Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер. Страница 68

– Жа-хай, – сказал Дункан. – Жа-хай, чэйсу, Мухаар.

Я обернулся и поглядел на него. Он стоял уже в комнате подняв факел, разглядывая лиир с тем же, если не большим, изумлением и восхищением, что и я сам.

– Что значат эти слова? – спросил я. – Финн произнес их, когда говорил с богами, и ты сказал, что он не должен был этого делать…

– Это был Финн, – звуки прошелестели в тени, полной лиир. – Их должен произносить вождь клана и тот, кто мог бы стать Мухааром, – он улыбнулся, увидев, что я собрался возразить. – Нет, я вовсе не желаю этого, Кэриллон. Если бы желал, никогда не привел бы тебя сюда. Здесь, во Чреве Жехааны, ты родишься снова. Станешь истинным Мухааром.

– Эти слова, – настойчиво повторил я. – Что они значат?

– Ты достаточно знаешь Древний Язык от Финна, чтобы понимать, что не все в нем можно перевести однозначно. В нем есть свои оттенки смысла, которые теряются при переводе, есть то, что не произносится, а передается жестами… он продемонстрировал знак толмооры. – «Жа-хай, чэйсу, Мухаар»

– это что-то вроде молитвы богам по сути своей. Прошение. Хомэйн мог бы сказать: Примите этого человека, этого Мухаара. Я фыркнул:

– Что-то непохоже на молитву.

– Просьба – или молитва – как та, которую произнес Финн, а теперь произношу я – требует особого ответа. Боги всегда дают ответ. Жизнью – или смертью.

Я снова встревожился:

– Значит, я могу умереть здесь, внизу..?

– Можешь. И, что бы с тобой ни произошло, тебе придется пройти через испытание одному.

– Ты знал об этом, – внезапно сказал я. – Хэйл рассказал тебе?

Лицо Дункана было спокойно:

– Хэйл рассказал мне, что это. А о существовании этого места знает большинство Чэйсули, – по его лицу скользнула улыбка. – Это не так уж и страшно, Кэриллон. Это всего-навсего Утроба Земли.

Я почувствовал, что по моей спине стекают струйки холодного пота:

– Какая утроба? Какая земля? Дункан… Он указал. Прежде я смотрел только на стены, не обращая внимания на пол. Теперь я увидел яму в центре этого маленького зала.

Подземная темница. В такой человек мог умереть. Я инстинктивно отшатнулся, чуть не сбив с ног стоявшего у дверей Дункана, он протянул руку и забрал у меня факел. Я мгновенно обернулся и потянулся за ножом, которого у меня не было, но Дункан уже укрепил оба факела на стенах у входа. Теперь комната была залита светом.

Однако свет, падавший в яму в середине зала, полностью исчезал, поглощенный темнотой.

– Ты спустишься в Утробу, – спокойно сказал он, – и, когда выйдешь из нее, ты родишься Мухааром.

Я сдавлено выругался. Я бы шею ему свернул – хотя и не был уверен, способен ли я на это – но все равно остался бы в подземелье. Но Утроба – нет, это совсем другое дело.

– Просто – спуститься? Но – как? Здесь что, есть веревка? Или уступы, за которые можно уцепиться?

Я остановился, глупо было задавать такие вопросы. Подземелья строятся, чтобы держать в них людей. И из этой темницы не поможет мне выбраться ничто. Ты должен прыгнуть.

– Прыгнуть, – мои руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Дункан… – Быстрее войдешь – быстрее выйдешь, – он не улыбался, но в глазах плясали веселые искорки. – Земля – такая же жехаана, как и остальные, Кэриллон: она сурова, ее легко разгневать, она зачастую нетерпелива, но отдает тебе свое сердце. Она дает жизнь ребенку. Сейчас мы хотим, чтобы в мир пришел Мухаар.

– Я уже пришел в мир, – напомнил я ему, – Я уже однажды родился, меня родила Гвиннет Хомейнская. Одного рождения вполне достаточно – по крайней мере, его-то я не помню. Давай покончим с этим и пойдем куда-нибудь еще: я не охоч до утроб.

Его рука легла мне на плечо:

– Ты останешься. Мы закончим то, что начали. Если придется, я заставлю тебя.

Я повернулся к нему спиной и отошел в самый дальний угол, старательно обходя край ямы. Там я и ждал, прислонившись к камню, когда ощутил на своей шее осторожное прикосновение крыльев сокола. Это заставило меня отодвинуться от стены.

– Ты не Чэйсули, – сказал Дункан. – Ты не можешь стать Чэйсули. Но тебя можно заставить понять, что значит чувствовать и думать, как Чэйсули.

– И это сделает меня человеком? – мне не удалось до конца скрыть насмешку.

– Это сделает тебя, хотя бы ненадолго, одним из нас, – его лицо в свете факелов было спокойным и торжественным. – Это не продлится долго. Но на мгновение ты сможешь ощутить, что значит быть Чэйсули. Сыном богов, – он сделал жест толмооры. – Это сделает тебя хорошим Мухааром.

У меня пересохло в горле:

– Мухаар – слово Чэйсули, не так ли? А Хомейна?

– Мухаар означает – король, – тихо ответил он. – Хомейна – это фраза: всех кровей.

– Король всех кровей, – я почувствовал, как все внутри у меня сжимается. Итак, поскольку ты не можешь посадить на трон Чэйсули, то решил сделать все, чтобы превратить меня в одного из вас.

– Жа-хай, чэйсу, – вместо ответа сказал он. – Жа-хаи, чэйсу, Мухаар.

– Нет! – крикнул я, – Ты что, хочешь предать меня богам? Дункан… мне страшно…

Эхо подхватило это слово. Дункан ждал. Он уже почти подчинил меня своей воле. Я чувствовал, как по моему телу течет пот, страх охватил меня. Меня била дрожь.

– Человек должен предстать перед богами обнаженным.

Итак, он хочет, чтобы я еще и разделся. Угрюмо, зная, что он сейчас увидит, как съежились мои гениталии, я стянул сапоги, рубаху, а под конец и штаны. В глазах Дункана не было ни жалости, ни насмешки. Только сопереживание и понимание.

Он подошел к факелам, взял их и двинулся к лестнице. Дверь была открыта, но я знал, что уже не выйду через нее.

– Когда я закрою выход, ты должен прыгнуть.

Он закрыл выход.

И я прыгнул…

Жа-хай, чэйсу, Мухаар…

Эти слова эхом отдавались в висках.

Жа-хай, чэйсу, Мухаар…

Я падал и падал. Так далеко… В черноту, в совершенную пустоту. Так долго – так далеко…

Я закричал.

Звук отразился от стен колодца – гладких скругленных стен, которые я не мог видеть. Эхо возвратило его, усилив, заставив вибрировать мои кости.

Я падал.

Я подумал, слышал ли меня Дункан. Я подумал… подумал… Я больше не думал ни о чем. Я просто падал.