Золотой ключ. Том 3 - Эллиот Кейт. Страница 42

Диониса покорно последовала за ним. После того как они ушли, наступило молчание.

– Мне очень жаль, Агустин, – наконец сказала Элейна. Он мягко улыбнулся.

– Не надо ни о чем жалеть, Элейна. Ты всегда обладала даром рисовать мир правдиво. Тебе не следует останавливаться теперь. – Он встал, положил бледную руку ей на плечо и прошептал на ухо:

– Я вернусь и принесу кое-какие флаконы. Чтобы защитить тебя, если смогу. Ты знаешь, что мы должны сделать. Если, конечно, ты мне веришь.

Отдать ему кровь и слезы. И оказаться во власти, которую имеют его кровь и его руки. Элейна пристально посмотрела ему в глаза: ее маленький Агустин, за которым она ухаживала, когда он кашлял; многочисленные болезни превратили его в очень хрупкий инструмент судьбы. Однако за детской внешностью скрывался мужчина.

– Конечно, я тебе верю. Я дам все, что потребуется. Послышался стук в дверь.

– Агустин!

Элейне ужасно не хотелось, чтобы он уходил.

– А что, если они не разрешат тебе навещать меня? – спросила она.

Они нарисуют ее покорность, но покорность – чему? Она содрогнулась.

Агустин поцеловал ее в щеку.

– Мы можем поступить так же, как в Чассериайо. Они не помешают нам общаться. Я тебе обещаю.

Дверь за ним захлопнулась, и ключ повернулся в замке.

На следующий день ей принесли бумагу, ручку и мел, но красок не дали. Пришли Святые Дни, и она в одиночестве ждала, пока закончится Диа Сола. Элейна рисовала ушедших, тех, кого она потеряла. Лейлу, своего друга и кузена Аллерио, Фелиппо, мертворожденного ребенка, младших близнецов – своих братьев, Северина, сыновей Лейлы. Все они умерли, но она их помнила. А вечером – наконец-то – к ней вместе со слугой, приносящим ужин, пришел Агустин. Он был бледен и сердит.

– Они запретили тебе навещать меня, – угадала она.

– Это сделал сам Андрее. – Агустин кивнул слуге, тот оставил поднос с ужином на столе и вышел в коридор, чтобы стеречь их, хотя и закрыл за собой дверь на ключ. – Я ненавижу их! Ненавижу за то, что они пытаются управлять мною!

– Мы нарисуем это, – она показала на угол комнаты, – и ты будешь посылать мне письма.

– Но ты не сможешь отвечать мне, если только не воспользуешься помощью слуг.

Она покачала головой.

– Это слишком рискованно.

Элейна стала шагать из одного конца комнаты в другой, это помогало ей думать.

– Ты в состоянии сделать так, чтобы на моем столе возникло письмо. Ты можешь слушать через рисунок. Тогда почему, – она нахмурилась, глядя на прекрасную картину Кабрала: Великая герцогиня Мечелла стояла перед рассыпанными у ее ног белыми ирисами, символизирующими Любовь, – почему я не могу говорить с тобой через написанную кровью картину, если у каждого из нас будет по совершенно одинаковому рисунку?

– В Фолио об этом ничего не сказано.

– А может быть, Фолио знает не про все на свете! – воскликнула Элейна, теряя терпение. – Эйха! Неужели все, кто обладает Даром, такие твердолобые? – Она вскинула вверх руки. – Ты можешь меня слышать через одну волшебную картину. А как насчет двух?

Агустин обдумывал слова сестры: он округлил глаза и начал покусывать пальцы, но вдруг спохватился, опустил голову.

– Две волшебные картины; в двух местах, соединенные друг с другом. Мне нужно подумать, Элейнита. – Затем он не выдержал и рассмеялся. – Это тебе следовало иметь Дар. Ты бы моментально стала Премиа Сорейа.

Слуга просунул в дверь голову.

– Мастер Агустин, я больше не могу ждать…

– Да, – нетерпеливо отозвался юноша.

Он быстро поцеловал Элейну и убежал, полностью захваченный мыслями о новом эксперименте.

Элейна села за стол и подробно нарисовала все четыре угла своей комнаты.

На следующий день наступил Херба эй Ферро. Снова появился Агустин – на этот раз он принес незаконченный портрет Элейны, сделанный акварельными красками, – и снова слуга остался на страже у двери.

– Я принес линцет, – сказал Агустин, – и флаконы, в которые нужно собрать твою кровь, слезы и слюну. Ты доверишься мне?

– Конечно! – Она незаметно протянула ему четыре лучших рисунка своей комнаты. – Вот что я успела сделать.

Августин прикусил палец. На нем сегодня был серый строгий сюртук и жилет с черной окантовкой, подходящий для Пенитенссии. Сама Элейна была в платье с высокой талией, которое привезла с собой, а ее служанка пришила к нему черные ленточки.

– О чем ты думаешь? – встревоженно спросила Элейна, глядя на Агустина.

Он немного замялся, а потом подошел к мольберту, где стоял ее портрет.

– Ты самая одаренная из всех нас, Элейна, но никто не пробовал испытать тебя.

– Я женщина, а значит, не могу иметь Дар.

– Почему ты так в этом уверена? – В его глазах появилось странное выражение, как будто перед Элейной стоял иной, пугающе незнакомый Агустин. Неужели он стал бы таким, если б не его слабое здоровье? – Ты должна попробовать!

Матра эй Фильхо! Разве тот факт, что все лучшие художники Грихальва обладают Даром, не является истинным? Почему бы и нет? Она затаила дыхание. Если бы…

– Разреши мне попробовать, – взмолился он.

В ответ Элейна стерла со щеки набежавшую слезу и молча кивнула.

Агустин нагрел ланцет в пламени свечи. Элейна не стала закрывать глаза, а смотрела, как он делает надрез у нее на руке. Лезвие обжигало, но кровь потекла, словно что-то обещая. Кистью Агустин нанес ее свежую кровь на плечо портрета, а потом сильно нажал лезвием, продавив краску до самой бумаги.

Вскрикнул от боли, прижав руку к своему плечу. Когда он отнял руку, по плечу, под рубашкой стекала тонкая струйка крови.

Но Элейна не почувствовала ничего. Она медленно опустилась в кресло. Брызнули обжигающие слезы. У нее нет Дара!

– Проклятие! – выругался Агустин.

Она подняла глаза и увидела, что он плачет. Не от боли. Именно в этот момент Элейна перестала надеяться на то, что она обладает Даром. Более того – он ей и не нужен. У нее есть Луса, и она последует за ней.

Кончилось тем, что теперь она утешала Агустина.

Утро Диа Фуэга выдалось тихим и зловещим. В комнату Элейны проникал запах дыма. Диониса вошла вместе со слугой, тот принес свежие булочки и чай.

Как обычно, мать не скрывала раздражения.

– Кабрал хочет тебя навестить.

– Присядь, мама! Неужели ты не устаешь от бесконечной ходьбы взад и вперед?

– Кто бы мог подумать, что у меня будет такая дочь! – Но тут в комнату вошел Кабрал, и она замолчала. – Кабрал! Беатрис!

Беатрис в безукоризненном утреннем пеньюаре из белого батиста, с орнаментом из золотых солнц ворвалась в комнату, будто сверкающий луч света, будто согревающее пламя.

– Мама, ты сегодня особенно красива, как, впрочем, и всегда. Если бы у меня была такая же талия, но увы… – Она поцеловала мать и повернулась к Элейне. – Эйха, Элейна! Ты просто ужасно выглядишь. Это никуда не годится. Ты пойдешь со мной. Мы немедленно отправляемся в Палассо Веррада. А уж там я позабочусь о твоем внешнем виде.

– Что здесь происходит? – потребовала ответа Диониса, но несколько отвлеклась на собственную талию, она машинально стала ее поглаживать. Талия действительно выглядела прекрасно, поскольку Диониса продолжала носить старомодные корсеты.

– Мама, Эдоард пригласил Элейну на бал Диа Фуэга. Я не могу идти против его желания. А ты? – Она произнесла последние слова с милой улыбкой, за которой стояла железная воля., – Все мои дети настоящие змеи, их я пригрела на своей груди – воскликнула Диониса, но в ее словах не было прежней уверенности.

"Она никогда не могла долго сердиться на Беатрис”, – подумала Элейна.

Беатрис схватила Элейну за руку и потащила к дверям.

– Тебе ничего не надо брать с собой, дорогая. У меня есть все, что понадобится: платья, туфли, парикмахер. Матра Дольча! Тебе просто необходим парикмахер. Ты определенно потеряла всякое изящество.

И они устремились по коридору, а за сестрами трусил Кабрал, словно сторожевой пес, оберегающий отару овец.