Скарлетт - Риплей Александра. Страница 40

Скарлетт попросила вторую тарелку супа и съела все до капли, затем отдала должное остальному, включая десерт: взбитые сливки, политые соусом из орехов и фруктов, который миссис Батлер называла Гугенотским портом.

Днем у нее случилось в первый раз несварение желудка. Не от переедания. Элали и Полина расстроили ее.

— Мы едем проведать Кэррин, — объявила Полина, когда они приехали к ним, — и мы решили, что Скарлетт, наверное, захочет поехать с нами. Извините, что прервали вас. Я не знала, что вы будете как раз обедать.

Кэррин! Она вовсе не хочет ее видеть. Но она не может этого сказать, у тетушек случился бы припадок.

— Я просто до смерти хочу поехать с вами, тетушка, — всплакнула она, — но я чувствую себя не очень хорошо. Я собираюсь лечь в постель и положить на лоб холодную тряпку.

Она опустила глаза.

— Вы знаете это.

«Вот, пусть они думают, что у меня женские неприятности. Они слишком вежливы, чтобы о чем-либо спрашивать».

Она была права. Ее тетушки поспешно распрощались. Скарлетт проводила их до двери, осторожно ступая, будто у нее были судороги в животе. Элали сочувственно похлопала ее по плечу, когда целовала ее на прощание.

— Хорошенько отдохни, — сказала она. Скарлетт коротко кивнула. — И приходи завтра утром к нам в девять тридцать. От нас полчаса ходу до святой Марии на мессу.

Скарлетт смотрела, разинув в ужасе рот. Мысль о мессе никогда не приходила ей в голову.

В это же мгновение настоящая боль заставила ее сложиться почти пополам.

Весь день она, съежившись, пролежала на кровати с расслабленным корсетом и грелкой на животе. Несварение желудка было незнакомым и неуютным ощущением и поэтому пугающим. Но намного более пугающим был ее малодушный страх перед Богом.

Эллин О'Хара была набожной католичкой, и она сделала все, чтобы религия стала частью жизни в Таре. Проводились ежевечерние молитвы и молитвы по четным дням, она постоянно напоминала дочерям об их аристократических обязанностях. Эллин сожалела об уединенности плантации, так как ей не хватало утешения церкви. К двенадцати годам Скарлетт и ее сестрам вложили в сознание наставления катехизиса.

Теперь Скарлетт винила себя в том, что все эти годы пренебрегала религией. Ее мама, наверное, рыдает на небесах. Ах, почему маминым сестрам необходимо было ждать в Чарльстоне? Никто в Атланте не ожидал, что она будет ходить к мессе. Миссис Батлер не сердилась бы на нее или, в худшем случае, могла бы пригласить ее пойти с ней в епископальную церковь. Это не было так плохо. У Скарлетт было смутное представление, что Бог не обращал внимания на то, что происходило в протестантской церкви. Но как только она переступит порог св. Марии, он сразу узнает, что перед ним грешница, которая не была на покаянии с… она даже не помнила, когда это было в последний раз. Она не сможет принять причастие. Она представляла ангелов-хранителей, о которых рассказывала ей Эллин, когда она была маленькой. Все они хмурились. Скарлетт натянула покрывало на голову.

Она не знала, что ее концепция религии была суеверной и дурно сформированной, как у человека каменного века. Она только знала, что она напугана, несчастна и сердита, что она стоит перед дилеммой. Что же ей делать?

Скарлетт вспомнила спокойное лицо матери; освещенное свечами, когда она рассказывала своей семье и слугам, что Бог любит заблудших овечек, но это было небольшим утешением. Она не могла придумать предлога, чтобы не ходить на мессу.

Это было ужасно! Когда все стало развиваться так хорошо, и миссис Батлер сказала ей, что Салли Брютон устраивает увлекательные партии в вист, и она была уверена, что ее пригласят.

Глава 16

Скарлетт, конечно же, пошла на мессу. К ее удивлению, древний ритуал был успокаивающим, как старые друзья в новой жизни, которую она начинала. Легко вспоминалась ее мать, бормочущая «Отче Наш», а гладкие бусинки четок были так знакомы ее пальцам. Эллин, должно быть, была довольна, видя ее на коленях, и от этого она чувствовала себя лучше.

Так как это было неизбежно, она исповедалась и навестила Кэррин. Монастырь и ее сестра были еще двумя сюрпризами для нее. Скарлетт все время представляла себе монастыри, как крепости с запертыми воротами, где монахини день и мочь скребли каменные полы. В Чарльстоне сестры милосердия жили великолепном кирпичном здании и устроили школу в красивой бальной зале.

Кэррин была счастлива; она так изменилась по сравнению с той застенчивой девушкой, которой Скарлетт ее помнила, что казалась совсем другим человеком. Как она может сердиться на незнакомку? Особенно на незнакомку, которая казалась взрослее ее, несмотря на то, что она была ее младшей сестренкой. Кэррин — сестра Мария Иосиф — была также рада увидеть ее. Скарлетт почувствовала себя согретой обильно выраженными любовью и восхищением. Вели бы Сьюлин была хотя бы наполовину такой же милой, как Кэррии, Скарлетт не была бы так замкнута в Таре. Было по-настоящему приятно увидеть Кэррин и попить чаю в милом садике в монастыре, даже при том, что Кэррин слишком много говорила о маленьких девочках в ее математическом классе, что почти усыпила Скарлетт.

Воскресная месса с последовавшим за ней завтраком у тетушек и посещение Кэррин были тихими мгновениями в напряженном распорядке жизни Скарлетт.

Лавина визитных карточек свалилась на дом Элеоноры Батлер через неделю после обучения Салли Брютон покупке лука. Элеонора была благодарна Салли, по крайней мере, она думала, что была. Хорошо зная жизнь Чарльстона, она опасалась за Скарлетт. Даже в спартанских условиях послевоенной жизни общество было зыбучим песком неписаных правил поведения, византийским лабиринтом изысканного изящества, готовым поймать в свою ловушку неосмотрительного и непосвященного человека.

Она пыталась руководить Скарлетт.

— Ты не должна посещать всех, кто оставил тебе визитные карточки, дорогая, — сказала она. — Достаточно оставить свою визитку с загнутым вниз уголком. Это обозначает, что был сделан визит, и твою готовность познакомиться.

— Поэтому так много карточек было согнуто? Я думала, что они просто старые и поистертые. Впрочем, я собираюсь навестить каждого из них. Я рада, что все хотят подружиться, и я тоже хочу.

Элеонора прикусила свой язык. Это было правдой, что большинство карточек были «старые и поистертые». Никто не мог позволить себе новые — почти никто. А те, кто мог, не делали этого, чтобы не смущать тех, кто не мог. Было приятной традицией теперь оставлять все полученные визитки на подносе в прихожей для возвращения их хозяевам. Элеонора решила, что не будет пока осложнять обучение Скарлетт этой информацией. Скарлетт показала ей коробочку с сотней новых беленьких визиток, которые она привезла из Атланты. Они были еще проложены материей и могли послужить долгое время. Осмотрев набор Скарлетт, Элеонора почувствовала себя точно так же, как много лет назад, когда Ретт трехлетним ребенком с триумфом позвал ее с верхнего сука гигантского дуба.

Беспокойство Элеоноры Батлер было напрасным. Салли Брютон была точна:

— Девушка почти полностью без образования и со вкусом готтентота. Но у нее есть сила и энергия. Нам нужны такие, как она, на Юге, да даже в Чарльстоне. Может, особенно в Чарльстоне. Я отвечаю за нее, я надеюсь, все мои друзья дадут ей возможность это почувствовать.

Вскорости Скарлетт закружилась в водовороте городской жизни. Начинала свой день она на рынке, затем плотный завтрак дома, обычно включающий брютонскую колбаску; около десяти часов, одетая в новый наряд, она уходила с Панси, несущей коробочку визиток и запас сахара, который обычно приносили все гости в это трудное время. До обеда ей хватало времени, чтобы нанести пять визитов. Послеобеденное время было посвящено посещениям леди, проводящих время за партией в вист, или экскурсиям со своими новыми подружками на Кинг-стрит, или приему посетителей вместе с мисс Элеонорой.

Скарлетт обожала постоянную активность. Более того, ей нравилось, когда на нее обращали внимание. Но больше всего она любила слышать имя Ретта на устах у всех. Несколько старушек были открыто критичны. Они не одобряли его, когда он был молодым, и они никогда не смягчатся. Но большинство уже простило ему грехи молодости. Он повзрослел, стал сдержаннее. И он был предан своей матери. Старые леди, которые потеряли своих сыновей и внуков на войне, хорошо понимали счастье Элеоноры Батлер.