Лицо в темноте - Робертс Нора. Страница 64

— Вчера в меня стреляли, — мимоходом доложил он Конрою. Тот, не проявив никакого интереса, занялся блохами. — Если бы тому извращенцу повезло, ты бы очутился на улице. И не думай, что эта сучка подобрала бы тебя. Всего одно посещение ветеринара, пара надрезов, и твои похотливые деньки закончатся.

Довольный, что последнее слово осталось за ним, Майкл развернул газету. Новая вспышка терроризма на Ближнем Востоке. Нытье по поводу экономики. Статья о каком-то Нике Аксельроде, мелком человечишке, накачавшемся наркотиками и зарубившем топором свою возлюбленную.

— Взгляни-ка на этого типа. — Майкл протянул газету Конрою. — Его нашли в квартире в центре города, он палил в стены и вопил благим матом. Смотри, а вот и мое имя. Детектив Майкл Кессельринг. Да, знаю, знаю, но будем считать, это про меня. Если тебя не интересуют свежие новости, займись чем-нибудь полезным, например, принеси мне сигареты. Вперед.

Конрой со стоном поднялся, хотел было изобразить хромоту, но Майкл уже вернулся к газете и не обратил на него внимания. Открыв страницу досуга и взглянув на фотографию, он невольно сжал кулаки.

Эмма. Она выглядела… Господи, возмутительно! Эта застенчивая полуулыбка, огромные спокойные глаза. Одета в какое-то, скромное открытое платье, распущенные волосы густыми волнами падают на плечи.

А за плечи ее обнимает рука, и эта рука принадлежит мужчине.

Дрю Латимер. Он тоже улыбался. «Просто сияет, мать твою», — подумал Майкл, снова переключаясь на Эмму, изучая каждую черточку ее лица. Вернувшийся Конрой бросил ему на колени обслюнявленную пачку «Винстона», но Майкл даже не заметил этого.

Очень медленно, словно переводя с иностранного, он прочел:

«РОК-ПРИНЦЕССА ЭММА МАКАВОЙ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ ЗА СВОЕГО ПРИНЦА».

Два дня назад Эмма Маковой, дочь Брайана Макавоя из «Опустошения» и писательницы Джейн Палмер, тайно сочеталась браком с Дрю Латимером, солистом подающей надежды рок-группы «Дорога в ночлежку». Новобрачные познакомились во время последнего европейского турне «Опустошения».

Дальше Майкл не стал читать. Не смог. — Господи, Эмма. — Закрыв глаза, он уронил газету на стол. — О господи!

Она была в восторге от того, что вернулась в Нью-Йорк. Ей не терпелось показать Дрю город и встретить их первое Рождество в ее квартире.

Неважно, что самолет задержался, а в Нью-Йорке шел ледяной дождь. Впереди у них четыре недели медового месяца, который был отложен из-за работы Дрю над новым альбомом. Эмма хотела провести его у себя дома.

Она попросила таксиста провезти их по городу, чтобы показать мужу огни, людей, величественную елку у Рокфеллеровского центра, карнавал на Таймс-сквер.

Она была рада приехать домой и знать, что она наконец одна, без Суинни в квартире на первом этаже.

— У меня такое чувство, словно я не была здесь несколько лет.

К огорчению отца Марианны, они не сдали квартиру, и теперь Эмма была счастлива, что никто не жил здесь в ее отсутствие.

— Ну? — Она провела руками по мокрым волосам. — Что ты об этом думаешь?

— Просторно. — Дрю обвел взглядом оштукатуренные стены, голые полы, китайскую вазу, купленную Эммой в соседнем магазине. — Немного… по-спартански.

— Подожди, когда я начну украшать квартиру к Рождеству. У нас с Марианной есть коллекция по-настоящему ужасных игрушек. — Порывшись в сумочке, Эмма дала чаевые шоферу, принесшему вещи. — Благодарю вас.

— Спасибо, мэм. С Рождеством вас, — сказал тот, убирая в карман двадцатку.

— И вас также.

Сбросив пальто, она подбежала к окнам:

— Дрю, посмотри, какой отсюда вид. Из студии Марианны лучше, но у меня там начинается головокружение.

— Очень мило, — отозвался тот, увидев грязную улицу и безумный транспортный поток. — Эмма, почему ты не переедешь в другое место, получше?

— Я не хочу.

— Конечно, здесь очаровательно, и, я уверен, двум студенткам колледжа это вполне подходило. Но теперь нам придется кое-что пересмотреть. — Дрю провел рукой по ее волосам. — В конце концов, не будем же мы жить в одной квартире с Марианной, пусть даже такой замечательной подругой.

— Я как-то не задумывалась….

— А пора бы. — «Миленькое личико и куриные мозги», — подумал он, целуя Эмму в лоб. — Насколько я слышал, чтобы найти подходящее место в Нью-Йорке, требуется много денег и сил. Раз ты хочешь делить наше время между Лондоном и Нью-Йорком, нужно устроиться как следует. Господи Иисусе, как же здесь холодно.

— Я распорядилась, чтобы в наше отсутствие здесь не топили. — И Эмма поспешила включить отопление.

— Ты всегда такая практичная, да, любовь моя? — В его голосе прозвучала издевка, но, когда он обернулся, на лице играла улыбка. — Мы великолепно проведем здесь пару недель. В конце концов, медовый месяц, хоть и отложенный, требует лишь постели.

Эмма зарделась, а Дрю, подойдя, страстно поцеловал ее.

— Ведь кровать у нас есть, не так ли?

— Да. — Она крепче прижалась к нему. — Вон там. Надо только сменить белье.

— О белье мы еще позаботимся.

И он увлек Эмму к двери, на ходу стягивая с нее свитер.

Она знала, что все произойдет без злобы и боли, как в первую брачную ночь, но очень быстро. Ей хотелось большего, ведь должно же быть что-то еще, а не только быстрое ощупывание в темноте. Эмма чувствовала холод матраса, но тело Дрю, который проник в нее задолго до того, как она была готова, пылало. Эмма обвила его руками, дожидаясь того звездного мгновения, о котором она лишь читала.

Когда Дрю закончил, она поежилась. «От холода», — убеждала себя Эмма, а через мгновение Дрю повторил вслух ее мысль:

— Боже всемогущий, здесь как в морозильнике.

— Чтобы прогреть квартиру, много времени не потребуется. У меня в комоде есть одеяла.

Она потянулась за свитером, но Дрю поймал ее за руку:

— Мне нравится смотреть на твое тело. Милое, изящное, чуть-чуть недозрелое. Тебе ведь не надо больше стесняться меня, правда?

— Да.

Она смущенно встала, и Дрю, пошарив в карманах куртки, брошенной на пол, достал пачку сигарет.

— Наверное, в этом доме нет никакой еды или выпивки, чтобы застраховаться от воспаления легких.

— На кухне есть немного коньяка.

Эмма вспомнила о бутылке, которую открыла для Люка. Он вернулся в Майами и всеми силами пытался продлить жизнь. Она сложила простыни и одеяло на кровать. У нее уже не было секретов от Дрю… кроме тех, что были связаны с Джонно и Люком.

— О еде я совсем не подумала. — Она увидела, как Дрю нахмурился. — Может, сходить в магазин за углом? Куплю там чего-нибудь. А ты выпьешь коньяка, примешь горячую ванну. Об ужине я позабочусь.

— Замечательно. — Ему даже не пришло в голову пойти вместе с ней. — Захвати мне сигарет, хорошо?

— Конечно. Я ненадолго.

Когда она ушла, Дрю натянул джинсы, не столько из приличия, сколько для удобства. Затем налил себе коньяка, и, хотя подходящей рюмки не нашлось, коньяк ему понравился.

Надо же, Эмма ожидала, что он похвалит этот дурацкий хлев, который она называет квартирой. Жить в центре. Нет, он не собирается здесь оставаться, его мечта — двигаться только вверх. Так неужели сейчас, взойдя на первую ступеньку, он удовлетворится меньшим, чем самое лучшее?

Разумеется, он вырос в худших условиях. Попивая коньяк, Дрю изучал портрет жены, написанный на штукатурке, и размышлял о том, откуда пришел и куда направляется. Конечно, он вышел не из трущоб, но его жизнь была ненамного лучше.

Меблированная квартира, грязный двор, залатанные джинсы. Он ненавидел свое рабочее происхождение, презирал отца, который навсегда остался рабочим, поскольку никогда не имел ни грамма честолюбия. Старик с поникшей спиной, ни хребта, ни мозгов. Иначе почему жена ушла от него и троих детей?

Значит, ей хотелось чего-то большего, а не только борьбы за хлеб насущный. Дрю не винил мать. Он ее ненавидел.

Теперь он идет своей дорогой, ведущей прямо наверх. Если наивная и угодливая женушка чуть подтолкнет его, то они заживут счастливо.