Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер. Страница 90

В горячке последнего боя я искал только одного – Торна. Я хотел, чтобы он встретил смерть на острие моего меча, зная, кто и за что убил его. Это он отобрал у меня меч на поле боя подле Мухаары почти семь лет назад. Это он заковал меня в кандалы и отдал приказ высечь Роуэна. Это он убил бы Аликс, не подоспей вовремя Чэйсули. Это он нанес мне оскорбление, решив, что может свергнуть наш Дом и воцариться на Троне Львов…

Когда стрела вонзилась мне в плечо, пробив кольчугу и кожаный подкольчужник, я подумал, что не ранен – на мгновение покачнулся в седле, почувствовав острый удар в плечо, но решил, что до тела стрела не дошла. Только когда я бросил своего коня навстречу дюжему атвийскому всаднику, я понял, что моя левая рука онемела и не слушается меня.

Я выругался. Атвиец летел ко мне на полном скаку, занеся меч над головой.

Он слепо доверился коню, желая только одного – зарубить меня. Я хотел того же, но теперь не мог. Мне приходилось действовать только одной рукой.

Его конь буквально врезался в моего. От столкновения по моему телу прокатилась волна боли, я тут же пригнулся, уходя от атвийского меча и в то же время пытаясь сохранить равновесие. Клинки скрестились: звон стали – и удар прошел мимо меня. Меч застрял позади меня в коже седла, я направил коня в сторону, и атвиец лишился своего меча – он так и остался позади меня. Довольно опасное положение – я рисковал серьезно повредить ягодицы, случайно сдвинувшись назад в седле, – но, по крайней мере, атвиец остался безоружным. Я привстал в стременах, стараясь быть осторожным – и увидел, как мой противник снова подъезжает ко мне.

Он был невредим. Он крикнул и прыгнул из седла на меня, обеими руками вцепившись в мою кольчугу.

Я почувствовал, как меч вылетел из моей руки в тот же миг, когда на меня навалилась огромная тяжесть. Он был огромен – слишком тяжел и силен даже для меня. Он не был ранен. И тяжестью своего тела стащил меня с седла.

В полете я еще дернулся было, пытаясь освободиться, но сильный удар о землю чуть не вышиб из меня дух. К тому же я по-прежнему не чувствовал своей левой руки – словно и не было ее вовсе.

Своим весом атвийский латник буквально вминал меня в землю. Он уперся коленом мне в живот, приподнявшись, чтобы вытащить нож, и, как мне показалось, выдавил из меня остатки воздуха, но все же, стиснув зубы, я сумел выволочь из ножен свой кинжал и нанес удар снизу вверх – в пах своему противнику.

Он дико вскрикнул и, выронив нож, согнулся пополам, зажимая рану, хлынувшая кровь залила мое лицо, но я все еще не мог ни шевельнуться, ни вывернуться из-под придавившей меня туши. Плечо у меня горело, чудовищная тяжесть навалилась на живот.

Я ударил снова, вложив в удар всю свою силу – мой противник снова закричал, но крик его вскоре перерос в протяжный нечеловеческий вой, полный боли и бессильной ярости. Взгляд его стал невидящим и бессмысленным, я понял, что ему суждено истечь кровью.

Он поддался вперед – покачнулся, с силой надавив коленом мне на грудь – я начал задыхаться, потом ощутил, что все же могу вдохнуть – но неподвижное тяжелое тело по-прежнему давило меня. Правая рука его упала мне на лицо, кольчужные кольца раскровянили губы. Кровь – кровь с привкусом железа, боги, так много крови – чужой крови, к которой примешивалась и моя…

Я дернулся и здоровой рукой попытался столкнуть его с себя. Но огромное, скованное безволием смерти тело было тяжелее и неподатливее камня – у меня недоставало сил, я падал и падал в пропасть – снова, и некому было подхватить меня…

Тени. Тьма. Немного света. Я рванулся к свету, выкрикнув – имя.

– Лежи, господин, – сказал Роуэн, – лежи спокойно.

Уэйтэ держал в руках кусок окровавленного полотна, и я осознал, что он сейчас занимается моим плечом. Еще кровь. Боги, хоть бы он вспомнил об этом своем порошке!.. Ясно, почему так спокоен Роуэн – ему ведь тоже достался поцелуй горячей стали, и он полагал, что я буду вести себя так же, как и он тогда.

Я прикрыл глаза. По лицу стекали струйки пота. Я совсем позабыл, что такое боль – настоящая боль, давненько не получал таких ран. Раз или два в Кэйлдон я был серьезно ранен, но уже успел позабыть и боль, и слабость, способные сломить душу.

– Стрела была пущена с близкого расстояния, – размышлял вслух Уэйтэ. – Ваш доспех достаточно ослабил удар, хотя и не остановил полностью. Но рана не серьезна, я уже извлек наконечник и, если вы побудете в постели достаточно долго, думаю, все будет в порядке.

Я приоткрыл один глаз:

– А как насчет твоего зелья?

– Хотите, чтобы я дал вам его?

– Нет… – я зашипел, ощутив дергающую боль в плече. – Боги… неужели ты не можешь мне дать то же, что и Роуэну?

– Я так и думал, что вы что-то мне подсыпали в вино, – заметил Роуэн. – Уж слишком хорошо я спал в ту ночь.

Уэйтэ прижал к моему плечу чистую ткань. На этот раз крови было меньше, но боль все не уходила.

– Я дам вам все, чего вы пожелаете, мой господин. Это часть работы целителя, – он улыбнулся, увидев мое омрачившееся лицо. – Подождите, пока я закончу с раной, потом вы получите ваше… э-э… зелье.

Он махнул Роуэну рукой:

– Подними его, только бережно – представь себе, что держишь яйцо…

Были бы силы – я бы рассмеялся, а так смог только улыбнуться – и, скривившись, невольно застонал, когда Роуэн приподнял меня, чтобы дать возможность Уэйтэ перевязать рану:

– О бот… у меня что, все кости, переломаны?

– Нет, – Уэйтэ уже принялся за дело, закрыв рану тканью и привязывая руку так, чтобы я не мог лишний раз потревожить плечо. – Вас нашли под тремя сотнями фунтов атвийской падали, упакованной в кольчугу. Похоже, вы так пролежали несколько часов – до конца сражения. Неудивительно, что после этого вы чувствуете себя несколько… э-э… подавленным – вот и все, капитан, я закончил. Уложите его снова – осторожно, осторожно, не повредите скорлупу.

Я прикрыл глаза и лежал неподвижно, ожидая, пока утихнет боль. Мгновением позже Уэйтэ поднес к моим губам чашу:

– Выпейте, мой господин. Сейчас вам лучше уснуть.

Я осушил чашу подслащенного вина и снова откинулся на ложе, пытаясь забыть о боли. Роуэн, стоявший подле на коленях, следил за мной настороженным взглядом.