Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы) - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн". Страница 11

Потом я услышал плач и искоса посмотрел по сторонам. Плакали мексиканские женщины с фабрики. Позади я тоже услышал всхлипывания. Слегка обернувшись, я увидел плачущего Джейка Платта.

Я посмотрел на стоящую рядом Рину. Через темную вуаль мне были видны ее глаза. Они были ясные и спокойные. Рыдания прихожан, оплакивавших моего отца, стали громче.

Но ни Рина – его жена, ни я – его сын, не плакали.

10

Это была теплая ночь. Легкий ветер со стороны пустыни проникал в мою комнату через раскрытое окно. Я лежал в кровати, откинув в сторону простыни. Этой ночи предшествовал длинный день, начавшийся похоронами. Затем мы с Макаллистером до самого его отъезда занимались делами. Я очень устал, но не мог заснуть. Мысли не давали покоя. Наверное, по этой же причине в свое время отец расхаживал у себя в комнате, когда все в доме уже спали.

За дверью послышался шум. Я сел в кровати, голос мой резко прозвучал в тишине:

– Кто там?

Дверь приоткрылась, и я увидел ее лицо, только лицо, так как черный пеньюар сливался с темнотой. Закрыв дверь, она тихо сказала:

– Я так и думала, что ты не спишь, Джонас. Я тоже не могу уснуть.

– Беспокоишься о своих деньгах? – спросил я с сарказмом. – Чек на туалетном столике рядом с блокнотом. Подпиши документ о передаче прав, и он твой.

– Дело не в деньгах, – сказала она, проходя в комнату.

– В чем же тогда? Ты пришла попросить прощения? Выразить сочувствие? Или может быть соболезнование?

Теперь она стояла рядом с кроватью и смотрела на меня.

– Ты не должен говорить так, Джонас, – просто ответила Рина. – Пусть даже он был твоим отцом, но ведь я была его женой. Да, я пришла извиниться.

Что проку мне было от ее извинения.

– Извиниться за что? За то, что он не дал тебе больше, чем смог? За то, что ты вышла за него, а не за меня? – горько рассмеялся я. – Ты не любила его.

– Да, я не любила его, – твердо ответила она. – Но я уважала его. Я никогда не встречала такого человека.

Я молчал.

Внезапно она расплакалась, присела на край кровати и закрыла лицо руками.

– Прекрати, – грубо выкрикнул я. – Теперь уже поздно плакать.

Она убрала руки от лица и посмотрела на меня. В темноте мне были видны серебристые слезинки, скатывавшиеся по ее щекам.

– Что значит поздно? – воскликнула она. – Поздно любить его? Но ведь я и не пыталась, потому что не способна любить. Не знаю почему, но, видно, так уж я устроена. Твой отец знал об этом. Он все понимал. Поэтому я и вышла за него. И вовсе не из-за денег. Это он тоже понимал. Его устраивало мое отношение к нему.

– Но если это так, то о чем ты плачешь?

– Мне страшно.

– Страшно? – рассмеялся я, но она не отреагировала на это. – И чего же ты боишься?

Откуда-то из складок пеньюара она достала сигарету, но не закурила. Сейчас ее глаза можно было сравнить с глазами пантеры, охотящейся в пустыне.

– Мужчин, – коротко бросила Рина.

– Мужчин? – переспросил я. – Ты боишься мужчин? Но почему, ведь ты так аппетитна.

– Ты действительно глупец, – рассердилась она. – Я боюсь мужчин с их требованиями, похотливыми руками и мозгами с одной извилиной. Боюсь слышать их слова о любви, когда на угле у них только одно – трахнуть меня.

– Ты сошла с ума. Мы думаем не только об этом.

– Разве? – спросила она. Я услышал, как чиркнула спичка. Пламя осветило темноту. – Тогда взгляни на себя, Джонас. Ведь ты все время желал жену своего отца.

Мне не надо было смотреть на себя, я и так знал, что она права.

И вдруг она прижалась ко мне. Ее губы покрыли мое лицо поцелуями. Она вся дрожала.

– Джонас, Джонас, пожалуйста, разреши мне остаться с тобой. Только на одну ночь. Я боюсь одна.

Я поднял руки, чтобы оттолкнуть ее. Под пеньюаром на ней ничего не было. Пальцы ощутили прохладное и мягкое тело, такое сладостное, как летний ветерок в пустыне, и коснулись торчащих сосков.

Я замер, разглядывая ее в темноте. Наши губы слились, и я почувствовал соленый привкус слез. Злость ушла, вытесненная желанием. И словно направляемые дьяволом, мы погрузились в пучину блаженства.

Я проснулся и посмотрел в окно. Первые лучи восходящего солнца уже заглядывали в комнату. Я повернулся к Рине. Она лежала на моей подушке, закрыв лицо руками. Я тихонько тронул ее за плечо.

Рина убрала руки. Ее открытые глаза были чистыми и спокойными. Она как-то неторопливо и плавно поднялась с кровати. Тело ее блестело, отливая золотом. Подняв с пола пеньюар она накинула его. Я сел, наблюдая, как она идет к туалетному столику.

– Ручка в правом верхнем ящике, – сказал я.

Она достала ручку и подписала документ.

– Ты даже не прочитала его?

Рина покачала головой.

– Зачем? Ты не можешь получить больше того, на что я согласилась.

Она была права. Документ предусматривал ее отказ от всех прав на дальнейшие иски. Взяв чек и бумаги, она направилась к двери. Около двери обернулась и посмотрела на меня.

– Когда ты вернешься с фабрики, меня уже здесь не будет.

– Ты не должна уезжать, – сказал я.

Мы посмотрели друг на друга, и я увидел печаль в ее глазах.

– Нет, Джонас, – мягко добавила она. – Из этого ничего не выйдет.

– А вдруг? – спросил я.

– Нет, Джонас. Тебе пора выходить из тени твоего отца. Он был великим человеком и ты тоже таким будешь. Но у тебя своя дорога. – Я потянулся за сигаретой на столике и молча прикурил. Дым заполнил легкие. – До свидания, Джонас, – сказала она. – Удачи тебе.

Посмотрев на нее, я хрипло произнес:

– Спасибо. До свидания, Рина.

Дверь открылась и резко захлопнулась. Я встал с кровати, подошел к окну. Солнце поднималось над горизонтом. День обещал быть жарким.

Сердце бешено заколотилось, когда я услышал позади звук открывающейся двери. Она вернулась. Я резко обернулся.

В комнату вошел Робер, держа в руках поднос. Он вежливо улыбнулся, обнажив великолепные белые зубы.

– Я подумал, что вы не против выпить чашку кофе.

Когда я приехал на фабрику, Джейк Платт находился на крыше с группой рабочих, красивших ее в белый цвет. Я улыбнулся про себя и вошел в здание.

Этот первый день был каким-то беспорядочным. Казалось, что все делается неправильно. Капсюли детонаторов, которые мы поставляли «Эндикотт Майнз», оказались бракованными, и пришлось срочно заменить партию. Третий раз в течение года Дюпон перехватил у нас правительственный заказ на поставку прессованного карбида.

Полдня я провел за изучением цифр, и в конце концов они совпали с нашим процентом прибыли. Когда я предложил пересмотреть нашу политику, Джейк Платт запротестовал. Главным его возражением против снижения уровня прироста был тот факт, что отец не видел смысла в работе, приносящей менее двенадцати процентов прибыли. Я взорвался и сказал Джейку, что теперь я управляю фабрикой, а как управлял отец – это его личное дело. Далее я доказал, что мы можем снизить цену по сравнению с Дюпоном по крайней мере на три цента за фунт.

Было пять часов, когда пришли начальники цехов с данными о производстве. Я только хотел заняться с ними, как Невада отвлек меня.

– Джонас, – окликнул он меня.

Я поднял взгляд. Невада весь день находился в кабинете – молчал, сидя в углу, и я совсем забыл о его присутствии.

– Да? – ответил я.

– Ничего, если я уеду пораньше, – спросил он. – У меня есть кое-какие дела.

– Конечно, – сказал я, просматривая производственные ведомости. – Возьми «Дьюзенберг». Меня отвезет домой Джейк.

– Нет необходимости. Я оставил свою машину на стоянке.

– Скажи Роберу, что я буду дома к восьми, как раз к обеду.

– Хорошо, Джонас. Я передам, – как-то помявшись, ответил Невада.

Я освободился несколько раньше, чем предполагал, и уже в половине восьмого остановил «Дьюзенберг» возле дома. Невада с двумя чемоданами в руках спускался по ступенькам.