Одинокая леди - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн". Страница 4

— Джери-Ли! — прикрикнула на нее мать, заметив, куда направлены взгляды девочки. Джери-Ли перевела взгляд на мать.

— Я сказала, что мы должны сообщить тебе нечто очень важное!

— Да, мама, — и Джери-Ли сразу же стала послушным ребенком.

Мать заговорила смущенно:

— Видишь ли... С тех пор, как умер твой отец... словом, ты понимаешь, как трудно мне одной заботиться и о тебе, и о твоем брате, и ходить на работу в банк каждый день...

Джери-Ли сидела молча. Она начала понимать, о чем пойдет речь, но еще не знала, как она ко всему этому отнесется.

Мать поглядела на Джона Рэндола в поисках поддержки. Он благодушно кивнул. Тогда мать нашла его руку под столом и ухватилась за нее.

— Мы... Я подумала, что было бы лучше, если бы и ты, и твой братик опять бы имели отца, — и она добавила торопливо:

— Бобби скоро исполнится шесть лет, и ему нужен отец, чтобы узнать многие важные для мальчика веши... Ты же знаешь — игры в мяч, рыбалка и все такое прочее в этом роде...

Джери-Ли внимательно посмотрела в глаза матери, потом перевела взгляд на мистера Рэндола.

— Ты хочешь сказать, что решила выйти за него замуж?

В ее голосе отчетливо прозвучала нотка удивления, даже недоверия: ее отец был так непохож на мистера Рэндола. Он всегда смеялся и всегда в нем бурлили какие-то проказы, шутки, затеи. А мистер Рэндол практически не улыбался.

Мать умолкла.

Заговорил мистер Рэндол.

Мягко, вкрадчиво, доверительно, словно он разговаривал с клиентом в банке, пытающимся выяснить, откуда возникла неточность в его месячном банковском отчете.

— Я буду очень хорошим отцом для вас обоих. Ты очень милая девочка, и твой брат мне нравится.

— А я вам не нравлюсь так, как он? — спросила Джери-Ля с детской безошибочной логикой.

— Конечно же нравишься, — сказал он быстро. — Я думаю, что дал это понять достаточно ясно.

— Но вы этого не сказали.

— Джери-Ли! — в голосе матери опять появились нотки возмущения. — Ты не имеешь никакого права разговаривать так с мистером Рэндолом.

— Все в порядке, Вероника, — сказал он тем же мягким, вкрадчивым голосом. — Ты мне нравишься, Джери-Ли. И я был бы горд, если бы ты согласилась, чтобы я стал твоим отцом.

Джери-Ли смотрела ему прямо в глаза. Впервые она заметила, что в самой глубине их теплится настоящая доброта и внимание к людям. И вей в ней мгновенно ответило на это. Но сама она ничего не смогла произнести в ответ.

— Я знаю, что никогда не сумею занять место твоего настоящего отца, но я люблю твою мать и буду очень заботливым отцом и тебе и Бобби, — сказал он со всей искренностью, на которую был способен.

— А вы разрешите мне держать цветы на венчании? — спросила неожиданно Джери-Ли и улыбнулась от предвкушения этой радостной процедуры.

Джон Рэндол с облегчением рассмеялся. — Ты можешь делать все, что захочешь! — сказав он и положил руку на руку матери. — Кроме одного — быть невестой.

Через год они обвенчались. Джон Рэндол оформил отцовство по всем законам, и ее имя стало теперь Джери-Ли Рэндол.

Когда она впервые подписалась этим новым именем, она испытала странную легкую грусть. Теперь уже практически ничего не осталось из того, что напоминало бы ей об отце и связывало с ним. Бобби, который никогда его толком не знал, уже все забыл. Возможно, что и она со временем забудет, подумала Джери-Ли.

Глава 3

Джон Рэндол оторвал взгляд от «Нью-Йорк Тайме» и оглядел поверх газеты вошедшую в комнату к завтраку дочь. Джери-Ли обошла стол и поцеловала его в щеку, Он уловил легкий запах ее духов.

Она села на свое обычное место и произнесла ясным, радостным голосом, как обычно:

— Доброе утро, папа!

Он с улыбкой поглядел на нее — Джон Рэндол по-настоящему полюбил свою приемную дочь.

Удивительно — в ее лице не было, казалось бы, ни одной правильной черты, как бывает обычно, если женщина красива. Нос был чуть великоват, вернее даже длинноват, рот слишком крупный, скулы выдавались, а глаза казались слишком большими для такого лица. И все же все вместе это производило удивительный эффект: достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы уже никогда не забыть это лицо.

Она была по-своему блистательна красива.

Этим утром он заметил, что дочь уделила своей внешности гораздо больше внимания, чем обычно. Волосы казались еще более шелковистыми, чем всегда, кожа ослепительно белой и нежной. Хорошо, что она практически не пользуется косметикой, хотя многие девушки в ее возрасте уже злоупотребляют гримом.

— Что-то с тобой происходит, — сказал он.

Она взглянула на него, наливая себе молока в корнф-лекс.

— Что ты сказал, папа?

— Я сказал, что-то происходит с тобой.

— Ничего особенного.

— Ладно, ладно, — сказал он мягко. — В вашей группе появился новый мальчик?

Она рассмеялась и покачала головой.

— Ничего подобного!

— Значит, по-прежнему Берни?

Она продолжала смеяться, но ничего не ответила.

— Должен же быть кто-то.

— Папа, почему каждый раз это обязательно должен быть какой-то парень?

— Потому что ты девушка.

— Ничего подобного! Просто я встретила вчера одного человека. В автобусе.

— В автобусе? — переспросил он с недоумением.

— Он сидел рядом со мной вчера, — сказала она. — Представляешь, три месяца он сидел рядом со мной, и я даже подумать не могла, кто он!

— Он? — теперь Джон действительно недоумевал. — Да кто он?

— Уолтер Торнтон, — сказала она. — Я-то всегда думала, что он приезжает сюда только на лето. Никогда не предполагала, что он тут живет постоянно.

— Уолтер Торнтон? — переспросил он, и в голосе его прозвучал намек на неодобрение.

— Да. Величайший американский писатель!

— Но он коммунист! — неодобрение в его голосе стало отчетливым, настоятельным.

— Да кто это сказал? — возмутилась она.

— Сенатор Маккарти. Более двух лет назад. Торнтон был вызван в комиссию на основании пятой поправки об антиамериканской деятельности и давал показания. А всем известно, что это означает. Когда газеты сообщили об этом, мы в банке серьезно рассматривали возможность попросить его перейти в какой-нибудь другой банк.

— Так почему же не попросили? — Сам не знаю, — ответил он задумчиво.

— Возможно, нам стало жаль его. В конце концов, в нашем городе мы — единственный банк. Для него было бы крайне неудобно искать банк в другом месте и, может быть, даже уезжать из города.

Джери-Ли достаточно много слышала разговоров о банковском бизнесе, чтобы иметь общее представление об основах его.

— У него достаточно большая сумма в нашем банке? — спросила она с невинным видом.

Отчим покраснел.

Она попала в самое больное место. Если говорить с предельной откровенностью, у этого писателя самый большой счет и самые крупные поступления наличностью. Никакой другой клиент не мог сравниться с ним.

Словом, еженедельный его доход был фантастическим.

— Да, — пришлось сказать ему.

Она не стала продолжать эту тему, добравшись до сокровенной сути всей этой истории.

Отчим посмотрел на нее. Она неуловимо отличалась от других девушек и даже женщин, которых он знал. Бесспорно, ее мать не обладала такой способностью сразу же добираться до скрытой сущности вещей, как эта девочка, еще только вступающая в юношеский возраст. Он замечал, что во многих вопросах она мыслила скорее как мужчина и в то же время оставалась абсолютной женщиной.

— Что он из себя представляет? — спросил он с любопытством.

— Кто этот он, который что-то из себя представляет? — спросила Вероника, внося бекон и яйца из кухни.

— Уолтер Торнтон. Джери-Ли встретила его, когда ехала в автобусе.

— О, вы о нем? Я прочитала в газете, что он сейчас разводится.

Она подошла к внутренней лестнице, ведущей на второй этаж, и позвала:

— Бобби! Спускайся завтракать! Ты уже опаздываешь в школу.

Сверху донесся голос мальчика: