Второй контакт - Резник Майкл (Майк) Даймонд. Страница 2

— Ладно, — сказал Беккер. — Если мы управимся с этим делом дней за десять — одиннадцать, может быть, я еще успею покататься на лыжах.

— Вот это уже более разумный подход, — одобрил генерал.

— Кто представляет обвинение?

— Полковник Джеймс Магнуссен.

— Джим Магнуссен? — изумленно переспросил Беккер. — Из Сан-Диего?

— Вы его знаете?

— Лет пять назад мы провели вместе несколько месяцев, готовя дело против неких армейских поставщиков. Он славный человек. Я думал, он все еще в Калифорнии.

— Был.

— Почему обвинителем стал именно он?

— Он сам попросил об этом назначении.

— Полагаю, мне уже поздно попроситься к нему в помощники? — невесело осведомился Беккер.

Генерал в упор поглядел на него.

— Майор, я восхищаюсь вашим чувством юмора.

— Я не шутил.

— Разумеется, вы пошутили, — сказал генерал. — А теперь принимайтесь за работу.

— Каким образом? Вы только что сказали мне, что я смогу увидеться с Дженнингсом только во второй половине дня.

— Но полковник Магнуссен ждет вас в своем кабинете. Он хочет обговорить с вами кое-какие детали. Я сказал ему, что вы придете, как только мы с вами закончим разговор. — Генерал сделал паузу. — Мы его закончили. Кабинет Магнуссена дальше по коридору, третья дверь слева.

Беккер отдал честь и направился к двери.

— Поздравляю с принятием верного решения, — бросил вслед ему генерал.

— А разве у меня был выбор? — мрачно осведомился Беккер.

Для начала Беккер заглянул в умывальную и провел расческой по своим густым каштановым волосам. Затем он подошел к раковине, пробормотал: «Холодная», и умылся. Освеженный, он вышел в коридор и по движущейся дорожке доехал до кабинета Магнуссена.

Он сошел с дорожки возле двери, подождал, пока датчики опознают его, и вошел.

Насколько стерильно чист был кабинет генерала, настолько захламленной оказалась эта комната. На стенах под немыслимыми углами висели юридические дипломы. Груды распечаток, компьютерных дисков и кубиков, предназначенных для уничтожения, в беспорядке громоздились на трех шкафах с картотеками. Один угол комнаты занимал компьютер последней модели, настроенный на работу с голоса. Магнуссен был заядлым курильщиком, и хотя Беккер знал, что ночная смена уборщиков наверняка наводила порядок в кабинете, две пепельницы были битком забиты окурками сигар, а пол щедро засыпан пеплом.

Перед шкафами с картотеками, примостившись на неудобном табурете, восседал, сжимая в мясистой руке пачку бумаг, сам полковник Джеймс Магнуссен. Он был низкого роста, коренастый и крепкий и сложен как профессиональный футболист. У внешних уголков глаз с обеих сторон у него виднелись свежие шрамы от хирургической операции, но, несмотря на это, он носил очки с очень толстыми стеклами, словно операция, какова бы она ни была, оказалась неудачной. Его темные, тронутые сединой волосы не поддавались укладке. Услышав шаги, Магнуссен глянул сквозь густое облако сигарного дыма.

— Макс! — восторженно воскликнул он. — Как поживаешь?

— Двадцать минут назад жил прекрасно, — ответил Беккер. — А ты?

— Просто здорово, — сказал Магнуссен. — Я теперь женатый человек. У меня две дочурки, два года и три. А ты как?

— Женился и развелся.

— Сочувствую.

— Дело прошлое, — пожал плечами Беккер.

— Нам есть о чем поболтать, — сказал Магнуссен. — Присаживайся.

Беккер огляделся.

— Куда?

Магнуссен подошел к креслу и смахнул на пол груду бумаг.

— Да хотя бы вот сюда. Мне дали этот кабинет только два дня назад, — виновато пояснил он. — Все никак не могу избавиться от мусора, который накопили здесь за двадцать лет.

— Спасибо, — сказал Беккер, усаживаясь.

Магнуссен вернулся на табурет, прихватив по дороге пепельницу.

— Зачем, черт побери, тебя занесло сюда, Джим? — спросил Беккер.

— Я клянчил это назначение у всех армейских шишек, до каких только смог добраться, — хихикнул Магнуссен. — Это самое грандиозное дело десятилетия.

— А я думал, пустяковое.

— Я имею в виду — грандиозное в глазах общественности, — пояснил Магнуссен. — А мне, если честно, давно уже пора оставить службу и вернуться к частной практике — я ведь не военный в четвертом поколении, как ты, — и это дело откроет мне доступ в любую адвокатскую фирму.

— Ты и вправду собираешься оставить службу?

Магнуссен кивнул.

— Я уже не мальчик, Макс. У меня есть обязательства, и, честно говоря, я не могу содержать семью на полковничье жалованье — во всяком случае, так, как мне хотелось бы.

— Что ж, — сказал Беккер, — удачи тебе.

— Это назначение и есть моя удача.

— Это назначение — моя неудача, — вздохнул Беккер. — Я как раз собирался в Аспен на пару недель. Я уже уложил чемоданы.

— Ну, извини.

Беккер покачал головой.

— Это не твоя вина.

— Ты уже виделся с клиентом? — спросил Магнуссен.

Беккер покачал головой.

— Странный человек, — заметил Магнуссен.

— Конечно, странный, — согласился Беккер. — Нормальный человек не выходит из своей каюты и не убивает двоих членов экипажа безо всякой на то причины.

Магнуссен уставился на него и, помолчав, спросил:

— Что ты, собственно, знаешь об этом деле?

— То, что слышал.

— А что именно ты слышал?

— Что он как-то утром проснулся, подошел к двоим членам экипажа, застрелил их, потом сам себя посадил под арест в своей каюте и передал командование «Рузвельтом» своим помощникам с приказом немедленно вернуться на базу.

— Так примерно все и было, — кивнул Магнуссен. — Ты готов к соглашению?

— Так скоро? — улыбнулся Беккер.

— Чем скорее мы покончим с этим делом, тем лучше.

— Я-то думал, тебе нужна реклама для твоей новой карьеры.

— Засажу его — вот и будет реклама.

Беккер откинулся в кресле.

— Жду твоего предложения, — объявил он, отмахиваясь от сигарного дыма.

Магнуссен усмехнулся.

— Обвинение готово согласиться с помешательством.

— Временным или постоянным?

— На твой вкус.

— Звучит неплохо, — признал Беккер. — Мы ссылаемся на помешательство, вы принимаете ходатайство, и через полчаса все расходятся по домам. Может, я все-таки успею покататься на лыжах. — Он задумчиво помолчал. — Кроме того, он наверняка помешанный, если сотворил такое.

— Так оно и есть, — ответил Магнуссен. — Правда, у него бывают просветления.

— Вот как?

— Я хотел сказать, что он не буйнопомешанный.

— Ты разговаривал с ним?

— Один раз. Получал у него показания под присягой. Он не слишком-то рвался сотрудничать, но и не буйствовал.

— Какова будет позиция обвинения, если он не согласится на помешательство? — спросил Беккер.

— Тогда мы объявим его виновным — хотя ради блага службы мы бы все же предпочли помешательство. — Магнуссен помолчал. — Ну как, сделка заключена?

— Вначале я должен поговорить с Дженнингсом.

— Разумеется. Но ты уговоришь его сослаться на помешательство?

— Вероятно, — сказал Беккер.

— Отлично! — с явным удовлетворением заключил Магнуссен. — Значит, дело улажено!

— Не совсем, — возразил Беккер. — Что, если он объявит себя невиновным?

— Ты что, шутишь?

— Дело не во мне, — пожал плечами Беккер. — В конце концов, решать-то ему.

Магнуссен выдохнул клуб дыма и пристально поглядел на старого друга.

— Если он объявит себя невиновным, я его распну.

— Не сомневаюсь в этом.

— Я не шучу, Макс. У нас есть его судовой журнал, записи бортового компьютера и уйма свидетелей. Если Дженнингс объявит себя невиновным, я приколочу его к кресту и вывешу сушиться на солнышке.

— Генерал говорил, — что у тебя есть три психиатра, готовые присягнуть, что он съехал с катушек.

— Не совсем так, — осторожно поправил Магнуссен, — но они присягнут, что когда он совершал убийства, он был временно невменяем.

Беккер нахмурился.

— Да, но был ли он невменяем до того или после?