Золотой ключ. Том 1 - Эллиот Кейт. Страница 64

– К женщине! Мердитто, Грихальва… Когда муж шляется где хочет, спит с другой… По-твоему, это не оскорбляет жену?

Сарио задал встречный вопрос – совершенно бесстрастный, если не считать толики праздного любопытства:

– Так вашей светлости угодно отправить Сааведру в отставку?

Подарить ей усадьбу в далеком захолустье, как поступил с Гитанной Серрано покойный герцог?

Это было уже слишком. Алехандро вскочил, побелев от гнева.

Кресло заскользило прочь по каменным плитам и едва не упало, наткнувшись на край ковра.

– Именем Матери, Грихальва!

И замер. “Матра Дольча, что же это я делаю? Позорю невесту тем, что люблю содержанку, или оскорбляю Сааведру? И выставляю себя полнейшим ничтожеством?"

– Итак? – Грихальва ссутулился, положил ногу на ногу и опустил подбородок на сцепленные кисти. – Ваша светлость, чем могу служить?

– Чем тут услужишь?

– Ну, хороший помощник всегда что-нибудь придумает. Ведь вы меня выбрали в помощники, не правда ли, ваша светлость?

– Да, но… – Алехандро нахмурился. – Что ты предлагаешь?

Грихальва тихо рассмеялся.

– Писать.

– А толку? Да, я знаю, ты талантливый иллюстратор, но что ты можешь сделать в этой ситуации? Нарисовать, как я милуюсь с Сааведрой и с девчонкой из Пракансы? Художник обдумал эту идею.

– Если пожелаете.

– Мердитто! Хватит надо мной издеваться! От такой картины проку не будет.

– В таком случае, могу предложить иной вариант.

– Какой вариант? Что еще за вариант? Может, напишешь, как эта женщина смиряется с тем, что у меня есть любовница? Эйха, я знаю, у отца было несколько любовниц, но еще я знаю, как это бесило мою мать! Или собираешься сделать так, чтобы Сааведра была со мной до гробовой доски? Так вот, художник, знай: эта задача тебе не по силам.

– Ваша светлость, нам по силам гораздо больше, чем вы себе представляете. Мы не просто художники – мы еще и пророки. – На его лице появилась странная улыбка и исчезла прежде, чем Алехандро успел ее разгадать. – Мы пишем правду. Мы пишем ложь. Мужчину изображаем солидным, женщину – красивой, чтобы подходили друг другу. Бывает, мы пишем супругов, живущих в вечной ссоре, но, запечатлевая на полотне любовь, уважение, достоинство, мы показываем, какими эти супруги были десять или двадцать лет назад. И они вспоминают. Мы льстим, ваша светлость. Мы покорно выслушиваем указания: с чего начать, как продолжать, чем закончить. Мы переделываем, исправляем, улучшаем. Мы – творцы. Мир становится таким, каким мы его видим, – Он чуть приподнял плечо. – В портрет, который отправился в Праканеу, вложены частицы сердца и души преданной вам женщины, ее любовь. Никто другой не, добился бы столь полного сходства, не явил бы вас таким, каким видит вас она… и каким увидела вас пракансийская принцесса.

– Тогда напиши для меня Сааведру, – вырвалось у Алехандро. – Так, как ты сказал: вложив любовь, сердце и душу. Чтобы я ее никогда не потерял.

На миг Верховному иллюстратору изменило самообладание.

– Ваша светлость, для этого необходимо…

–..чтобы художник любил Сааведру. – Алехандро не улыбался. – Значит, я не прошу ничего невозможного, не так ли?

Грихальва стал белым, словно новое полотно. В глазах отразилась сложная гамма чувств: холодный гнев, враждебность, ощущение громадной потери. А еще – ревность.

Алехандро шагнул вперед и остановился рядом с Верховным иллюстратором. Посмотрел в лицо, не закрытое маской надменности, в горящие глаза одержимого.

– Она говорила, ты лучше всех способен помочь тому, кто нуждается в помощи. Надеюсь, ты согласен, что мне сейчас необходима помощь. Надеюсь, ты выполнишь мое поручение, покажешь, на что способен.

Нисколько не мешкая, Грихальва снова взялся за кисть. Его рука не дрожала.

– Хорошо, ваша светлость, я выполню ваше поручение. Алехандро задержался в дверях. Обернулся.

– Я ее никогда не уступлю. А ты больше никогда этого не предложишь.

– Ваша светлость, не сомневайтесь: когда я закончу работу, ни один мужчина в мире вам этого не предложит, – спокойно ответил Сарио.

Мальчик стоял на коленях перед фонтаном. В эти мгновения для него существовала только его работа; он даже не услышал и не увидел, как подошла Сааведра и застыла рядом в ожидании – как слуга, как просительница. На выветренных каменных плитах внутреннего двора лежал лист картона. В руке крошился отсыревший мел. Заблудившийся ветерок дул со стороны фонтана, увлажнял лица водяной пылью. Сааведре это было приятно, а мальчика вывело из себя.

– Фильхо до'канна! – Он схватил картон и резко повернулся спиной к фонтану, ветру и водяной пыли.

Он увидел Сааведру и густо покраснел.

– Давно тут стоишь?

– Моментита. – Она перевела взгляд со смущенного, озабоченного лица на картон. – Сарио.

Игнаддио кивнул, выпрямил спину и отвел глаза, словно боялся увидеть на ее лице неодобрение или разочарование.

Сааведра хорошенько рассмотрела набросок, оценила технику, смутные признаки зарождающегося стиля.

– Выразительное у него лицо, правда? Игнаддио дернул плечом.

– Похоже, ты успел к нему хорошенько присмотреться.

– Да, еще до того, как он ушел к герцогу. – Проявилось нетерпение; он уже не прятал глаз. – Ты его сразу узнала?

– Конечно, со сходством полный порядок. – Она улыбнулась, заметив, что у него отлегло от сердца. – Линии тебе вполне удаются, а вот над перспективой надо еще поработать.

– Как? – Он торопливо встал, поднял картон. – Что для этого требуется?

Не обиделся и не рассердился. Только спросил, что надо сделать. Пожалуй, он способный ученик.

– Видишь вот эту линию? Угол между носом и глазом?

Он кивнул.

– Ты ее слишком аккуратно вывел, а ведь идеально симметричных лиц не бывает. Один глаз выше, другой ниже… Один посажен ближе к переносице, другой чуть дальше. – Она легонько водила по штрихам ногтем. – Видишь? Вот здесь. И здесь.

– Вижу! Эйха, Ведра, вижу! – Он затаил дыхание. – А ты покажешь, как надо?

– Показать-то можно, но толку от этого не будет. Я объяснила, как я вижу, теперь ты должен увидеть сам и исправить. – Она улыбнулась, вспомнив, что Сарио поступал как раз наоборот: не объяснял, а показывал. Раз, два, и готово.

"Нет, я буду учить по-другому. Пускай сам делает ошибки, пускай исправляет их собственной рукой”.

– Надди, а еще нужно быть ненасытным… Чтобы развивать талант и совершенствовать технику, надо быть ненасытным.

– А я ненасытный! – воскликнул он. – В мире так много интересного! Только чему-то научишься, а муалимы уже тут как туг, достают из загашника что-нибудь новенькое. – Он глубоко вдохнул впалой грудью. – Ринальдо говорит, мне его никогда не догнать.

Сааведра сразу поняла, что он имеет в виду.

– У Ринальдо скоро конфирматтио?

– Через неделю. – Игнаддио посмотрел на свои испачканные мелом руки. – Через шесть дней его отправят к женщинам.

Сааведра превозмогла желание погладить его по курчавой голове. Игнаддио вот-вот станет мужчиной; в такую пору мальчишки злятся, когда женщины с ними сюсюкают.

– Скоро и твоя очередь придет, не сомневайся. Ринальдо не так уж и обогнал тебя. Это его не утешило.

– Но ведь я старше!

– В самом деле? – Она притворилась удивленной. – А я и не знала.

Он энергично тряхнул головой.

– Да, старше. На целых два дня.

Сааведра превратила невольную усмешку в добрую улыбку – побоялась обидеть его.

– Но ведь ты наверняка кое в чем его превзошел. Как насчет красок? Перспективы?

– Нет. Ты сама только что сказала: с перспективой у меня нелады.

"Ни малейшей обиды. У него и впрямь есть задатки”, – подумала Сааведра.

– И краски он лучше кладет. Но муалимы считают, что я неплохо показываю тени. – Он горделиво ухмыльнулся. – Взял за образец работу Сарио – “Катедраль Имагос Брийантос”. Муалимы говорят, тени арок и колоколен ему гораздо лучше удались, чем всем остальным.