Лицо в темноте - Робертс Нора. Страница 9

— Жаль, меня там не было.

— Я так рад, что ты приехала, — засмеялся Брайан, сжимая ей щиколотку. — Это лето особенное, Бев. Нечто удивительное носится в воздухе, читается на лицах людей. И мы — часть этого. Мы уже не вернемся назад, Бев.

— В Лондон?

— Нет. — Его и позабавило, и огорчило столь буквальное восприятие. — Мы не вернемся к прежней жизни. Когда приходилось умолять, чтобы разрешили выступить в каком-нибудь пабе, и радоваться, если получишь взамен бесплатное пиво и чипсы. Господи, Бев, мы в Нью-Йорке, и скоро нас услышат миллионы. А это чего-то стоит. Мы чего-то стоим. Именно этого я только и хотел.

— Ты всегда чего-то стоил, Брай, — сказала она, взяв его за руки.

— Нет. Я был лишь одним из многих певцов. Теперь все изменилось, Бев. Люди нас слушают. Деньги позволят нам экспериментировать, подняться над роком для мальчиков и девочек.

Идет война, Бев, целое поколение взбудоражено, мы можем стать его голосом.

Бев не понимала таких глобальных мечтаний, но именно идеализм Брайана в первую очередь привлек ее к нему.

— Только не забудь за всем этим меня.

— Я и не смог бы, — искренне произнес он. — Ты получишь все, Бев. Ты и ребенок. Клянусь. А сейчас мне пора одеваться. — Поцеловав ей руки, Брайан откинул назад растрепанные волосы. — Пит жаждет, чтобы наше интервью появилось в этом новом журнале, который выйдет в ноябре. Пошли.

— Я считала, что мне лучше остаться в номере.

— Бев, ты моя жена. Люди хотят знать о тебе, о нас. Если мы бросим им какую-нибудь мелочь, они не станут травить нас в погоне за сенсациями. Это особенно важно из-за Эммы. Пусть все видят, что у нас одна семья.

— Семья — личное дело.

— Возможно. Но история Эммы здесь уже известна. Брайан видел десятки статей, где девочку называли «дитя любви». Могло быть и хуже, ведь Эмма явилась плодом того, что даже отдаленно не походило на любовь. Он нежно провел рукой по животу Бев. Вот этот ребенок действительно плод любви.

— Мне нужна твоя помощь.

Бев неохотно встала с кровати и начала одеваться. Двадцать минут спустя в дверь постучали, и на пороге возник Джонно.

— Я знал, что ты не вынесешь разлуки со мной, — улыбнулся он Бев и, схватив ее в объятия, поцеловал. Она засмеялась, а Джонно, глядя на вышедшего из спальни Брайана, сказал: — Ладно, раз он застал нас на месте преступления, нам лучше во всем сознаться.

— Где ты раздобыл эту нелепую штуку? — спросил Брайан.

— Нравится? Это настоящий писк. — Джонно опустил Бев на пол и поправил белую шляпу.

— В ней ты похож на сводника, — заметил Брайан, направляясь к бару.

— Я знал, что сделал правильный выбор. Она чуть не стоила мне жизни, но я вырвался и походил по магазинам на Пятой авеню. Не откажусь, сынок, — Джонно кивнул на виски.

— Ты выходил из гостиницы? — Брайан замер с бутылкой в одной руке и стаканом в другой.

— Темные очки, цветастая рубашка… — Джонно сморщил нос. — И любимые четки. Великолепная маскировка. Работала, пока я не захотел вернуться назад. Потерял любимые четки. — Джонно отхлебнул из стакана, который ему протянул Брайан, и, удовлетворенно вздохнув, упал в кресло. — Место как раз для меня, Брайан, друг мой. Я и есть Нью-Йорк.

— Пит оторвет тебе голову, если узнает, что ты самовольно выходил из гостиницы.

— Ох уж этот Пит, — усмехнулся Джонно. — Он не совсем в моем вкусе. А где маленькая проказница?

— Спит, — ответила Бев.

В дверь снова постучали. Вошедший Стиви меланхолично кивнул Бев и сразу направился к бару. За ним следовал Пи Эм с бледным и каким-то помятым лицом. Дотащившись до кресла, он тут же в него плюхнулся.

— Пит сказал, что интервью будут брать здесь. Он приведет журналиста сюда. Где ты достал такую шляпу? — поинтересовался у Джонно барабанщик.

— Это долгая и печальная история, сынок. — Обернувшись, Джонно увидел Эмму, стоящую у приоткрытой двери спальни. — Кажется, вся компания в сборе. Эй там, хорошенькая мордашка!

Девочка решила, что ей приснилось, будто папа уложил ее в кровать и поцеловал. Но, оказывается, это был не сон, Брайан стоял в комнате и улыбался ей.

— Я хочу есть, — радостно сказала она.

— Неудивительно. — Брайан поцеловал ее ямочку у рта. — Как насчет шоколадного торта?

— Суп, — вставила Бев.

— Торт, суп. И чай, — заключил он.

Опустив дочь на пол, Брайан направился к телефону и позвонил горничной.

— Поди-ка сюда, Эмма. У меня для тебя кое-что есть. — Джонно похлопал по дивану рядом с собой.

Девочка колебалась. Ее мать часто говорила так, а «кое-что» потом оказывалось щипком. Но у Джонно была искренняя улыбка, и, когда Эмма все-таки подошла, он достал из кармана маленькое прозрачное яйцо с перстеньком внутри.

Джонно вложил яйцо девочке в руку, и та, раскрыв от удивления рот, крутила игрушку, в которой перекатывался перстенек.

Все произошло случайно. Просто Джонно попался автомат, а у него после стремительного рейда по магазинам еще осталась какая-то мелочь. Тронутый сильнее, чем ему хотелось показать, он открыл яйцо и надел колечко Эмме на палец.

— Теперь мы помолвлены.

Эмма просияла, глядя то на подарок, то на Джонно:

— Можно к тебе на колени?

— Хорошо, — разрешил он и прошептал ей на ухо: — Но если ты наделаешь в штанишки, помолвка будет расторгнута.

Девочка засмеялась и, усевшись к нему на колени, стала играть с перстеньком.

— Сначала моя жена, теперь моя дочь, — заметил Брайан.

— Причины для беспокойства появятся лишь в том случае, если у тебя родится сын. — Бросив эти слова с той же легкостью, с какой глотал виски, Стиви тут же захотел откусить себе язык. — Извини, — пробормотал он в наступившей тишине. — Похмелье. Настроение мерзкое.

В дверь опять постучали, и Джонно лениво протянул:

— Изобрази-ка лучше свою знаменитую улыбку, сынок. Приближается время шоу.

Джонно был в ярости, но умело скрыл это, когда к ним подсел молодой бородатый журналист. Как только его не обзывали — гомик, педик, «голубой». Слова ранили Джонно больше, чем побои, выпадавшие на его долю. Он знал, что ему превратили бы лицо в месиво не один раз, если бы не верность Брайана и его всегда готовые к бою кулаки.

Десятилетними мальчишками они потянулись друг к другу, объединенные общими невзгодами, среди которых не последнее место занимали их отцы-пьяницы. Нищета была обычным явлением в восточных районах Лондона, где всегда находились ребята, готовые за пенс сломать тебе руку. Но всегда найдется и путь к спасению. Для них с Брайаном это была музыка.

Элвис, Чак Берри, Мадди Уотерс. Они собирали все деньги, которые удавалось заработать или украсть, чтобы покупать драгоценные сорокапятки. В двенадцать лет они вместе сочинили первую песню, довольно убогую, как теперь понимал Джонно, с рифмами типа «любовь-кровь», положенными на трехаккордовый ритм, который они выбивали на старенькой гитаре. Эту гитару Брайан выменял на пинту отцовского джина, за что был жестоко избит. И они продолжали сочинять.

В шестнадцать лет Джонно вдруг понял, кто он такой, а поняв, рыдал и бросался на всех девчонок, не отвергавших его. Однако ни слезы, ни секс ничего не изменили.

В конце концов именно Брайан помог ему примириться с тем, что дано судьбой. Как-то ночью они выпивали в подвале у Брайана. На этот раз Джонно украл виски у своего отца. Горела свеча, пахло гниющими отбросами. Они передавали друг другу бутылку и слушали «Только одинокие» Роя Орбисона. Признание Джонно выплеснулось под пьяные слезы и дикие угрозы покончить с собой.

— Я — ничто, таким и останусь. Живу как грязная свинья. Отец провонял всю квартиру, мать скулит, донимает его придирками, но ничего не делает. Сестра трудится на улице, младшего брата второй раз за месяц задержала полиция.

— Наша судьба в наших руках, — философски заметил пьяный Брайан. — Мы должны сделать так, Джонно, чтобы у нас все было по-другому. И мы это сделаем.

— По-другому не будет. Если только я не покончу с собой.