Похищение - Арсаньев Александр. Страница 22

– Так-то оно так, – согласилась я, – только Сергей Александрович твердо уверен в том, что, когда он вернулся затем, чтобы отдать мне муфту, как он говорит, фонари в аллее горели.

– Интересно…

– Интересно и странно, не находите? – спросила я.

– Oui, – коротко ответил Поздняков.

– Однако, – продолжила я, – passons. Теперь скажите мне, что там с горничной Селезневых?

– О, конечно, – оживился Михаил Дмитриевич, – мы провели опознание. Это, без сомнений, она. Только вот вся беда в том, что, по холодному времени, нам не удалось установить, когда было совершено убийство. Труп, как вы понимаете, закоченел, но совершенно невозможно сказать, сколько он пролежал на морозе – то ли сутки, то ли трое. Иными словами, нам не удалось установить, когда ее задушили, а ее именно задушили, – в день похищения Ники или позднее.

– А где ее нашли?

– Обнаружил ее приказчик одной из лавок, что на Кирпичной, некий Еремей Малахов.

– Это на этой стороне Глебучева оврага? – уточнила я.

– Так-с точно-с, – кивнул Поздняков. – Места там, сами знаете, неспокойные – рядом Глебучев, а потому полным-полно всякой шушеры. Да и фартовых предостаточно. Но не об этом. Вряд ли убийцей был кто-то из местных, хотя девушка и была найдена в подворотне, тем не менее, у нее ничего не взято. Она, скорее, могла бы найти убежище в Глебучевом, чем удавку. Да и способ, которым ее убили… Петр Станиславович, это наш врач, установил, что задушена она была не простой грубой веревкой, а скорее всего шелковой удавкой. След на шее тонкий и глубокий, – я невольно содрогнулась. – Pardon, Екатерина Алексеевна, за подробности. Кстати, удавкой такого же типа был задушен и Ефим. Да и не похоже было, что ее пытались ограбить. И пашпорт при ней, и деньги – тридцать рублей, жалование.

– Это что же получается? Что Глафира была причастна к Никиному похищению? Если при ней были и деньги, и пашпорт?

– Очень возможно, – согласился Поздняков. – Иначе, действительно, зачем бы ей было забирать из дома документы и деньги?

Мы переглянулись и замолчали.

– Выходит, Михаил Дмитриевич, что преступника она знала и была им убита как ненужный свидетель.

– Н-да… А почему вы говорите, «преступника»? Вы что, полагаете, что он был один?

– Не то чтобы… – я немного помолчала, раздумывая. Теперь, похоже, пора уже и рассказать о своих соображениях. – Знаете, Михаил Дмитриевич, меня навела на подозрение сумма выкупа. Семьдесят тысяч, это целое состояние, вы согласны? – Поздняков, слушавший меня со вниманием, кивнул. – Так вот, сама по себе эта сумма показалась мне странно знакомой, так, словно бы я совсем недавно слышала от кого-то о ней. Кому-то она срочно требовалась…

– Успенский! – воскликнул Поздняков, а я удивленно посмотрела на него. – Конечно, – Михаил Дмитриевич позволил себе довольно неожиданный жест, он ударил себя ладонью по лбу, – ведь он буквально перед похищением просил у меня такую сумму взаймы…

– Как, и у вас? – поразилась я.

– И у вас тоже? – переспросил он, изумленно глядя на меня.

– Ну да, – кивнула я головой. – Накануне похищения граф был у меня и просил взаймы семьдесят тысяч рублей, был очень взволнованным и просил никому не говорить. Он сказал, что проигрался…

– И мне он сказал то же самое, – ответил Поздняков. – И тоже, между прочим, просил держать все это в тайне… Как я понимаю, вы ему денег не дали? – поинтересовался он.

– Как я понимаю, вы тоже? – переадресовала я вопрос. Поздняков хмыкнул. – И потом, помимо этого рокового совпадения, есть еще одно – та таинственность, которая фигурирует и там, и здесь. Граф очень любит выражение «конфиденциальность».

– И тут вы правы, дорогая Екатерина Алексеевна. Если это он, то многое может объясниться. И то, каким образом он мог попасть в дом к Селезневым. И сумма выкупа. И даже цель похищения Ники. Думаю, что граф рассчитывал на то, что и мы, те, у кого он пытался занять денег, и Селезневы, не станем распространятся, поэтому у него и возник столь дерзкий план.

Мы снова замолчали.

– А вы знаете, Екатерина Алексеевна, – прервал на этот раз молчание Поздняков, – а ведь он говорил, что поедет в свое имение, которое собирался продавать. И последние дни его, похоже, действительно нет в городе.

– Oui, vous aves raison, – подтвердила я. – Как вы полагаете, он может быть причастен?

– Вполне, – ответил Поздняков.

– Что нам делать дальше? – спросила я.

– Ну, вы, сударыня, – твердо проговорил он, – по состоянию здоровья не можете ехать в Алексеевку, поскольку это одно из дальних в губернии имений, хотя и самых богатых, и дорога будет неблизкой, да и небезопасной для вашего здоровья, – я, хотя и не хотела, но все же признала его правоту. – Значит, придется мне отрядить для этого человека. А, возможно, поехать самому… Как вы полагаете? Самому-то, должно быть, вернее?

Я согласилась.

Таким образом, мы условились, что Поздняков, завтра же, поутру, поедет в Алексеевку, чтобы постараться выяснить причастность графа Успенского к похищению Ники, а я, со своей стороны, постараюсь выяснить, кому именно Успенский задолжал столь крупную сумму и, возможно, смогу найти кредитора.

Конечно, я не рассчитывала, что мне это удастся сделать одним днем, но все же, у нас снова появилась новая версия, которая требовала своего подтверждения или опровержения. Выходило, что вряд ли я смогу обойтись без визита в Елшанку, иначе мне просто не удастся узнать, кому задолжал Успенский, а Ксении Георгиевне, не вставая, так сказать, из кресла, удается знать не только такие вещи.

– А что Селезневы? Как Елизавета Михайловна? – поинтересовалась я.

– Не выходит из своей комнаты. Селезнев-то ничего, держится, по-моему, он пытается достать деньги. Вы ведь понимаете, что на это понадобится время. А когда именно требуется отдать выкуп, нам не известно. По этому поводу генерал даже не стал вкладывать средства в лопатинский банк. Это мне известно доподлинно, поскольку Сергей Александрович был нынче у Селезневых. После беседы с ним, генерал признался мне, что не любит лгать, а здесь пришлось что-то выдумывать, ведь изначально Селезнев планировал сделать вложения. Не знаю, правда, как отреагировал Лопатин.

– Конечно, какие теперь господину генералу банковские дела, – проговорила я. – Итак, мы решили, как будем действовать. Теперь давайте решим, где и как встретимся.

– Ну, я думаю, что к вечеру завтрашнего дня уже буду в городе, значит, заеду к вам и расскажу, что удалось узнать.

– А я со своей стороны сделаю то же самое. Только прежде чем поехать к Ксении Георгиевне, я хотела бы побывать у Селезневых.

– Ну, это вы как хотите, Екатерина Алексеевна, а я, пожалуй, домой…

– Да, конечно, вам предстоит завтра довольно длительная поездка. Пожелаю вам удачи.

Мы попрощались.

Итак, на следующий день я встала к десяти часам и, на удивление, чувствовала себя относительно хорошо. Голова практически не болела, правда, в висках по-прежнему стучало, но я решила, что это сущие пустяки. Велев приготовить себе шерстяное клетчатое платье с оборками, я стала собираться. После завтрака я почувствовала себя намного лучше. Ровно настолько, чтобы выдержать предстоящую поездку. Надо сказать, что погода нынче вполне располагала – было солнечно, безветренно и довольно тепло, и это обстоятельство меня порадовало.

Надев светлую мантилью, расшитую соболем, я села в сани и велела Степану ехать к Селезневым, надеясь, что меня примут. Я не ошиблась. Несмотря на то, что визит был неприлично ранним, Валерий Никифорович принял меня сразу. Я прошла в кабинет, в котором, к своему безмерному (не могу найти другого слова) изумлению, обнаружила… графа Успенского.

– Вот так встреча! – воскликнул граф и кинулся целовать мне ручку. – Никак не ожидал вас увидеть, Екатерина Алексеевна. Как ваше здоровье?

– Здравствуйте, граф, – ответила я, придя в себя от испытанного шока. – А почему вас интересует мое здоровье? – подозрительно поинтересовалась я.