Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк - Робертс Барри. Страница 7

После чая мы сидели в гостиной, Холмс сосредоточился на своих схемах, а я тем временем изучал подробную карту нашего маршрута в Солсбери. В конце концов он вытащил из кипы список с именем Джонатана Я. Сэмуэля и телеграмму для мисс Нигл, положил на стол перед собой и, покуривая трубку, в молчании переводил взгляд с одного документа на другой.

Наконец самые поздние посетители покинули бар, щелкнул замок на входной двери. Примерно через пятнадцать минут стук в дверь гостиной возвестил начало ужина из сандвичей. Накрыв на стол, хозяйка раздула в камине огонь.

– Что ж, господа, если вы больше не нуждаетесь в моих услугах, я отправляюсь в постель. Будьте так добры, проверьте лампу перед уходом. И пожалуйста, выходите через заднюю дверь.

– Боюсь, мы причинили вам столько хлопот! – воскликнул я.

– Ничего страшного, доктор! Мистер Фурц говорит, железная дорога все оплатит, да и мой Альберт никогда не простил бы мне нелюбезного обращения с вами! К тому же экспериментаторы у меня здесь не впервые.

– В самом деле? – удивился я.

– Ну да! Летом вот был господин, приехал из Лондона в один прекрасный день с огромным медным телескопом со складными ножками. Сказал, что приехал смотреть какой-то особенный вид луны.

– Астроном? – уточнил я.

– Вроде того, доктор. Конечно, не такая знаменитость, как вы или мистер Холмс, но мой Альберт утверждал, что видел его портрет в журнале и он известен чем-то еще. Этот чудак говорил, что Тэмпл-Коумб самое лучшее место в мире для таких вот наблюдений. Он был в этой гостиной, прямо как вы, потом получил телеграмму, в которой вроде бы говорилось, куда идти смотреть луну, и ушел прочь. Ладно, не буду больше отвлекать вас. Спокойной ночи, господа!

Пожелав ей спокойной ночи, мы принялись за ужин, который не на шутку затянулся, и чуть было не опоздали к поезду. Холмс по совету машиниста надел длинный плащ, неизменную фуражку и обмотал шерстяной шарф вокруг шеи, я же накинул на себя толстое твидовое пальто, а на голову водрузил мягкую кепку.

Когда часы в гостиной пробили назначенное время, Холмс погасил лампу и открыл дверь.

– Идемте, Ватсон, – бросил он в темноту.

6

УЖАС НА ПЛОЩАДКЕ МАШИНИСТА

Сколько бы времени ни прошло, прежде чем эти мемуары увидят свет, все же осмелюсь утверждать, что и тогда среди моих читателей отыщется хотя бы один мужчина или мальчик, который мечтал в свое время стать машинистом паровоза. Конечно же, в памяти всплыло собственное детство, когда мы с братом готовы были тотчас побросать все свои игрушки, заслышав гудок приближающегося поезда, и бежать к железнодорожной насыпи; и каждый из нас воображал, что это он стоит на площадке и ведет огромную, пышущую паром и дымом махину. Поэтому, когда мы с Холмсом взобрались на площадку четыреста двадцать первого, я испытал ни с чем не сравнимое удовольствие в предвкушении настоящей поездки с паровозной бригадой экспресса.

Для тех, кто никогда не ездил на площадке машиниста, думаю, будет небесполезным узнать, что это, по сути, огромный камин. Позади паровозного бойлера есть переборка, в коей расположена дверца, открывающая топку, примерно как в кухонной плите. Выше, по обеим сторонам топки, находятся два окошка, те самые «смотровые» окошки, куда, как утверждает сигнальщик из Грэнтэма, уставились машинист и кочегар эдинбургского почтового. Между этими окошками – ужасающее количество трубок, рычагов, клапанов и кранов, машинист с их помощью управляет паровозом. Разнообразные шкалы и циферблаты сообщают о паровом давлении, состоянии воды и так далее. Все это накрыто металлическим козырьком с маленькими окошечками с обеих сторон, прямо напротив каждого из выходов на площадку.

Сзади к площадке машиниста прилегает угольный тендер. Для удобства паровозной бригады крошечные сиденья для машиниста и кочегара находятся слева и справа от топки. Если вам показалось, что бригада располагает огромным рабочим пространством, то позвольте напомнить, что с тех пор, как мир отказался от старой доброй «широкой колеи», расстояние между колесами железнодорожного состава всего лишь четыре фута и восемь дюймов. Поэтому когда мы собрались вчетвером, на площадке машиниста стало тесновато.

– Ну а теперь мы с вами, Ватсон, должны основательно похудеть, дабы машинист Пруст и его коллега могли беспрепятственно управлять машиной. Я хотел бы встать слева – занять «место машиниста» – так вы его называете, мистер Пруст? – и наблюдать за дорогой с этой стороны, а доктор Ватсон разместится справа. Таким образом мы сможем обозревать всю магистраль и прилегающую местность, не мешая бригаде работать.

Холмс опустил уши своей фуражки и завязал их под подбородком. В тот момент, когда он обматывал лицо шарфом, а я нахлобучивал кепку задом наперед, на манер автомобилиста, раздался грохот подходящего плимутского поезда. Холмс вынул из кармана часы.

– Отлично! – воскликнул он. – Плимутский идет точно по расписанию. Теперь – по местам и по возможности сразу же в путь. Не стоит откладывать в долгий ящик дело Лондонской юго-западной компании! – С этими словами Холмс развернулся и свесился над краем площадки.

Вскоре мы услышали, как плимутский поезд медленно выползает из Тэмпл-Коумба; когда же он затих в отдалении, стрелки перед нами с шумом защелкнулись. Пора было начинать. Машинист Пруст встал к своей сложной системе управления и трижды с силой выпустил пар, четыреста двадцать первый не спеша покатил по направлению к главной магистрали.

Первая часть нашего путешествия была скучна и однообразна. Милю за милей машинист Пруст вел паровоз на одной и той же скорости, а мы с Холмсом вглядывались в темноту, стоя по краям площадки. Как и предсказывал Холмс, стояла ясная ночь, озаренная яркой луной, окрестности и путь впереди хорошо просматривались, но все это время ни там ни тут я не видел ничего, что могло бы привлечь внимание. Мерный стук колес паровоза, сопровождаемый ритмичным шуршанием длинной лопаты кочегара Тэрранта, когда он подбрасывал уголь, стал усыплять, и только холодный воздух в лицо и крошки угольной пыли из трубы паровоза мешали мне забыться.

Мы уже проехали большую часть пути, и я начал было подумывать о теплой постели в Солсбери, как вдруг что-то неуловимо изменилось: я не сразу и осознал, что мы поехали гораздо быстрее. Мне не хотелось ломать над этим голову, видимо, Холмс, решив закончить бесполезные наблюдения, велел Прусту прибавить пару.

Я, впрочем, продолжал смотреть в темноту; мимо проносились фермы, хозяйственные постройки, поля и изгороди, все еще без единого признака чего-либо необычного. Время от времени я прислушивался к стуку колес и вскоре окончательно уверился, что мы едем еще быстрее; затем я повернулся лицом к кабине, чтобы спросить, почему мы так спешим.

К своему ужасу, я тут же увидел, что кочегар Тэррант крепко спит на маленьком сиденье у меня за спиной. Он повалился вперед, с закрытыми глазами, и единственным, что удерживало его от падения, была лопата, которую он все еще сжимал в руках. На другой стороне площадки на своем сиденье развалился машинист Пруст, руки его свесились по бокам, на лице застыло выражение дурацкого веселья. Холмс, согнувшись, продолжал наблюдение с другой стороны площадки.

Признаюсь, мне стало страшно до крайности. Скорость паровоза была шестьдесят миль в час, если не больше, и наши с Холмсом жизни теперь полностью зависели от действий бригады, которая, похоже, была безнадежно пьяна.

– Холмс! – воскликнул я, перекрывая грохот паровоза. – Холмс! Мы в опасности!

Он обернулся и тут же оценил ситуацию. Схватив машиниста Пруста под мышки, он оттащил его к тендеру и оставил валяться на куче угля, а я в это время изо всех сил старался последовать его примеру, пытаясь совладать с ватным телом кочегара.

Когда мы убрали их с дороги, Холмс занял место у топки, с трудом удерживая равновесие, ибо пол ходил ходуном.

– Холмс! – вновь закричал я. – Что в конце концов мы можем сделать?