Любовь сладка, любовь безумна - Роджерс Розмари. Страница 73

Жаль ее следующего любовника.

Но даже когда цыгане остановились на ночлег и Консепсьон лежала в его объятиях, Стив не мог ни на секунду забыть о Джинни. Ведь она ожидала, что он покинет ее, даже сама просила об этом. Но справедливо ли это, бросить ее вот так, публично, на растерзание злым языкам? Странно… с каких это пор он терзается сомнениями о том, что справедливо и что нет?

Невероятно! Истина жгла каленым железом, заставляя Стива злобно клясть себя. Глупец! Если он по-прежнему хотел ее, почему не увез с собой? Джинни принадлежала ему, даже если Стив решил больше ничего не иметь с ней с той минуты, когда желание будет удовлетворено, но он убьет любого, кто займет его место в постели Джинни!

Только сейчас осознав, о чем думает, Стив нетерпеливо тряхнул головой. Это поистине смехотворно! Джинни просто стала привычкой, вот и все. И еще: из всех бесчисленных женщин, которых брал и бросал Стив, она единственная посмела бросить ему вызов. Ну что ж — все кончено! Он вовремя распознал ловушку и постарался ее избежать. Нет смысла : лежать без сна, словно влюбленный баран!

Стив сел так резко, что Консепсьон, проснувшись, протянула к нему руки:

— Дорогой… ты куда? Мне холодно!

— Пить хочу! Все это вино и текила…

— Поспеши! Мне теперь без тебя не уснуть! Только ты можешь помочь…

— Ты самая ненасытная стерва из всех, кого я знал! Неужели никогда не успокоишься!

Но, возвращаясь назад, Стив уже улыбался. Не успел он лечь, как Консепсьон гибко, словно пантера, встала на колени, обхватив его за талию. Длинные распущенные волосы щекотали бедра, и реакция на ласки последовала немедленно.

Позже, гораздо позже Консепсьон, смеясь, прошептала:

— Великолепно! О Стив, ты еще ненасытнее, чем я…

Только несколько минут спустя дыхание Стива стало ровнее. Как любовница Консепсьон не имела себе равных — настоящая женщина, без притворства и ложной скромности, естественная, как самка, играющая с самцом; и, вновь схватив ее в объятия, Стив забыл обо всем.

Приближался рассвет, и Стив, казалось, только успел закрыть глаза, когда послышался тревожный топот копыт. Стив откатился от Консепсьон — ночь выдалась душная, и оба были покрыты потом. Прислушиваясь, он понял, что едет только один всадник, и начал поспешно одеваться. Через несколько мгновений на поляну ворвался Хайме Перес — лучший следопыт в провинции.

Стив, не веря ушам, выслушал трагический рассказ слуги. Первой его мыслью было, что старик вновь принялся за свои проделки и желает любым способом вернуть его. Невозможно! Даже этот ублюдок Деверо не решится на такое!

Но, слушая Хайме, Стив ощутил холодную бешеную ярость.

Господи, все это правда! Деверо оказался умнее, чем его считали! Джинни освободят, если Стив добровольно сдастся. Дело чести любого мужчины спасти жену от унижения и позора.

Если же Стив не явится, полковник сумеет сделать так, чтобы все узнали о том, как Эстебан Альварадо прячется под юбками жены, предоставляя той отвечать за его преступления. Невозможно вынести даже мысли о том, что Джинни окажется в руках людей, подобных Тому Билу! Деверо мог быть олицетворением вежливости, но Стив знал достаточно о методах этого человека, назначенного военным губернатором Закатекаса, чтобы убедиться в полнейшем отсутствии совести и благородства у Деверо.

Только сейчас, пристегивая пояс с револьверами, Стив обратил внимание на странное выражение лица Хайме. О чем думает слуга?

Откуда-то из-за спины Хайме выскочила Консепсьон, бросилась Стиву на шею, и тот почувствовал, как дрожит девушка.

— Тебя расстреляют! Ты ведь знаешь, что делают с теми, кого подозревают в помощи революционерам! Неужели ты так устал от жизни? Я не пущу тебя! Эти люди не посмеют обидеть даму!

Она лихорадочно оглядела молчаливых, собравшихся в кружок мужчин:

— Вы же его друзья! Почему не остановите его?!

— Консепсьон!

Чтобы заставить замолчать разъяренную девушку, Стив поцеловал ее в полуоткрытый рот и поразился, почувствовав на губах соленый вкус слез.

— Веди себя прилично! — намеренно строго велел он.

— Не желаю! Черт бы тебя побрал. Если эти трусы ничего не сделают, тогда я… сама…

— Прекрати истерику, ты же знаешь, на меня это не действует!

Стив оторвал от себя ее руки и осторожно отступил. Консепсьон выглядела такой разъяренной, что он невольно улыбнулся:

— Крошка, меня пока не казнили. Мы еще встретимся.

— Отпусти его, — резко приказал Санчес и, схватив дочь за руку, оттащил от Стива.

— Останови, останови его, — всхлипывала она.

Но Стив уже седлал лошадь, и даже Хайме замолк, хотя обычно бесстрастное лицо было грустным и встревоженным.

— И как ты остановишь его, глупышка? — ехидно осведомился Санчес. — Сама пристрелишь, не дожидаясь французов? Это дело чести, девочка.

— Честь — дерьмо! Плевать я хотела на такую честь! Он едет за ней, этой зеленоглазой женщиной, еще большей ведьмой и шлюхой, чем я. Да-да, я знаю это, знала с первой секунды, как ее увидела! Дурак, дурак, она не стоит этого, сам увидишь!

Но Стив уже пришпорил лошадь, наслаждаясь ощущением ветра, бьющего в лицо.

— Он едет за ней, за той зеленоглазой женщиной.

Джинни… Она стала навязчивой идеей, он одержим ею, почему не признаться в этом прямо? Джинни, веселая и печальная, грустная и ненавидящая, страстная и равнодушная, словно океан, которого Стив может никогда не увидеть, — иногда бушующий тропическим штормом, иногда безмятежно-спокойный, безбрежный, таинственно-глубокий.

«Боже, — подумал Стив внезапно, — я, кажется, могу влюбиться в нее, сам того не сознавая. Что за опасная ловушка!»

Стив Морган, всегда гордившийся холодной отрешенностью от всех эмоциональных обязательств, теперь понял, что возможность увидеть Джинни снова почти стоит смертного приговора. Если его и казнят, то по крайней мере хотя бы позволят увидеть Джинни перед смертью.

Он сможет обнять ее, поцеловать, вновь ощутить восхитительный вкус ее губ, почувствовать, как прижимаются к его груди маленькие упругие холмики! Он сказал бы ей… да какое это имеет значение?! До того как его убьют, Стив признается Джинни, что любит ее.

Глава 35

Джинни так и не смогла уснуть в эту ночь, несмотря на то что квартира полковника оказалась на удивление роскошной, а сам Деверо был поразительно добр и заботлив. Он объявил Джинни, что та не должна волноваться.

— Мы иногда теряем терпение, но в конце концов все улаживается. Не думайте, моя дорогая, что я осуждаю вас.

Такая верность этому негодяю поистине заслуживает восхищения. Но, — добавил он уже мягче, — стоит ли он этого? В этом все дело, милая сеньора Альварадо!

Он продолжал светскую беседу, лишь иногда увещевая Джинни, прося быть разумной, понять, что этот человек не заслуживает такой любви, а отказ говорить поставил самого полковника в чрезвычайно неловкое положение.

— Дорогая мадам, вы сами должны видеть, что у меня не было другого выхода, как это ни печально.

Остаток вечера он вежливо расспрашивал Джинни только об отце, мачехе, людях, встреченных в Нью-Йорке и Вашингтоне. Сам Деверо упомянул о том, что Мишель Реми, оправившись от ран, попросил у маршала Базена разрешения отправиться на борьбу с хуаристами, оставив относительно безопасную и спокойную жизнь в Мехико, чтобы сражаться с армиями Диаса и Эскобедо.

Джинни раздраженно ворочалась с боку на бок, откинув простыню с горевшего тела, чувствуя, как безжалостная боль рвет виски. Который час? Сколько времени она пролежала без сна?

Все это время, пока они не приехали в Закатекас, она старалась держаться гордо, с высокомерным спокойствием, не позволяя себе разразиться слезами. Ей даже удалось поблагодарить Деверо за удобную комнату и за то, что он одолжил ей ночную рубашку и халат, принадлежавшие его жене.

— Иногда она делает мне сюрприз — приезжает неожиданно и проводит со мной одну-две ночи, — признался полковник, лукаво поблескивая глазами. — Очень страстная женщина, моя дона Алисия…