Певец меча - Роберсон Дженнифер. Страница 49

Ну а я собирался выстоять и сообщил им об этом, проведя мечом как косой. Я срезал головы, разрубал спины, прокалывал животы. Гончие меня сразу невзлюбили.

Дел уже скрылась в тоннеле, и, попрыгав под скалой, звери повернулись ко мне, заставляя меня отступать вглубь ловушки. За моей спиной нервничали лошади Гаррода, беспокойно пританцовывал жеребец.

Жеребец! Аиды, на лошади у меня будет больше шансов.

Я выбрался из живой реки, поймал жеребца и вскочил на него.

– Ну, старик, давай попробуем пробиться вместе, – я взял повод в одну руку, а другой размахивал мечом. – Давай прикончим несколько собак, старина.

Большинство гончих было сбито с толку исчезновением Дел, другие отвлеклись, слизывая кровь с убитых или раненных собратьев. Остальные набросились на меня. Они хватали жеребца за бабки, сухожилия, колени, царапали живот, бока, пытались свалить его, остановить, разорвать. Но жеребец был разъярен и испуган, и прорывался к выходу изо всех сил, а когда такая целеустремленная лошадь, как мой старик решает, что он хочет бежать, никто его не остановит.

Даже человек на спине.

Есть что-то захватывающее в сражении против превосходящих сил, сидя на отличной лошади. Тебя начинают переполнять какие-то первозданные эмоции, которые срывают так называемую цивилизованность, вбитую в человека, чтобы он мог жить в поселках и городах или путешествовать с караванами. Я уже не был бойцом-одиночкой, я слился с лошадью. Я стал сильным и гордым. На меня накатывала могущественная волна эмоций. Захлестнув меня, она превращалась в накал, который, как мне начинало казаться, преображал стремительные атаки зверей в медленные, неуклюжие движения. И мне легче было убивать их.

Я забыл, кто я и где нахожусь. Я чувствовал, как работают мышцы жеребца под моими бедрами, ощущал могущественный гнев, слышал фырканье и яростные визги. Гнедой безошибочно бил подкованными железом копытами – вместе мы были непобедимы.

Я вдыхал запах крови и нечистот, вонь вырезанных внутренностей и ни с чем не сравнимое, наполняющее воздух зловоние колдовства.

– Простите, – громко сказал я, – но на меня это впечатления не произвело.

Я бился внимательно, следя, чтобы гончие не смогли стащить меня вниз. Казалось, что зверей меньше не становилось, а мы с жеребцом не могли сражаться вечно. Я дождался, пока поток временно прервался, врезал жеребцу по тяжело ходившим бокам, и он проскочил через огрызавшихся гончих.

Я опасался, что гнедой откажется прыгать через мертвую лошадь. В этом случае мы без сомнения проигрывали бой, потому что сил жеребца надолго хватить не могло, а выстоять против гончих на земле у меня почти не было шансов. Поэтому, направив гнедого к выходу, я жестко зажал повод и шлепнул по покрытому кровью крупу плоской гранью меча.

Он прыгнул, мой игривый старина, легко перелетел через тело и лязгнул подковами по камням каньона при приземлении. И хотя при прыжке я едва не слетел, я решил не пытаться остановить гнедого. Я еще раз шлепнул жеребца по крупу и сгорбился над гривой.

– Теперь все зависит от тебя, – закричал я.

И жеребец любезно понес меня по каньону.

23

Шума от нас, жеребца и меня, было много. Подковы стучали и грохотали о камень, отбивая гравий, давя мелкие камешки и разбрасывая осколки о неясно вырисовывающиеся стены. Теперь, когда солнце взошло, я видел дорогу, но совершенно не понимал, где нахожусь, хотя совсем недавно проскакал по каньону в другом направлении.

На бешеном галопе удержаться на голой спине лошади было нелегко. Я прижимался к гнедому со всей силой в бедрах и лодыжках. Левой рукой я намертво вцепился в его нестриженную гриву, другую руку занимал меч, который я не рискнул на такой скорости убрать – я боялся отсечь себе левую руку.

Мы мчались через каньон, уворачиваясь от нависающих скал и перепрыгивая через завалы камней. Иногда скалы сходились очень близко, угрожая содрать мне уши, но я низко пригибался, пытаясь при этом не дергать жеребца. Я видел, что гнедой прекрасно обходится без моей помощи. Взять на себя руководство я смогу и потом, когда мы выберемся отсюда.

Наконец мы достигли провала. Я и пытаться не стал выбраться по нему на равнину – подняться по осыпавшейся земле не мог ни жеребец, ни человек

– и, оставив позади узкий каньон, я поскакал дальше, к широкому руслу реки, из которой ушла вода. Стены каньона резко расходились, левая стена оставалась такой же высокой, правая становилась немного ниже. Шершавые красные скалы напомнили мне тоннель, в который я отправил остальных.

Остальные. Я выругался. Каньон превратился в тонкую черную линию, едва различимую вдали.

Аиды, где же сейчас Дел?

И где тогда гончие?

А если… Нет, вряд ли. Они охотились не за мной, а за Дел. А Дел взобралась по стене и ушла в никуда. Я не знал, насколько хорошим был у гончих нюх и мог только надеяться, что они не пойдут наверх искать ее след. А заодно оставят в покое и меня.

Я похлопал жеребца по шее.

– Держу пари, тебя бы это устроило, старина.

Жеребец выкладывался полностью. Я тревожно прислушивался к его хриплому дыханию. Гнедой был на грани срыва. Если он и дальше будет нестись с такой скоростью, он разобьет себе голени или переломает ноги. Любой из этих вариантов сделает его бесполезным для меня или кого-либо другого, а лошадь, которую больше нельзя использовать… Я яростно выругался. Нет. Он заслуживал лучшего.

Я обернулся, чтобы снова осмотреть каньон. Вдали я слышал завывания, но гончих не увидел. Я глубоко вздохнул, быстро все обдумал и принял решение. Я начал осторожно сдерживать безумный галоп, превращая его в короткий, потом в тряскую рысь, а потом в неверный шаг.

Я перекинул ногу и соскользнул с правого бока вместо левого, чтобы держать меч подальше от жеребца, который спотыкался и шатался так, что я боялся, как бы он не мотнул головой и не насадил сам себя на клинок. Я поймал повод и повел гнедого вдоль правой стены, выискивая расщелину, пригодную для подъема наверх. Я хотел выбраться из русла реки, хотя оно и стало широким, и найти возвышение, откуда можно было бы проследить за гончими, пока жеребец – да и я – наслаждались бы отдыхом.

Что-то привлекло мое внимание. Трещина в скале. Возможно… не просто возможно, теперь точно. Передо мной был широкий пролом в стене русла. Грубая, неудобная лестница, ведущая на поверхность.

Дожди сгладили острые каменные выступы, в выемках стояла вода, уступы изгибались как женские плечи. Их ширины вполне хватало для ног человека и копыт лошади. Подъем был – хвала богам валхайла – не очень скользким, но для жеребца эта лестница могла обернуться тяжким испытанием. Мой гнедой был лошадью, а не горной козой.

Мне тоже нелегко было подняться. Я не отважился вести гнедого за повод, понимая, что чем выше он будет подниматься, тем больше будет желание выбраться из каньона, и соответственно увеличится скорость подъема. А учитывая то, что лошади имеют привычку карабкаться в гору прыжками и скачками, я рисковал закончить жизнь размазанным по камням. Не мог я подниматься и на жеребце – ступени были слишком крутыми и предательскими, чтобы мешать гнедому лишним весом, не говоря уже о том, что без седла я бы скорее всего упал. Но я сомневался, что жеребец рискнет одолеть подъем в одиночку, без поддержки с моей стороны. Поэтому я подвел его к расщелине, протащил за собой насколько шагов наверх и, с завидной прытью отскочив в сторону, шлепнул гнедого по крупу плоской гранью меча Терона.

Может в жеребце и была кровь горных коз. В три длинных прыжка он поднялся наполовину, споткнулся, заскользил, но выровнялся и мощными рывками добрался до вершины.

– Подожди меня, – запоздало крикнул я, убирая в ножны меч.

Он и ждал, он был слишком измучен, чтобы уйти куда-то без меня. С трудом вскарабкавшись наверх, я обнаружил жеребца поглощенным необычным для него занятием: он стоял, застыв как статуя, опустив от слабости голову. Мыло покрывало грудь, плечи, бока. Струйки пота сбегали между ушей и капали с носа. Грудь раздувалась как кузнечные мехи.