Воспевая бурю - Роджерс Мэрилайл. Страница 37

– Моя бабушка постриглась в монахини и удалилась от мира, когда я был еще мальчи­ком, – тотчас же, не задумываясь, ответил Торвин. Слова его прозвучали правдиво, поскольку так оно и было на самом деле. – Теперь вы по­нимаете, почему я могу проводить вас туда с пер­выми лучами рассвета.

Ивейн лишь слегка усмехнулся на это. По его мнению, поспешность и несомненная искрен­ность ответа саксонца были настолько же ковар­ны, как и заминка и колебания. Последние го­ворили о недостаточно разработанном плане, но первое еще отчетливее выявляло связь этого че­ловека с местами, столь удаленными от его дома. Для простого крестьянина, за которого Клод вы­давал себя, такие связи были невероятны. Конеч­но, пострижение в монахини было обычным делом для стареющей бабушки какого-нибудь благородного господина, но керла? Нет, никогда.

Ивейн тотчас же уловил промах саксонца, блеснувший, точно луч в непроглядном мраке. В его недоговоренности друид отчетливо ощутил расставленную для него западню. У него уже и раньше мелькали в голове подозрения – ведь ни один из встречавшихся на его пути недругов не пожелал открыто схватиться с ним. Ивейн рас­сеянно ткнул посохом в мягкую землю. Да, его несомненно заманивают в ловушку. А кто же тогда Анья и Киэр? Приманка, чтобы завлечь его в сети?

Тем не менее, решил жрец, этих невинных нужно освободить. Только после этого он смо­жет вернуться к главной цели своих поисков – спасению Адама. И все-таки ему жаль было те­рять время, и он опять досадовал, что вынужден задержаться. Он отвечал за них и не мог укло­ниться от этого.

– Завтра? Почему не сейчас?

Ивейн устремил на саксонца пронзительный взгляд, и тот тотчас же понял, что рано обрадо­вался, считая, что все бурные пороги его нелег­кого плавания уже позади.

– А потому, мой друг… – Даже слащавая, липкая патока, сочившаяся из голоса Торвина, не могла заглушить прозвучавшей в нем едкой иронии. – …что я не друид и не жрец, и мне надобен свет, чтобы отыскать те приметы, кото­рые укажут мне путь.

Глаза Ивейна, взбешенного этой шумливой насмешкой, сузились. Он слегка отступил назад и вскинул свой посох вверх, к черному куполу неба – низкое, глуховатое песнопение вырва­лось из его груди.

На глазах у саксонца, не верившего себе, не­ведомые слова, обладавшие таинственной мощью, погрузили в молчание окружающий лес. Торвин замер, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. И, что еще страшнее, по мере того как печальная, заунывная мелодия ширилась, нарас­тала, вбирая в себя окружающее и заставляя за­быть обо всем, круглый кристалл, зажатый в ор­линых когтях на набалдашнике посоха, засиял ослепительным белым светом. Тьма ночи рассе­ялась, и в лесу стало светлее, чем в полнолуние.

– Теперь у тебя есть свет. – Ивейн обратил устрашающий взгляд на саксонца. Тот дрожал с головы до ног. – Бери мешок Киэра и веди меня.

Торвин, не возражая, хотя и негодуя в душе, немедленно подчинился. Ладно, успокаивал он себя. Он поведет его окольной дорогой, так что они попадут туда как раз к тому времени, когда жреца будет ждать засада.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Уилфрид был необычайно доволен неожи­данными успехами и столь скорым осуществле­нием своих замыслов; лицо его, и так-то обычно красное, еще больше побагровело, что было за­метно даже в жалком, полутемном закутке, едва освещенном коптилкой, поставленной на пере­вернутом ящике. Стоя в полумраке конюшни, на время превращенной в темницу, он наблюдал, как грубые руки кинули бесчувственного парень­ка в сплетенную из толстых прутьев клетку. Мальчишка лежал за решеткой, рядом с тоненькой и столь же неподвижной фигуркой – пер­вой жертвой епископа, доставленной в Экли.

– Я вижу, Рольф, ты неплохо потрудился, опередив даже Торвина и оставив его на бобах! – Епископ не скрывал удивления, что этому недалекому простаку удалось одурачить тэна, но он был доволен. – Вот тебе в знак моей благодарности!

Блеск в глазах Уилфрида выдавал его истин­ные чувства. Деньги были наградой и за то, что заносчивого тэна оставили с носом, и за то, что епископу доставили мальчика, которого он так жаждал заполучить.

Когда небольшой мешочек упал в протяну­тую руку и монеты в нем зазвенели, Рольф ощу­тил необыкновенную гордость – хоть тут он обошел высокомерного Торвина.

– Ты, конечно же, отдашь своему другу его долю вознаграждения?

На самом деле, Уилфрид вовсе не ожидал от грубоватого воина подобной честности. Он задал этот вопрос лишь потому, что того требовала роль праведного, благочестивого священника.

– Ты получил бы больше, если бы исполнил это раньше.

Сложив пухлые руки на круглом, выпираю­щем животе, Уилфрид перечислил все то, что уже было обговорено прежде.

– Встретился бы со своим бывшим союзни­ком, как это было намечено, но напал бы врасплох, неожиданно, чтобы добыть мне важнейшее орудие, необходимое для мести.

Щеки Уилфрида затряслись, когда он зашелся в холодном, сухом, почти лающем смехе.

Награжденный им воин кивнул в ответ и тоже злорадно ухмыльнулся.

Рольф уже научился бояться епископа и сей­час, когда тот подошел к громадным дверям сарая, жадно вслушивался в каждое слово Уил­фрида, желая удостовериться, что не допустил никакого промаха. Боясь, как бы впоследствии не навлечь на себя ярость епископа, Рольф ус­лышал его торжествующий голос:

– Теперь мне остается только дождаться рассвета, чтобы пополнить мою коллекцию пос­ледним недостающим в ней экземпляром.

Анья, чуть приоткрывшая глаза в ту минуту, когда к ней бросили Киэра, сквозь густые рес­ницы наблюдала за Уилфридом. Хотя у нее бо­лела голова и все тело, девушка разглядела че­ловека, облаченного в одежды епископа. Он за­хлопнул тяжелую дверь, слишком массивную для этой скромной постройки. Мало того, более светлый цвет досок указывал на то, что дверь была сколочена недавно, значительно позднее, чем стены сарая.

Анья тряхнула головой, отгоняя болезненные мысли, и ее тотчас же пронзила мгновенная ост­рая боль. Девушка проводила глазами мужчину, выходившего из конюшни, узнав в тем того, кто сражался с Ивейном на мечах. Она не сомнева­лась, что оставшийся был епископ Уилфрид, тот, о ком с такой неприязнью и презрением говорил Дарвин. Мрачный персонаж многочисленных ле­генд и историй, в которых рассказывалось, как его жадность была побеждена мощью саксонцев и волхованием друидов. Да, это славное деяние свершилось объединенными усилиями двух сак­сонских илдорменов, одним из которых был отец Аньи, а заклинания творили ее прадедушка Глиндор вместе с Ивейном и его сестрой Ллис.

Слушая загадочный обмен репликами между епископом и воином, девушка попыталась разга­дать угрожающий смысл слов Уилфрида – и это ей удалось без труда. Сомнений не было: послед­ним, недостающим в его коллекции экземпляром, был Ивейн, которого он хотел захватить точно так же, как ее или Киэра. Столь же несомненно было и то, что епископ намеревался использовать их, как и Адама, мужа Ллис, чтобы отомстить…

– Ага, так ты, значит, очнулась?

Уилфрид не скрывал удовлетворения, глядя на заключенную в клетку девушку. Она ведь в конце концов происходит из рода могуществен­ного и опасного чародея и, следовательно, заслу­живает кары.

Голос Уилфрида прервал размышления Аньи. Глаза девушки, до этого затуманенные, за­сверкали, точно смарагды, когда она подняли их на говорившего.

– Теперь, когда ты наконец пришла в чувства, надеюсь, ты объяснишь мне, для чего служат все эти вещи. – Он сделал ударение на слове «над­еюсь», так что ясно было, что, если девушка не послушается, епископ не задумываясь применит силу, ради того чтобы получить ответ.

Анья поначалу никак не могла понять, чего этот странный человек требует от нее, потом удивилась, заметив в царившем полумраке какие-то свисающие с одной из балок предметы. Епископ протянул руку и, вытащил нечто из ее пропавшей котомки. Повернувшись, он подошел к Анье. В руке у него был маленький мешочек, похищенный вместе с лошадью и припасами.