Островитянин - Робертс Джон Мэддокс. Страница 4

С холмов, из леса, послышался яростный трубный рев: должно быть, это какой-то крупный зверь жаловался, что дождь испортил ему охоту. Звонкими голосами откликнулись ночные птицы. Но вот наконец веки Гейла сомкнулись, и он погрузился в тревожный сон. Порой ему снилось что-то знакомое, но иногда и совсем чужое. Однако если правы те, кто утверждает, будто в грезах человек способен прозревать будущее, юноша боялся и подумать, чтобы когда-то пережить то, что он видит в своих снах.

Его разбудил свист летучих мышей-рыболовов, которые возвращались с ночной охоты к себе в пещеры.

Не тратя времени на одевание, Гейл выбрался из хижины и направился к большому чану с холодной водой, который стоял за сараем, где хранились обшитые кожей щиты, барабаны, копья, палки и мишени для тренировок, а также горшки с маслом и красками. Побрызгав водой в лицо, юноша затем прополоскал рот. Небо на востоке понемногу светлело и приобретало серовато-жемчужный оттенок.

— Эй, Гейл!

Юноша обернулся — по пятам за ним следовал Гассем. Хотя в общине все братья считались равными, но Гассем был чуть постарше, а потому поставил себя главным над прочими мальчиками. Они с Гейлом были молочными братьями, однако с детства недолюбливали друг друга, хотя и старались не показывать этого: ведь обычаи племени требовали вести себя дружелюбно. С годами, из мальчика Гассем превратился в статного, сильного мужчину. Ему нравилось увешивать себя украшениями из меди и бронзы и раскрашивать лицо в боевые цвета. Кроме того, у Гассема был превосходный меч, кроме него, такое оружие было лишь еще у двоих воинов.

— Нынче утром останешься при женщинах водоносом, — заявил Гассем. — К стаду вернешься вечером. — Внешне он говорил вежливо, но даже не пытался скрыть неприязнь.

— Но почему опять я? — умело изобразил недовольство Гейл. На самом же деле, его сердце пело от радости: пять дней назад он помогал женщинам у реки и теперь надеялся, что снова встретит Лерису. — Воинам надлежит сражаться и охранять скот, а вовсе не таскать воду!

— Это только настоящим воинам так положено, — отрезал Гассем. В набегах он участвовал не чаще, чем прочие младшие воины, но при этом он почему-то мнил себя сведущим в воинском искусстве. Старшие воины, вынужденные присматривать за мальчишками, никогда сами не выполняли грязную работу, а лишь следили, чтоб она была сделана.

— На восходе солнца вместе с остальными отыщешь Кампу у Духова Шеста.

Гейл подошел к хижине, где жили Люо и Ребья. Мальчики еще только проснулись, и теперь стояли, зевая, потягиваясь и почесываясь. Люо первым заметил Гейла.

— Можешь зря не тратить слов, мы уже все знаем. Нынче утром мы носим воду. Гассем, величайший из воителей, уже успел осчастливить нас этой вестью.

— А ты, стало быть, пришел попросить, чтобы я хоть не много украсил тебя, дабы женщины не пришли в ужас от одного твоего вида, — вмешался Ребья. — По правде сказать, ты на редкость уродлив, но я все же попробую хоть что-то подправить. — Пригнувшись, он сунулся обратно в хижину и вскоре выбрался обратно, держа в руках плоскую деревянную коробку, где хранились плошки с красками и пара небольших гребешков. Ребья принялся колдовать над лицом Гейла: искусно подвел глаза черным, нанес несколько синих линий на щеки, кончиком пальца поставил вдоль скул ряд красных точек и завершил работу вертикальной желтой полосой на подбородке. Затем, отступив на шаг, он полюбовался на плоды своих усилий. — Ну, вот. Может, теперь они испугаются не так сильно.

— Спасибо, Ребья, что бы я без тебя делал?! Пожалуй, за это я не стану рассказывать женщинам, чем ты намедни занимался с каггой-двухлеткой!

Вернувшись в хижину, Гейл надел набедренную повязку и меховые украшения, затем повязал на лоб ленту, мечтая о том дне, когда волосы наконец снова отрастут, и он сможет заплести их в косички. После этого юноша снял с копья чехол, спрятал его в сумку и пошел к сараю, где уже собрались младшие воины. Они оглушительно хохотали и брызгались водой.

У сарая, рядом со стойкой для копий и грудой метательных палок, стоял горшок с маслом, выжатым из кулачного ореха. Ореховыми деревьями порос весь берег, их плоды очень напоминали человеческий кулак. В пищу они не годились, но из них выжимали пахучее масло, которым смазывали металл от ржавчины и наносили на кору, чтоб не пропускала влагу. Гейл смазал копье, потом натер руки, плечи и грудь, чтобы кожа стала золотистой, а затем легкой походкой направился к шесту. Шест этот, толщиной с бедро взрослого мужчины, был сделан из бронзового дерева, с вырезанными символами Духа, и считался защитным тотемом стойбища. Его венчал череп ночного кота. Когда племя перебиралось на другое пастбище и приходилось вновь разбивать лагерь, шест непременно брали с собой и нести его было отнюдь не легкой задачей. Это дерево называли бронзовым отнюдь не за цвет — на самом деле, оно было почти черным, — а за то что тяжестью и прочностью оно почти не уступало металлу.

Солнце еще не успело подняться над горизонтом даже на два пальца, а водоноши уже были все в сборе. Здесь было девять младших воинов, и старший над ними — добродушный лентяй Кампо. Мужчины племени шессинов отличались красотой, но Кампо выделялся даже среди них. На шее он носил целые связки ярких бус, а также ожерелье из кованого серебра, которое выменял у чужеземцев, — предмет его особой гордости. Увидев, что все наконец собрались, Кампо махнул копьем, и группа рысцой двинулась вперед. Это была их обычная манера передвигаться, если требовалось пройти более десятка шагов; бежать так шессины могли часами, даже обремененные поклажей и оружием.

В двух лигах от лагеря, в излучине мелководной речушки Бинды, стояла деревня, состоявшая из разбросанных в беспорядке полусотни хижин и нескольких вытянутых в длину домов собраний. Чуть дальше находились загоны для скота. Деревню окружал высокой вал, с вершиной, обсаженной колючим кустарником. Такая ограда защищала людей и скот от ночных хищников. Что же касается людей, то с ними шессины всегда выходили сражаться в открытом поле, считая для себя позором укрываться за стенами.