Аванпост - Резник Майкл (Майк) Даймонд. Страница 19

Она встала, подошла к стене, сняла с крючка халат, надела его, повернулась ко мне лицом, уперев руки в бока.

— В последний раз спрашиваю: ты уйдешь по собственной воле?

— По собственной — нет, — твердо заявил я. — Один — нет.

— Хорошо. Только потом не говори, что я тебя не предупреждала.

Она открыла рот и начала кричать, с каждым мгновением все громче и пронзительнее. Скоро треснуло зеркало, на туалетном столике затряслись и посыпались с него стеклянные безделушки, к тому времени, когда она добралась до соль, миновав фа, из моих зубов повыпадали все пломбы, а она продолжала двигаться к ля. Я еще услышал, как за куполом люди кричат от боли, а потом провалился в темноту. Когда очнулся, почувствовал, как она ладонью шлепает меня по щекам, услышал, как она говорит: «Пора просыпаться».

— Что произошло? — пробормотал я.

Фарфоровые собачки больше не тявкали, от них остались одни осколки, маленькая, но радость.

— Меня не просто так зовут Сиреной Серебряной Жилы, — с самодовольной улыбкой ответила Мелора.

— Ладно, ты — сирена. — Я осторожно прошелся языком по дыркам в зубах. — Но зачем ты это сделала?

— Потому что я никуда не собираюсь уезжать, а тебя следовало в этом убедить.

— Но почему? — настаивал я.

Она посмотрела на меня.

— Потому что я — док Небучаднеззар. Мне принадлежит это шоу и Сирена Серебряной Жилы зарабатывает кучу денег.

— Так чего ты сразу мне этого не сказала? — удивился я. — Если ты не можешь уехать, я останусь с тобой.

На этот раз она таки добралась до си.

— Мне нравится жить одной, — объяснила она, когда вновь привела меня в чувство.

— Очаровать тебя трудно, — признал я, — но Катастрофа Бейкер не из тех, кто сразу сдается.

Еще три или четыре раза она вгоняла меня в небытие, но наконец пришел кто-то из местных и попросил ее угомониться, потому что в радиусе трех миль не осталось ни одного целого окна.

— Теперь ты уйдешь? — спросила она, когда я снова пришел в себя.

— Хорошо, хорошо, я все понял. Но придет день, когда ты пожалеешь о том, что отвергла искреннюю и беззаветную любовь, которую я предлагал тебе всего лишь за пятьдесят процентов дохода твоего парка развлечений.

Но ничто не могло убедить ее, и скоро я осознал, что меня просто ослепила ее красота, а может, крашеные волосы. Поэтому, побывав у дантиста и приведя зубы в порядок, я вновь очутился среди звезд, как и прежде, в одиночестве, постарев на пару дней, но став гораздо мудрее.

* * *

Силиконовая Карни хохотнула:

— Теперь я понимаю, почему тебя зовут Катастрофа!

— Для того есть и другие, не менее веские причины, мэм, и я уверен, что выжившие перечислят их тебе… если кто-то из них смог покинуть больницу.

— Люди постоянно говорят и поют о неразделенной любви, — констатировала Сахара дель Рио.

— Разумеется, — согласился с ней Ахмед Альфардский, в котором человеческого было, возможно, меньше, чем в большинстве остальных. — Это самое облагораживающее чувство.

— И нет ничего более раздражающего, — вставил Макс Три Ствола.

— А какая от нее польза? — спросил Аргиль, который сидел в углу с преподобным Билли Кармой. — Когда приходит пора произвести потомство, когда у самки «течка», тогда самцы борются за право соединить свои гены с ее, а потом все успокаиваются до следующего сезона ураганов.

— У нас все по-другому, — ответил Катастрофа Бейкер.

— Хорошо, — не стал спорить Аргиль, — до следующего сезона буранов. Велика разница.

— Этот момент ты уловил, — вмешался Ставлю-Планету О’Грейди. — Мужчины борются за женщин. А иногда, как в случае, о котором рассказал наш друг Бейкер, просто за существование.

— Ты думаешь, женщины не должны бороться? — с застенчивой улыбкой спросила Золушка. — Мы прилагаем ничуть не меньше усилий, только все делаем тоньше.

— Со всей этой борьбой хочется задаться вопросом, а остаются у кого-нибудь силы на сам процесс? — спросил Аргиль.

— Бывает, что, и нет, — согласился Макс. — Стыдно, конечно, но что делать?

Внезапно заговорил старик, сидевший в самом дальнем углу:

— Что ты об этом знаешь? Что вы все об этом знаете? Есть только одно слово, которое может сие описать. И слово это — трагедия.

— Что может быть трагичного в сексе? — удивился Бейкер.

— Я говорю не о сексе, — ответил старик. — О любви.

— Кто ты, и что ты об этом знаешь?

— Меня зовут Странник Джонс, и я ищу свою любовь больше сорока лет.

— Странник Джонс! — воскликнул Никодемий Мейфлауэр. — Не о тебе ли я слышал на Бараймие V?

— Не можешь ты быть тем Странником Джонсом, о котором я слышал на Сверкающей Синеве, — пробормотал Макс.

— Вроде бы Странник Джонс был на Новой Бирме, во Внешнем Пограничье, — добавил Могильщик Гейнс.

— Это все я, — ответил старик. — Я бывал на этих трех мирах и еще на семистах других.

— Ты — исследователь? — спросил Большой Рыжий.

— Нет, хотя на некоторые планеты моя нога ступала первой.

— Искатель приключений?

— Нет, хотя на мою долю их выпало немало.

— Тогда кто? — спросил Большой Рыжий.

— Я искал не приключения — человека. Вот моя грустная и трагическая история.

Я не собирался становиться первооткрывателем двухсот или трехсот планет, не было у меня желания стать миллионным человеком, ступившим на землю еще нескольких сотен планет. Я хотел лишь одного: найти мою Пенелопу.

Искать я ее начал… один момент… сорок три года, восемь месяцев и девятнадцать дней тому назад. Первая планета, на которую я прилетел, была Кастор XII. Ее там, естественно, не оказалось.

Потом я побывал в системе Нельсон, на всех кислородных планетах системы Рузвельт. Даже приземлился на Вальпургии III, едва ли не самой странной из увиденных мною планет, но не нашел ее и там.

Я продолжал искать. Обследовал Внутреннее Пограничье, Монархию, Спиральный Рукав, Внешнее Пограничье, даже Большое и Малое Облака, но нигде не обнаружил ее следа. После того как стало ясно, что это будет эпическое путешествие, я переименовал мой корабль в «Летучего голландца».