Одинокая леди - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн". Страница 62

— В таком случае, скажите ему, что сейчас я не занята.

Паолуччи улыбнулся, встал и ушел в другую комнату. До Коста стал отдавать указания по телефону:

— Мне центральный выход. Передайте, пожалуйста, шоферу Паолуччи, что он спустится через десять минут. Он повесил трубку, обернулся ко мне и спросил:

— Вы давно работаете с Лу?

— Уже целую неделю. Он рассмеялся.

— Я всегда удивляюсь, как этот маленький подлец ухитряется каждый раз отыскивать бесспорных победителей!

— Вы меня немного смущаете, — сказала я, — Мистер Брэдли сообщил мне, что вы продюсер. Да Коста опять рассмеялся.

— Этот Лу никогда ничего толком не в состоянии запомнить. Я — представитель продюсера, а продюсер — Паолуччи.

— Понимаю, — сказала я, хотя так ничего и не поняла. — А о чем будет картина?

— Пропади я пропадом, если знаю. На каждом совещании, на которые он нас собирает, он рассказывает новую историю, новый сюжет. И я готов прозакладывать свою душу, что ни один из них не ляжет в основу фильма. На самом деле, это будет нечто совершенно иное... Дело в том, что он боится.

Боится, что если он расскажет настоящий сюжет, кто-нибудь сопрет идею. И, как вы понимаете, это отнюдь не облегчает мою жизнь.

— Почему?

— Потому что я, по его замыслу, должен привлечь в картину американские деньги, а наши финансисты не приучены работать таким образом — по сути дела, втемную. Они хотят точно знать, во что вкладывают деньги.

— Вы итальянец?

— Американец. Мои родители были итальянцами.

— Вы родились в Нью-Йорке?

— В Бруклине. Отец и братья имеют там свое дело. И тут я вспомнила, почему его фамилия мне знакома. Семья Да Коста... У них, действительно, было свое дело в Бруклине. Они владели прибрежной полосой. Одна из пяти семей, которые разделили на сферы влияния Нью-Йорк. Только теперь я поняла все то, на что намекал и чего опасался Лу Брэдли.

Да Коста понимающе улыбнулся, словно прочитал мои мысли.

— В нашей семье я белая ворона. В том смысле, что не хочу идти в семейное дело. Они все считают меня придурком, потому что я всем делам предпочитаю эстрадный бизнес и с удовольствием ломаю мозги над его проблемами.

Совершенно неожиданно я почувствовала, что он мне нравится. В нем было что-то обезоруживающе открытое, честное.

— Лично я не считаю вас придурком. Дверь, ведущая в спальню, открылась, и появилась чета Паолуччи. Я просто не могла не таращить на нее глаза — Боже, да ни одна картина, в которой я ее видела, не смогла показать всю ее красоту! Без всякого сомнения, она была самой красивой женщиной из всех, кого я когда-либо видела.

Я заметила ее быстрый оценивающий взгляд в сторону Мардж Смол. Почти сразу же она отвернулась и обратилась ко мне. Я поняла, что она вычеркнула мисс Смол из своих мыслей, словно ее вообще никогда не существовало.

— Простите, что заняла так много времени, — сказала она приятным голосом и с легким акцентом.

Да Коста подвел нас к машине и открыл дверцу. В машине он сел впереди, рядом с шофером. Юрист и Мардж сели на откидных, а Маэстро — между женой и мною.

Мы поехали в ресторан «Ромео Салтаз», расположенный в двух кварталах от отеля.

Пока мы ужинали, все вокруг могли безошибочно определить, кто именно за нашим столиком звезда. У нас был лучший столик, а Марию усадили на самое лучшее место. Точно так же она царила и в баре клуба «Эль-Марокко», куда мы поехали после ужина. Каким-то таинственным образом фотокорреспонденты появлялись всюду, куда мы приходили, и, что было еще более непонятно и странно, мне нравилась вся эта кутерьма, хотя, казалось, все должно было быть наоборот. Прошло уже много времени с тех пор, когда и я была частью всего этого возбуждения, столь характерного для всего театрально-киношного мира.

— Вы танцуете? — спросил Да Коста. Мы вышли на крохотный задымленный кусочек паркета, предназначенный для танцев. Музыканты играли что-то очень соблазнительное. Только после часа ночи они стали играть рок. Он крепко обнял меня, и мы медленно двигались под звуки песни Синатры.

— Вы получаете удовольствие от вечера? — спросил он.

Я кивнула.

— Развлекаюсь.

— У вас действительно есть какая-то срочная горящая роль?

— Нет.

— Я так и думал.

— Почему?

— Если бы у вас была работа, вы бы не были с Лу. Он обычно служит прибежищем для тех, кто уже потерял надежду, — он смотрел теперь на меня серьезно, с высоты своего роста. — А у вас есть талант. Что же произошло?

Почему вы связались с Лу? Я засомневалась, стоит ли говорить.

— Не знаю. Все. Так бывает — один день перед вами — все, на другой — ничего.

— У вас идет черная полоса, — сказал Да Коста. — Иногда так происходит с людьми.

Я ничего не сказала.

— Вы понравились Карле Марии, — сказал он.

Мне было приятно это услышать.

— Она мне тоже понравилась. Она в полном смысле слова фантастически хороша. Вы можете ей это передать.

— И Маэстро вы понравились.

— Чудесно. Он, мне кажется, талантливый человек. Он высмотрел просвет между танцующими парами и увлек меня в него, направляясь к углу танцевальной площадки, ближе к стене.

— Он хотел бы узнать, согласитесь ли вы сыграть сцену с Карлой Марией.

— Соглашусь, — сказала я, не думая, и только потом взглянула на его лицо и поняла, что мы с ним говорим о разных вещах. Я почувствовала, что неудержимо краснею. Все слова куда-то улетучились из моей головы.

— О'кей, — сказал он наконец. — Вам не придется играть эту сцену.

— Это все от неожиданности, — пробормотала я. — Я никак не могла предположить...

— У них свои собственные представления о том, как следует развлекаться и получать удовольствие, — сказал он. — Я же просто выполняю поручение и передаю вам предложение.

— Это входит в ваши обязанности?

— Это и многое другое.

Когда мы вернулись к столику, Герчио и другая девушка ушли. Я уловила, как Паолуччи и Да Коста обменялись взглядами. Затем продюсер поднялся из-за столика и что-то сказал по-итальянски.

— Маэстро просит его простить, но уже время уходить. Завтра с утра у него важная встреча.

Мы все поднялись и вызвали нечто вроде небольшого затора из-за того, что и младшие, и старшие официанты бросились отодвигать нам стулья. Карла Мария и ее муж пошли к выходу из клуба. Да Коста и я молча замыкали это торжественное шествие.

Как только они появились в дверях, подкатил лимузин.

— Маэстро спрашивает, сможем ли мы подбросить вас домой по пути в отель? — спросил Да Коста.

— Нет, благодарю вас. Я живу в Вест-Сайде. Скажите ему, что я поймаю такси. И поблагодарите за приятный вечер.

Да Коста перевел. Паолуччи улыбнулся, поклонился и поцеловал мне руку. Затем посмотрел мне прямо в глаза и что-то сказал.

Да Коста перевел:

— Он надеется, что судьба ему улыбнется, и он сможет однажды снять фильм с вашим участием.

— Я тоже надеюсь.

Я протянула руку Карле Марии. Она улыбнулась и сказала:

— У нас, в Италии, мы прощаемся не так.

Она нагнулась, прижалась губами к моей щеке и громко чмокнула меня в одну, потом в другую щеку.

— Чао!

— Чао, — повторила я.

Они сели в лимузин. Да Коста проводил меня к свободному такси и сунул мне в руку банкноту.

— Плата за такси, — сказал он несколько смущенно.

— Нет, — я попыталась оттолкнуть его руку.

— Да берите, берите, — это входит в финансовый отчет фильма, — и он оставил в моих руках деньги, закрыв дверцу машины прежде, чем я смогла серьезно возразить. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — машинально ответила я" хотя такси уже отъехало от стоянки.

— Куда прикажете, леди? — спросил таксист. Я дала ему адрес.

— Это Карла Мария Перино садилась в ту машину?

— Да.

— Бог мой! — в его голосе слышался неподдельный восторг. — Она действительно нечто совершенно потрясающее, правда, леди?

— Действительно, — согласилась я, потому что думала точно так же, как и он. Но тут я вспомнила о банкноте, зажатой в руке, и взглянула на нее. Я не поверила своим глазам — никогда еще до этого мне не приходилось видеть пятисотдолларовой, банкноты.