Оковы страсти - Роджерс Розмари. Страница 110

Странно, он почти забыл о причине своего заточения, забыл, как попал сюда, он просто существовал изо дня в день, и смена этих дней означала для него только новые мучения, регулярное «наказание». Он существовал по привычке, и только его воля давно сменилась апатией, он и на вопросы Ньюбери отвечал по привычке, поэтому сказал голосом, лишенным всякого выражения:

— Я в самом деле раскаиваюсь, я — грешник, из которого выбили все его грехи. Она должна мне поверить и простить меня, если я ее об этом достаточно униженно попрошу. Я надеюсь на это!

— О, я в этом не сомневаюсь, — мягко сказал Ньюбери. — Она даже, может быть, почувствует угрызения совести. Женщины — существа непредсказуемые!

«А мужчины — дураки, если они слышат только то, что хотят слышать, а не то, что им говорят. Алекса… Алекса, любимая, прощай навсегда. Ты вполне достаточно отомщена за все, что ты выстрадала в моих руках, за то, что ты потеряла. Теперь ты увидишь, как строго меня наказали…» Знала ли она, каким образом его заставили дожидаться ее приезда для того, чтобы начать представление и с помпой завершить его? Однако почему она так сильно опаздывает? Это, наверное, тоже сделано специально. Внезапный порыв холодного воздуха заставил Николаса непроизвольно вздрогнуть, но даже это легкое движение заставило его заскрежетать зубами от боли. Ах, Алекса! Если ей было нужно удовлетворение и она могла найти его в стонах осужденного, то сегодня вечером ее желание исполнится, потому что его тело настолько ослабело, что долго он не продержится. Где же она?

Ей было очень холодно, несмотря на теплую кашемировую пелерину, подбитую шелком и отделанную мехом, несмотря на все ее юбки, надетые под платье зеленого бархата. Алекса подумала, что ей никогда в жизни не было так холодно, как сейчас, она заледенела и снаружи, и внутри. Если бы ее зубы не были так плотно сжаты, то наверняка они бы сейчас выбивали дробь. Куда это Чарльз ее везет? И что еще ужасное ждет ее там, куда они едут? Уж лучше было продолжать гадать о планах Ньюбери в отношении ее будущего, чем размышлять об этой альтернативе.

— Чарльз! Долго нам еще ехать? Мы уже почти у реки, не правда ли? — Собственный голос показался ей чужим, он не повиновался ей, и она не сразу справилась с ним, а когда это удалось, она сказала более спокойно: — Я так продрогла на этом сыром ветру, и мне совсем не нравится, что мои глаза завязаны. Ты уверен, что вы с твоим дядей не преувеличиваете, создавая весь этот ненужный шум вокруг вашего таинственного «суда присяжных» и «судьи»? Кто они такие, что позволяют себе делать объектом своих дурацких процессов меня и мои личные дела?

— Но, моя дорогая Алекса, я ведь вам уже все объяснил, и дядя тоже. — В голосе Чарльза слышались нотки сдерживаемого раздражения, но он терпеливо повторил, разозлив ее еще больше: — Этот процесс мы затеяли только для того, чтобы реабилитировать ваше имя, чтобы никому даже в голову не могло прийти, что вас можно сделать объектом удовлетворения грубой похоти других мужчин. По вашему упрямому выражению лица я могу судить, что вам не нравится, когда вам говорят такие вещи, но вы же не можете отрицать, что в моих словах есть доля правды? Что же касается Эмбри, то что ж поделаешь? Он уже показал свое истинное лицо, а его очевидное презрение ко всем законам этики и морали, которыми мы все руководствуемся, свидетельствует о том, что — останься он безнаказанным — Бог знает, что еще он мог бы натворить впоследствии! Моему несчастному кузену просто повезло!

Странно, но факт: если завязаны глаза, то обостряются все остальные чувства, как бы компенсируя потерю одного. Так думала Алекса, крепко сжимая руки в своей меховой муфточке. Хоть она и не могла видеть лица Чарльза и судить о его выражении, но в его голосе слышалось нечто настолько странное, что она не могла не догадаться: вся его напыщенная речь — это только лицемерная болтовня и под ней скрывается что-то другое. Они собрались судить ее прямо сейчас? Или эта «экскурсия», на которую она согласилась, была затеяна с целью убрать ее с дороги, увезти куда-нибудь, как некогда поступили с ее тетей Соланж? Но нет! Вряд ли они на это осмелятся, ведь ее слуги знают, что ее поспешный отъезд в Лондон как-то связан с визитом Ньюбери, знают, с кем она поехала. Она приняла еще одну меру предосторожности: написала обо всем мистеру Джарвису и отправила это письмо. Фактически — и ее это несколько успокаивало — он обещал ей, что ее будут охранять, куда бы она ни отправилась. Спокойно! Алекса повторяла и повторяла это слово, постепенно выпрямляясь. Она не может позволить себе такой роскоши — испугаться. Несмотря… несмотря ни на что.

— Чарльз, ты должен был предупредить меня, что здесь такие узкие коридоры, я бы тогда не стала надевать мой новый кринолин, — сказала Алекса, слыша, что ее широкий подол обметает стены коридора с обеих сторон. Непонятно, какое предназначение имело то место, куда они прибыли, но здесь было так холодно и сыро и стоял какой-то странный запах, от которого у нее по телу мурашки побежали, когда она представила себе, как по стенам, покрытым трещинами, расползаются плесень и мох, а в темных углах, в окнах и в проемах дверей висят клочья паутины. Не говоря уже о мышах и громадных крысах со злыми красными глазами. Как все это выглядело на самом деле, она не знала, потому что на глазах у нее все еще была черная шелковая повязка, не позволяющая ей увидеть, куда Чарльз ее ведет. — Тебе следовало бы предупредить меня, что нам придется так долго идти пешком, тогда бы я надела более подходящие башмаки, — добавила поспешно Алекса, чтобы как-то избавиться от неловкого, даже тревожного чувства, которое крепло в ней с каждым шагом.

— Я прошу вас меня простить, что я не снял с вас повязки, но вы поймете, когда я это сделаю, что я только лишь заботился о вашем спокойствии. — Чарльз уже говорил это, а сейчас повторил свое извинение, дополнив его уверениями в том, что идти осталось совсем недолго и теперь скоро у нее будет возможность самой воочию во всем убедиться.

— Самой убедиться? Это что — один из этих ваших опереточных процессов, который на сей раз мне позволено будет увидеть? И потом… — Алекса судорожно глотнула воздух пересохшим горлом и осторожно продолжала: — Какое отношение все это имеет к… к тому, что вы сказали мне об Эмбри?

Ее сердце отчаянно забилось, и не без причины, потому что Чарльз вдруг резко остановился, и она уже готова была сорвать с себя ненавистный шелковый платок, но он остановил ее, предупредительно положив свою руку на ее кисть, и прошептал:

— Прошу вас, потерпите еще всего одну две минуты, дорогая. Мой дядя тут приготовил сюрприз специально для вас, небольшое развлечение, вы же не захотите все испортить, правда?

— Я… — начала было Алекса, но тут раздался веселый голос маркиза Ньюбери:

— А! Ну вот и вы наконец. Мы все приготовили и уже полчаса ждем вас. Леди Трэйверс, позвольте мне поблагодарить вас за то, что почтили нас своим присутствием, а также попросить извинения за столь дальнюю и крайне неудобную дорогу.

Она почувствовала, как ее взяли за руку и прикоснулись ледяными сухими губами к ледяной руке, а потом он снова заговорил:

— Ну а сейчас — увертюра, занавес поднимается. Браун? Можете начинать.

Сначала она даже не поняла, что это был за звук, что Он обозначал, поэтому она стояла не двигаясь, слушая странный свистящий звук, который все повторялся и повторялся в постоянном ритме. Только тогда, когда до нее донесся слабый стон и вслед за тем голос Николаса произнес: «О, проклятие, проклятие!» — она поняла, что он сейчас упадет в обморок или его начнет тошнить, вот тут-то Алекса снова смогла пошевелиться и сорвала с глаз черный шелк, мешавший ей видеть… Ужас, самое преисподнюю — вот что она увидела, когда ее глаза вновь обрели зрение!

— Ах, — сочувственно проговорил Ньюбери, — как вы, однако, нетерпеливы! Хотя это и не имеет значения, моя дорогая леди Трэйверс, так как все это — видите, что бывает с такими насильниками? — все это совершается от вашего имени, это ваша месть. Вы не должны так на меня смотреть… Поддержи ее, Чарльз, будь любезен, а то как бы она… Простите, леди Трэйверс, я как-то упустил из виду, что вам может стать дурно при виде крови, но я прежде всего преследовал ваши интересы, я хотел, чтобы вы знали, что ваши обвинения не остались без внимания и что их не проигнорировали хотя бы некоторые порядочные люди! — Затем, пока Алекса изо всех сил пыталась что-то произнести, но ни язык, ни горло ей не повиновались, все плыло перед ее глазами, комната, казалось, раскачивалась, светильники прыгали, маркиз повернулся к Брауну и сказал усталым, раздраженным голосом: — Я думаю, что немного холодной воды должно его оживить на этот раз, Браун. А потом можете продолжить.