Любовь в вечерних новостях - Робертс Нора. Страница 42

— Я тебя еще не поблагодарила, — сказала она тихо.

— За что? — Он поднимал и опускал весла сильным, плавным движением.

— За то, что ты не говорил разные утешительные, но никчемные слова, которые обычно говорят, когда кто-то разваливается на куски от горя на глазах утешителей.

— Никакие слова не помогут. — Торп поглядел на нее своим глубоким, пристальным взглядом. — Разве я могу изменить твое прошлое или облегчить его? Но теперь я с тобой.

— Знаю. — Ливи вздохнула и откинулась назад. — Я знаю.

Некоторое время они плыли молча. На реке были и другие лодки, но они ни к кому не подплывали, чтобы обменяться приветствием или махнуть рукой. Сейчас река принадлежала только им, она протекала по их личному, только им принадлежащему миру.

— Весна довольно ранняя, — сказал Торп, — поэтому на реке немного народу. Я люблю плавать летом, когда чуть-чуть брезжит свет. Просто удивительно, до чего спокойны и тихи все эти здания на рассвете. Забываешь про толпы туристов. На рассвете трудно представить, что происходит в Пентагоне или в Капитолии. На рассвете все это просто здания, и некоторые прекрасны. В субботу или воскресенье я чувствую себя только гребцом, проплывающим мимо. Это удивительно примиряет с жизнью.

— Забавно, — размышляла вслух Ливи, — месяц-два назад я бы удивилась, услышав от тебя такое признание. Ты мне всегда рисовался человеком, одержимым честолюбием: дело и только дело. Никогда бы не подумала, что ты способен отрешиться.

Торп улыбнулся, продолжая мерно грести.

— Ну а теперь?

— А теперь я тебя знаю. — Ливи выпрямилась и подставила лицо ветерку, развевавшему ее волосы. — И когда же ты открыл эту панацею от стресса?

Торп удивленно и радостно засмеялся:

— А ты действительно меня знаешь. Когда приехал с Ближнего Востока. Там приходилось очень нелегко. Трудно потом было вернуться обратно к себе самому. Мне кажется, что такое ощущение возникает у большинства солдат. Вновь приспособиться к нормальной жизни не всегда просто и легко. Я стал освобождаться от дурного настроения таким вот образом, ну и вошло в привычку.

— Это так в гвоем духе, — заметила Ливи, — все объяснять недостатком физических упражнений. — И улыбнулась при виде его иронического взгляда. — Не думаю, что все так просто, как ты хочешь это представить.

— Желаешь проверить? Она снова откинулась назад.

— Нет-нет, я предпочитаю наблюдать со стороны.

— Да здесь нет ничего особенно сложного, — прибавил он. — Любой мальчишка, проведя неделю в летнем лагере, способен справиться.

Торп подзадоривал ее. Он ожидал увидеть в ее взгляде огонек соперничества и не ошибся.

— Уверена, что я тоже отлично справлюсь.

— Тогда иди сюда, — пригласил он и поднял весла. — Попытайся.

Ливи сильно сомневалась, что ей этого хочется, но такой дерзкий вызов нельзя было оставить без внимания.

— Ты думаешь, что мы сумеем поменяться местами? Мне бы не хотелось опрокинуться на середине Потомака.

— Лодка очень устойчива, — задорно ответил Торп. — Надеюсь, ты тоже.

Ливи встала, хотя и осторожно.

— Ладно, Торп, подвинься.

Они довольно ловко поменялись местами. Торп уселся на маленьком сиденье с подушкой и весело поглядывал, как новоиспеченный гребец сражается с уключинами.

— Чрезмерно на них не нажимай, — посоветовал он. — Старайся весла выровнять.

— Я тоже бывала в летнем лагере. — Ливи нахмурилась, потому что руки не желали действовать одновременно. — Но обычно мы плавали там на каноэ. Я здорово умею управляться с двусторонним веслом без уключин. Вот. — Ливи сделала неуверенный, но довольно правильный гребок. — Теперь я войду в ритм, а ты спрячь свою ухмылку подальше, Торп.

Ливи сосредоточилась на гребле. Она чувствовала легкую дрожь в мускулах, непривычных к физической нагрузке, но ощущение было приятное. Каждый взмах весел позволял ей сосчитать до восьми, плечи сильно напряглись, подаваясь вперед. Весла натирали ладони.

«Да, — подумала она, — теперь я понимаю, почему Торп этим занимается». Они плыли не так быстро и ровно, как прежде, но все же плыли, подчиняясь ее усилиям. Не было ни мотора, ни паруса, движение зависело только от нее. Ей вдруг захотелось вот так грести и плыть многие мили.

— О'кей, Кармайкл, твое время истекло.

— Ты шутишь? Да я только начала.

Она сердито взглянула на Торпа и продолжала грести.

— Для первого раза достаточно. А кроме того, — и он быстро подошел к ней, — я не хочу, чтобы ты испортила себе руки. Мне они, знаешь ли, нравятся.

— А мне нравятся твои. — И, взяв его ладонь, она прижала ее к щеке.

— Ливи.

Невозможно было представить, что он любил ее сейчас больше, чем мгновение назад, но это было именно так. Закрепив весла, он привлек ее к себе.

Уже в конце дня они снова вошли в дом Ливи. У каждого в руках был бумажный пакет с покупками.

— Я умею жарить цыплят, — настойчиво утверждала Ливи, нажимая в лифте кнопку своего этажа. — Надо только поставить их в духовку и переворачивать с боку на бок пару часов. Ничего больше.

— Ради бога. — Он с притворным ужасом посмотрел на нее. — Чего доброго тебя услышат. — Торп заботливо прижал к себе пакет с цыпленком. — Нет, Ливи, это целое искусство — жарить птицу. Надо ее посыпать специями, выдержать, подготовить. А если уж бедному цыпленку пришлось расстаться с жизнью, то уж ты, по крайней мере, можешь ему оказать некоторое уважение.

— Не нравится мне все это. — Ливи с сомнением посмотрела на его пакет. — Почему бы нам просто не заказать на дом пиццу?

— Нет уж, я намерен показать тебе, что настоящий мастер может сделать из двухфунтового цыпленка для жарки. — Торп замолчал, но, когда они вышли из лифта, продолжил: — А потом я буду любить тебя до воскресного утра.

— О! — Ливи на мгновение задумалась и, сдерживая довольную улыбку, спросила: — Только до утра?

— До очень позднего воскресного утра, — уточнил он, останавливаясь, чтобы поцеловать ее, прежде чем она успела вставить ключ в замок, — возможно, прихватим и начало дня.

— Ну что ж, пожалуй, я согласна поучиться жарить цыпленка.

Он поцеловал ее в ухо.

— А я начинаю склоняться к мысли, чтобы послать за пиццей. Но попозже. — Он поцеловал ее в губы.

— Давай войдем и проголосуем? — поинтересовалась Ливи.

— М-м. Что-то в этом есть.

— Это все Вашингтон на тебя влияет, — сказала она, отпирая дверь. — Нет никакой проблемы, которой нельзя было бы решить путем голосования.

— Скажи это сенаторам, которые ожидают, когда Донахью и его программа выдохнутся.

Она рассмеялась и повернула дверную ручку.

— Вот что, Торп, — заявила она, когда дверь за ними захлопнулась. — Я не желаю сейчас думать о сенаторах и их оппонентах. — Ливи перевесила сумку повыше, чтобы крепче его обнять. — Я даже не хочу думать о двухфунтовых цыплятах для жарки, по которым ты сходишь с ума.

— Неужели? — Торп обнял ее свободной рукой. — Тогда скажи мне, о чем тебе хотелось бы думать?

Ливи, улыбаясь, начала расстегивать пуговицы на его рубашке.

— А почему бы просто не показать? Хороший телерепортер знает, что действие стоит тысячи слов.

Ее холодные длинные пальцы бродили по его груди. Он опустил на пол свой пакет, потом взял пакет Ливи и прислонил его к закрытой двери.

— Я всегда говорил, Кармайкл, что ты чертовски хороший репортер. — И он заглушил поцелуем ее смех.

Поздним воскресным вечером Ливи сидела рядом с Торпом на диване. «Уик-энд, — думала она, — промелькнул как прекрасный сон». Еще ни с кем она не испытывала такой близости. Но ведь Торп теперь значит для нее гораздо больше, чем кто-либо другой.

Вчера они вместе готовили обед, ели, много смеялись. С ним так легко смеяться. Так легко забыть обо всех обещаниях, которые она дала себе несколько лет назад. Он любил ее, и это Ливи потрясло. Этот твердый, несгибаемый человек любил ее. Он ее понимал, жалел, был с ней нежен. Она всегда мечтала об этом, но не ожидала найти подобное в мужчине, меньше всего в нем. Как было бы все иначе в ее жизни, если бы она встретилась с ним давно. Но нет… Ливи закрыла глаза. Она же никогда и ни за что не предаст память о тех двух годах. О Джошуа. Он был центром ее мира, ее жизни. Ее ребенок.