людской глупостью и над тем, что я не понимаю своего счастья.

– Так давайте договариваться! Я, конечно, никого не убивал. Но чтобы не устраивать ни вам ни мне дополнительные сложности, готов компенсировать вашу работу, так сказать, материально.

– Подкуп сотрудников при исполнении, – глядя в потолок заметил Василек. – К сожалению, ничего не выйдет, гражданин Мезенин. Я же не просто так в воскресенье приехал. Сидели бы вы тут в обезьяннике до понедельника. У нас с «бытовухой» люди и по неделе сидят. Но мне позвонило начальство и сказало, чтоб я уделил вашему делу особое внимание. Особое. Видно, у родственников покойного какие-то связи. Поэтому сделать я ничего не могу. Если бы и захотел. Но я и не хочу. Чисто по-человечески. Вы человека убили, а теперь откупиться надеетесь. Он же – человек был. Божья тварь. А вы ему – ножом по горлу. Пусть и по пьяни…

– Да не трогал я его!

– Это я уже слышал. Словом, не хотите все вспомнить, и косить на аффект это – дело ваше. Пытать мы вас не будем. И так улик хватает. Без чистосердечного признания.

Он весело на меня посмотрел и принялся быстро писать. Я попытался придумать что-нибудь еще.

– А позвонить мне можно?

– Нет. Нельзя. Пока я не оформлю протокол задержания. А вы его не подпишите.

И он на меня посмотрел еще веселее.

– А долго его оформлять?

– От вас зависит. Мне еще писанины на полчаса.

– Я не хочу ничего подписывать без адвоката!

– Адвокат вам положен только после задержания. А вы тут пока на птичьих правах. Для неформальной беседы со мной. Вот когда подпишите протокол, тогда и будут у вас все права задержанного. Переведем вас в ИВС. Там хоть постель есть. Отоспитесь. Адвоката получите. Не подпишите – будете сидеть в обезьяннике. Для выяснения личности. – Он очень недобро на меня посмотрел. – Я с вами хотел по-хорошему! Но мы ведь можем и по-плохому. Мы можем очень по-плохому!

– Нет. Давайте по хорошему.

– Тогда не мешайте. Мне нужно закончить с вами эту бодягу.

– А если я подпишу, то можно будет позвонить?

– Можно! Когда подпишите.

– А под подписку о невыезде выйти нельзя?

– Гражданин Мезенин! Вы меня достали!

В течении получаса Василек занимался писаниной, задавая мне какие-то формальные вопросы. Потом дал протокол – 4 страницы мелким убористым почерком. Я решил, что больше никогда не повторю ошибки, сделанной мной при подписании бумаги ФФ, и прочту все очень внимательно. В протоколе не было ничего интересного. Там, действительно, было сказано, что я пьян и ничего не помню. Признания вины не было. Я осторожно подписал каждую страницу, затем прочел и подписал отдельную бумагу. В бумаге говорилось, что по отношению ко мне не применялось никаких мер воздействия и что я подписал протокол совершенно добровольно.

– Ну вот, сказал Василек, просветлев от моей покладистости. Теперь вы являетесь официально задержанным по подозрению в совершении умышленного убийства лица заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии. Статья 105 УК РФ, параграф 2 в, срок наказания от 8 до 20 лет.

– Что?! В каком состоянии? А это утяжеляет вину?

– Еще как утяжеляет. Так от трех до десяти, а так от восьми до двадцати. Василек смотрел на меня уже не просто весело. Взгляд его был озорным, как будто у него получилась клевая шутка. Я начал понимать что имел в виду мой дед под выражением «Никогда им не верь. И никогда ни в чем не признавайся. Запомни, не верь и не признавайся! Ни-ког-да». Василек, окончательно развеселясь от моего вида, принялся объяснять.

– Вы же сами показали, что он заснул, находясь в состоянии тяжелой алкогольной интоксикации? И что вы понимали, что у него такое состояние что…

– Но я был в такой же интоксикации. Она у меня до сих пор не прошла.

– Да. И это также является отягчающим обстоятельством. Да ладно, что там? Советский суд – самый гуманный суд в мире. Он разберется. Я же вам советовал признаться и на аффект косить. Была бы сто седьмая. Со сроком до 3 лет. Но поздно… С этого момента вы имеете право требовать себе адвоката, не свидетельствовать против себя и вообще отказаться от дачи показаний.

Я немного расслабился. Я подумал, что зря Василек так пошутил. Я теперь, действительно, не поверю ни единому их слову, а с отягчающими обстоятельствами мне шьют убийство или со смягчающими, в общем-то не важно.

– И что со мной будет дальше?

– Вас отведут в ИВС. Изолятор временного содержания. Там вы будете находиться, пока прокурор или судья не дадут санкцию на арест или не изберут другую меру пресечения. Потом СИЗО. Следственный изолятор. Потом – суд, Сибирь.

Василек приветливо улыбнулся.

– Так позвонить-то можно?

– Звоните. Только недолго.

Я решил, что Антон находится сейчас в самолете, и надо звонить Матвею. Я был уверен, что раз дела пошли так криво, то трубку он не возьмет. Но, Слава Богу, я ошибся. Значит, все еще не так плохо.

– Мотя, – сказал я. – Меня посадили по обвинению в убийстве. Которого я, естественно, не совершал.

– Где ты?

Такого голоса у Матвея на моей памяти не было. Глухой и хриплый.

– Пока в районном отделении. У ментов. Но скоро меня переведут, сам не знаю куда.

– Что надо делать?

Он звучал как крупное раненое животное. Низко и отчаянно.

– Для начала прийти в себя. Потом выяснить, куда меня поместят и переслать мне туда необходимые вещи: еду, деньги, сигареты, книги. Срочно найти нормального адвоката. Взять у Крысы двадцать тысяч, которые я успел заработать на ФФ, и распоряжаться ими для моего освобождения.

– Даже и не думай о деньгах. Сколько надо, столько и будет.

– Отлично. Позвони моей маме, Маше и всем, кого это может заинтересовать. Говори, что взяли по ошибке, что скоро отпустят.