Голос из прошлого (Луна над Каролиной) - Робертс Нора. Страница 10

Вот эти глаза сейчас и наблюдали за нею с неподдельным интересом.

— Прошло так много времени, — выдавила она из себя.

Он не протянул руку. Инстинкт подсказывал ему, что Тори отпрянет и взаимное их смущение лишь усугубится. Вид у нее был такой, что вот сейчас она бросится бежать или упадет без чувств. Ни то, ни другое его не устраивало.

— Почему бы тебе не выйти на крыльцо и не сесть в кресло-качалку? Сдается, в доме больше не на чем сидеть.

— Но я прекрасно себя чувствую. Все в порядке.

А сама она побелела как смерть, и глаза мягкого серого цвета, которые всегда чаровали его, широко раскрылись и потемнели. Кейд вырос в семье, где главенствовали женщины, и поэтому давно научился не суетиться и не тратить нервы на удовлетворение уязвленного самолюбия. Он просто отвернулся и снова открыл дверь.

— Здесь душно, — сказал он и вышел на крыльцо.

Ей пришлось последовать за ним. До Кейда донесся слабый запах ее духов. «Жасмин», — подумал он и вспомнил о кустарнике, который почему-то расцветал только ночью в саду его матери.

— Наверное, непросто было тебе сюда приехать. — Он взял Тори за локоть, чтобы подвести к креслу-качалке. Она не вздрогнула, но едва заметно, хотя и решительно, отстранилась.

— Мне надо где-то жить, так почему бы не здесь?

Напряжение не покидало ее. Ей не нравилась эта манера разговора. Никогда не узнаешь, что у мужчины скрывается за любезными словами и улыбками.

— Ты довольно долго пробыла в Чарлстоне. Здесь живется спокойнее.

— Я и хочу покоя.

Кейд оперся о железные перила. В ее словах звучит уязвленность. При всей ее деликатности в ней есть нечто резкое, она словно обнаженный нерв и остро реагирует на малейшее прикосновение. Такой она ему и запомнилась.

— Много болтают о твоем будущем магазине.

— Это хорошо. — Она едва заметно улыбнулась, но взгляд оставался серьезным и напряженным. — Болтовня означает, что в людях пробудилось любопытство, а оно заставляет их переступать порог.

— А в Чарлстоне у тебя тоже был магазин? — поинтересовался Кейд.

— Я была управляющей. Иметь свой — совсем другое.

— Да, это так.

"Прекрасные грезы" теперь принадлежали ему, и владеть имением действительно совсем другое дело. Он оглянулся на поля, где зеленые побеги тянулись к солнцу.

— Ну и как ты здесь все находишь, Тори, после столь длительной разлуки?

— Так же. — Она поглядела на него и добавила: — Так же, да не совсем. Город возмужал.

— А я то же самое подумал о тебе. Ты выросла.

Кейд заметил, как крепко она ухватилась кончиками пальцев за ручки кресла, словно боясь потерять равновесие.

— Взгляд повзрослел. Впрочем, у тебя всегда были особенные глаза. Когда мне было двенадцать, они сводили меня с ума.

Тори призвала на помощь всю свою гордость, чтобы выдержать его взгляд.

— Когда тебе было двенадцать, ты слишком озорничал с моим двоюродным братом Уэйдом и Дуайтом Фрэзиром, чтобы вообще меня замечать.

— Ты ошибаешься. Когда мне было двенадцать, — проговорил он медленно, — был такой период, когда я замечал все, что тебя касалось. Я все еще вижу мысленно тебя тогдашнюю. И чего ради мы притворяемся, что сейчас между нами не стоит она?

Тори рывком встала, сложила руки на груди и пристально посмотрела на поля.

— Мы же любили ее, — сказал Кейд, — мы ее потеряли, ты и я. И мы об этом — ни ты, ни я — не позабыли.

На плечи ее навалилась страшная тяжесть.

— В этом я тебе ничем помочь не могу.

— А я не прошу о помощи.

— Тогда чего же?

Он удивленно взглянул на нее. Она замкнулась снова.

— Я ни о чем тебя не прошу, Тори. Ты, наверное, этого ждешь от каждого, кто к тебе приближается?

Теперь она чувствовала себя увереннее и сильнее и, повернувшись, пристально взглянула на Кейда.

— Да.

За его спиной вспорхнула птица — быстрая серая молния — и села на ветку дикой шелковицы у болота. И Тори показалось, что птица щебетала долго, очень долго, прежде чем Кейд заговорил снова.

Значит, она забыла, как разговаривают в южной провинции, с длинными, томительными паузами.

— Жаль, — сказал он, и сердце у нее вдруг забилось. — Однако мне ничего от тебя не нужно, разве только время от времени переброситься дружеским словом. Дело в том, что Хоуп много значила для нас обоих. Утрата повлияла на всю мою жизнь. Мне не хотелось бы назвать леди обманщицей, но если ты, глядя мне в глаза, скажешь, что смерть Хоуп не повлияла на твою жизнь, мне придется это сделать.

— А какая тебе разница, что я чувствую? — Пальцы у нее онемели, ей хотелось растереть их, но она поборола искушение. — Мы друг друга не знаем. И никогда, по сути дела, не знали.

— Но мы знали ее, — возразил Кейд. — И, возможно, твое возвращение снова всколыхнет воспоминания. Но с этим ничего не поделаешь.

— Что означает твой визит? Жест гостеприимства или предупреждение, чтобы я держалась подальше?

С минуту он молчал, потом покачал головой. В глазах промелькнула искорка смеха, потом прозвучала в голосе:

— А ты стала колючая. Не в моих правилах просить красивых женщин держаться подальше. От этого будет хуже только мне, не так ли?

Тори не улыбнулась, не откликнулась на его шутку.

Он сделал шаг к ней, и, может быть, это заставило птицу взлететь с дерева.

— Это ты можешь мне приказать держаться подальше, но вряд ли я послушаюсь. Я приехал поздравить тебя, Тори, с возвращением домой и посмотреть, какая ты стала. И я имею право на любопытство. Встреча с тобой снова напоминает мне о том лете. Это естественно. И другим твой приезд напоминает о том же. Ты должна была это понимать, когда принимала решение вернуться.

— Я приехала в поисках самое себя.

— Не поэтому ли у тебя такой подавленный и усталый вид? Тогда добро пожаловать.

Он протянул руку. Поколебавшись, она подала свою. Рука его была теплая и жесткая, словно он занимался физическим трудом. Когда их руки соединились, внутри у нее что-то неожиданно дрогнуло. Вот это уж ни к чему.

— Извини, если я держусь недружелюбно, — Тори высвободила руку, — но у меня много дел. Мне предстоит обустроиться здесь и начать бизнес.

— Тогда, пожалуйста, дай мне знать, если я чем-нибудь смогу быть тебе полезен.

— Я ценю твое отношение. И… ты хорошо отремонтировал дом, спасибо.

— Дом хороший, — и он взглянул на нее, — хорошее место. Я постарался сделать так, чтобы ты сразу могла приняться за дело. — Он спустился с крыльца, остановился возле пикапа, отчаянно нуждавшегося в помывке, и сказал: — Тори, знаешь, я хранил все это время в душе твой образ. — Он открыл дверцу, и легкий ветерок пробежал по его выгоревшим на солнце волосам. — Но теперь я заменил его новым. Он лучше прежнего.

Кейд отъехал, взглянув на нее в окошко заднего обзора. Ее отражение стояло в нем, как в рамке, а потом исчезло, когда он повернул со двора на асфальт. Он не хотел сразу же вспоминать о Хоуп. Как владелец усадьбы, как хозяин арендованного ею дома, как знакомый ей с детства, он собирался навестить Тори только по обязанности и убедил себя в этом. Но незачем себя обманывать. И Тори он тоже не обманул. В "Дом на болоте", как он все еще назывался среди окрестного люда, Кейда погнало любопытство, хотя у него было с десяток более неотложных дел.

Он привык действовать осмотрительно, как тонкий дипломат. Он выучился играть ту роль, какую от него требовали конкретные обстоятельства, но только при условии, что получит желаемое.

Интересно, какую роль ему придется разыгрывать с Тори? Согласна она или нет, но ее возвращение возмутит всеобщее спокойствие. Она как камешек, брошенный в пруд: круги разойдутся далеко по воде. Он не знал, как следует вести себя с ней и что ему от нее надо. Повинуясь импульсу, он остановил пикап. Не время сейчас предаваться сантиментам, у него слишком много дел.

Но он вылез из машины, прошел по маленькому мостику и направился к болоту. Растительность была зеленой и сочной, дороги расчищены, как в парке, вдоль них выстроились буйно цветущие азалии. Между магнолиями и шелковичными деревьями виднелись островки диких цветов, вечнозеленые деревья возносились своими вершинами прямо в небо. Это уже не был таинственный, дикий и опасный мир его отрочества. Теперь это место стало святилищем в память о погибшей сестренке.