Призраки озера - Робардс Карен. Страница 5

Схватив Большого Джона за руку, Оливия сжала ее – он не реагировал и, казалось, не дышал. Большой Джон лежал в рубашке без галстука, ворот которой сейчас был распахнут, и Оливия положила пальцы на теплую кожу шеи, пытаясь нащупать пульс.

«Пожалуйста, ну, пожалуйста…» Ужас, едкий, словно желчь, перехватывал горло. Нет, он не умрет. Не должен умереть. Не здесь и не так. Только не в тот самый день, когда она наконец вернулась домой.

Даже если пульс и был, она его не ощущала.

– Это я, Оливия, – пролепетала она, ни на что не рассчитывая, но надеясь, что он слышит ее.

– Подвинься! – Дядюшка Чарли опустился на колени рядом с нею, бесцеремонно отодвигая ее, перевернул Большого Джона на спину и принялся сам нащупывать пульс на его шее. Где-то над ними заголосила бьющим по нервам, высоким голосом какая-то немолодая женщина, еще одна бросилась к дому, чтобы позвать на помощь.

– Пожалуйста, помоги ему!.. – Оливия, прижав руки к губам, беспомощно наблюдала, как Чарли поудобнее уложил голову Большого Джона, потом, ухватившись пальцами за подбородок, раскрыл ему рот.

– Ма-а. – Испуганный, слабый голосок дочери прозвучал откуда-то из-за спины, детская рука тронула ее за плечо. Искоса взглянув на дочь, Оливия отметила, что та бледна и испугана не меньше, чем она сама. Ради дочери она попыталась собраться и взять себя в руки.

– Все в порядке, малыш. – Голос прозвучал хрипло, но все-таки она его обрела. Дотянувшись до маленькой ручки на своем плече, она быстро сжала ее. Горячие пальцы девочки представляли резкий контраст с ее собственными – ледяными.

– Ма-а, он умер?

– Да нет же, нет. – Она молила, чтобы это было правдой, внутренне холодея от мысли, что это может быть ложь. Большой Джон лежал на спине, неподвижно, беспомощно раскинув в стороны руки и ноги. Казалось, его лицо сереет на глазах, теряя краски жизни, а кожа на щеках и шее обвисает, образуя тяжелые складки.

Неужели она вернулась домой лишь для того, чтобы увидеть, как он умирает?

Вокруг уже собралась большая толпа, голоса сливались в единый гул, и Оливия могла разобрать только отдельные фразы: «Что случилось?», «Несчастный случай…», «Боже, надо вызвать „Скорую“!», «Господи, помоги!», «Это Большой Джон…»

Какие-то вопросы, возгласы перекликались с биением ее собственного сердца, сливаясь в ее ушах в бесконечный гул. Оливия почувствовала, что у нее кружится голова, не хватает дыхания. Взгляд затуманился, и теперь Большой Джон и толпа вокруг него казались ей лишь неясными, расплывчатыми очертаниями. Еще минутой позже она поняла, что причиной тому – накатившие на глаза слезы. Масштаб трагедии, случившейся так внезапно, оглушил ее. Когда же она увидела, как Чарли начал делать искусственное дыхание, ритмично надавливая на грудь Большого Джона, от скорби перехватило дыхание.

Пресвятая Дева, помилуй… Слова молитвы из далекого детства пришли на память, как это нередко случалось в тяжелых ситуациях, и Оливия принялась повторять их про себя, ища утешения в знакомых строках. Еще одно утешение было позади, воплощенное в хрупком маленьком теле дочери, которую она ощущала спиной. Пальцы девочки вцепились в ее ладонь, и Оливия ухватилась за них, как за спасительную соломинку.

Какой-то мужчина, крепкий, с коротко стриженными пшеничными волосами, решительно раздвигая толпу, подошел к распростертому на земле Большому Джону с противоположной стороны и опустился рядом с ним на одно колено.

– Что тут, скажите на милость, произошло? – Вопрос, обращенный к Чарли, прозвучал резко и громко.

– Боюсь, что это инфаркт.

– Что-о? Но почему?.. Он только что чувствовал себя прекрасно…

– Ее заметил, – коротко отозвался Чарли, кивнув головой в сторону Оливии. – Один взгляд на нее – и рухнул на землю.

Отведя глаза от распростертого тела Большого Джона, Оливия встретилась с прищуренным взглядом голубых глаз, когда-то таких же знакомых ей, как ее собственные. Прямые пепельные брови сошлись на переносице в угрюмой складке. По мере того, как мужчина узнавал ее, глаза его распахивались все шире. Не исключено, что и ее тоже – когда она узнала его.

Сет.

Наверное, она произнесла его имя вслух, поскольку он эхом ответил ей: Оливия. Всего лишь одно ее имя, произнесенное столь же «нежно», как грозовые раскаты.

– Мне кажется… По-моему, Большой Джон принял меня за мою мать… Он увидел меня, пробормотал «Селена» и… и упал, – проговорила она с несчастным видом. Ей с трудом удалось выдавить из себя эти слова, борясь с застрявшим в горле комком. Слезы вновь накатили на глаза, ручьем заструились по щекам. Как бы придя в себя от внезапной влаги, она смахнула их свободной рукой.

– Господи боже, ты хоть раз за всю жизнь создала что-то, кроме проблем? – Губы Сета исказила злость. Тяжелый, полный ненависти взгляд был прикован к ее глазам.

Лучше бы он ее ударил! «Ты не прав», – хотелось закричать ей, но язык и губы отказывались повиноваться.

– Долго я так не продержусь. – Голос Чарли прозвучал отрывисто. Несмотря на это, он продолжал ритмично надавливать на грудь Большого Джона.

Сет наконец отвел от нее взгляд, и они оба сосредоточились на неподвижном старике. Чарли все еще продолжал делать искусственное дыхание, раскрасневшись от напряжения. Смуглая, сильная рука Сета сжала мертвенно-белые пальцы Большого Джона.

– Большой Джон, это Сет, – мягко проговорил он. – Все в порядке. Все будет в порядке.

Сет был старшим внуком Большого Джона, его любимцем, единственным, кого старик с нескрываемой гордостью объявлял всем и каждому своим наследником. Если бы в своем нынешнем положении он мог кого-то услышать, то голос Сета, без сомнения, успокоил бы его наилучшим образом.

Молись за нас сейчас и в час нашей смерти… Слова молитвы бесконечной чередой возникали в голове Оливии. Она по-прежнему крепко сжимала маленькую детскую ладонь. Рассчитывая, что эта опора придаст ей сил, она смахнула со щеки нахлынувшие слезы.

– «Скорая» приехала! – пронзительно закричала какая-то женщина, бегущая в их сторону от подъездной аллеи, взволнованно размахивая обеими руками.

Позади нее автомобили и люди жались по разным сторонам аллеи, расчищая машине путь. Съехав с мостовой, «Скорая» осторожно двинулась по газону. Мигалка на ее крыше продолжала гореть, но сирену водитель предусмотрительно отключил. Затормозив в нескольких футах от них, машина остановилась, из нее высыпала бригада медиков и со всех ног бросилась к пострадавшему.

– В сторону, все отойдите в сторону!

Оливия поднялась с колен, крепко прижимая к себе Сару и освобождая вместе с другими проход. Она услышала треск оторванных пуговиц – кто-то из медиков рванул рубашку на груди Большого Джона, другой уже прикреплял к груди пострадавшего портативный дефибриллятор.

– Раз, два, три!

Со звуком, напомнившим треск расколовшейся об асфальт дыни, прибор начал работу. При каждом разряде неподвижное тело Большого Джона дергалось и снова опускалось на траву, подобно бьющейся о землю вытащенной из воды рыбе. Воздух наполнился запахом гари.

Оливия вздрогнула, обняла дочь и крепче прижала ее к себе. Сара прильнула к ней, обхватив руками за талию.

– Есть пульс! – воскликнул один из медиков.

– Поехали!

Четкими, отработанными движениями санитары уложили Большого Джона на носилки, подхватили их и побежали к машине. Скоро носилки оказались внутри.

Сет с Чарли кинулись следом, не отставая от носилок. К ним присоединилась худенькая пожилая женщина с копной тщательно уложенных медно-рыжих волос. На ней было цветастое синее платье и туфли на высоких каблуках, которые увязали в рыхлом дерне, затрудняя ее движение. Не веря своим глазам, Оливия узнала в ней Белинду Вернон, дочь Большого Джона, тетушку Сета и жену Чарли.

Все эти годы Белинда ненавидела ее. «Шваль болотная» – так она назвала когда-то Оливию, разозлившись на нее: Белинда устроила ей выговор за наряды, которые та носила, но Оливия и не думала каяться. После этого девочка ни разу не назвала ее тетушкой Белиндой, как ее учили. Если ей приходилось по какому-либо поводу обращаться к ней, она с самым невозмутимым видом называла ее просто Белиндой, что приводило немолодую женщину в пущую ярость.