Мерлин - Рио Мишель. Страница 11

— Вот Артур, сын Утера-Пендрагона, внук Констана, наследник Логриса и Уэльса. Вот ваш король.

Наступило долгое молчание. Солдаты смотрели на него с любопытством, не скрывая своего восхищения перед блистательным величием воина, но и своих опасений перед человеком, почти еще ребенком, явившимся из неизвестности.

— Моя первая воля, — громко сказал Артур, — чтобы в сегодняшний день — день моего вступления на престол — не было никаких торжеств. Ибо вы знаете, кого только что потеряли — величайшего и любимейшего из королей, — но не знаете, кого получили взамен, и потому у вас, вероятно, больше оснований скорбеть, нежели радоваться. Моя вторая воля — чтобы торжеств не было также и завтра. Потому что завтра мы отправимся за море и покорим земли галльских бриттов. Армия всколыхнулась в ошеломлении, ряды воинов вздрогнули. Леодеган и Лот высоко подняли свои мечи, выкрикивая имя Артура, — их примеру немедленно последовали вожди, а затем и все остальные. И это имя прокатилось по равнине — казалось, что его эхо должно было быть услышано по всей стране, перенестись через море и зазвучать на всем западе. В эту минуту здесь родилось что-то такое, о чем мир не забудет никогда.

И было это в первый день года четыреста семьдесят шестого от Рождества Христова, года окончательного крушения Римской империи под нахлынувшими ордами варваров, года падения Вечного Города, осажденного Герулом Одоакром. Тогда Артур впервые явился перед всем миром — в тот самый час, когда померк Рим.

_15_

На следующий же день, не заезжая в Кардуэл, где его в радости и скорби ждала вся семья, Артур сразу отправился в Дурноварию, что в земле дуротригов, а затем на южный берег Логриса, где стояла на якоре часть его боевых кораблей. Он взял с собой ровно половину своей армии и вождей, остальных же послал в провинции. Поскольку я решил быть рядом с ним в его первом походе, он поручил управление всеми делами Лоту Орканийскому, мужу своей сводной сестры Моргаузы, старшей дочери Игрейны, жившему в ту пору в Кардуэле вместе с женой и их первенцем Гавейном, которому было тогда еще несколько месяцев. Леодеган должен был вернуться в свою столицу Изуриум, чтобы вновь принять командование над всеми армиями Севера, стоявшими на страже логрских границ вдоль древней стены Адриана. Леодегану было шестьдесят три года, когда у него незадолго до этого от второго брака также родился ребенок. Это была девочка, и он дал ей имя Гвиневера. Война длилась два года. Вскоре после высадки логрской армии на северный берег земли гонов вожди двух бриттских племен, переселившихся туда более тридцати лет назад из южного Логриса, — в те времена, когда на остров пришли саксы, вступив в позорный сговор с Вортигерном, — собрали всех своих воинов и присягнули Артуру, признав тем самым над собой власть рода Констана. Они были братья, оба ровесники Артура, и звали их Бан и Богорт. Но было много других — выходцев из Думнонии, откуда они бежали после вторжения Утера, — ненавидевших само имя Логриса и потому заключивших союз с местными племенами, чтобы остановить продвижение логрской армии. Артур одержал множество побед и окончательно разбил их на востоке страны в земле редонов, где они собрали свои последние силы. Во всех этих испытаниях молодой король показал себя отличным стратегом и грозным воином. Он сочетал в себе все воинские доблести Пендрагона и Утера, а соединение в нем самой безумной отваги и трезвого расчета, личного бесстрашия и осмотрительности искусного военачальника не могло не напомнить мне моего деда, с той лишь разницей, что Артур убивал без удовольствия и ему было ведомо сострадание. За короткое время он снискал благоговейную любовь своих солдат, все они боготворили его.

Потом он упрочил свои завоевания. Страну гонов на западе он отдал во владение Богорту, а более обширную срединную область Беноик — Бану, совершившему много славных подвигов на полях сражений. Во главе редонов он по моему совету поставил вождя по имени Кардевк, бывшего скорее мудрецом, нежели воином, ученого мужа, соединявшего в себе ученость греков и римлян с тайной мудростью древних друидов. Артур дал Логрису законы, стремясь в то же время — как я его учил — уважать обычаи покоренных народов; в каждой стране он оставил своих наместников и войско, возглавляемое верными ему людьми.

Таким образом, он уже в самом начале своего царствия смог совершить все те вели кие дела, к которым я готовил его, обретя в них случай показать свой талант вождя и законодателя, непоколебимую целеустремленность и великодушие — словно в предвосхищение своей великой судьбы. Он с легкостью вышел из всех испытаний. Я ждал от него неизбежной неловкости, свойственной начинающим. У него ее не было. Моя мечта воплощалась.

В конце четыреста семьдесят седьмого года мы вернулись в Логрис, и Артур впервые в своей жизни въехал в Кардуэл, свою столицу.

_16_

Ночь была ясной, в безоблачной черной глубине зимнего неба полная луна лила на землю свой холодный белый свет. Темное море, зажатое между берегами страны силуров и землей думнонейцев, вздувалось огромными могучими валами, которые явились из неведомых далей вольного океана и, гонимые свежим и сильным западным ветром, разбивались у берега, на прибрежных отмелях, светлыми пенистыми брызгами. От коней шел молочно-белый пар, который сразу же растворялся в ветреном воздухе. Тяжелая ночная роса легла на высокие травы, и равнина, точно зеркальная гладь, засверкала тысячами серебристых огней. Там, на севере, сожженные некогда деметами и заново отстроенные Морганой поднимались высокие каменные и деревянные стены Иски.

Моргана не явилась торжественно встречать победителя. Мы были одни, молодой король и я; остановившись на дороге, идущей берегом из Кардуэла в Иску, мы дали отдых коням. Какой-то всадник направлялся к нам шагом. Мы молча смотрели, как он приближается. Длинные темные волосы наполовину скрывали его лицо, развеваясь черными змейками на морском ветру. Он подъехал совсем близко и спешился. Это была Моргана. На ней была простая мужская туника и плащ, и в этой грубой одежде она была необыкновенно прекрасна; ее удивительная, неизъяснимая красота поражала ум и сердце подобно внезапно открывшейся нам частице вселенной, торжествующей, чудесной, неведомой.

— Ты не забыл меня, Мерлин? Это я, Моргана. Твоя маленькая Моргана. Она подошла, обняла меня и положила голову мне на плечо, как обычно делала, когда была ребенком. Потом отстранилась и повернулась к Артуру.

— Вот — король Логриса, — сказал я ей, — твой брат. Они внимательно смотрели друг на друга. Они были как день и ночь, соединенные вместе, и сияние дня тускнело перед сверкающим величием ночи. Моргана улыбалась. Но в зеленом блеске ее глаз я увидел что-то холодное и рассудочное, как будто затаенную мысль или трезвый расчет. И я сказал себе, глядя на этих двоих детей моего разума, что и Господь Бог, создавая человека, не знал, что его ожидает.