Опасный мужчина - Роджерс Розмари. Страница 65

– Кто там?

– Сеньора, это Хуана. Ваш муж велел принести чистую одежду, поскольку ваш багаж потерялся. Я могу открыть дверь?

– Одну минуту.

Испытывая чувство неловкости, она отодвинула кровать, подумала о том, не удивит ли Хуану этот шум, и распахнула дверь. Девушка растерянно посмотрела на Тори и протянула чистую одежду – простую свободную рубашку, какие носят крестьянки, и юбку с ярким узором.

Тори взяла одежду, поблагодарила девушку, закрыла дверь и прислонилась к ней. Деревянная панель холодила спину. В маленькой комнате было душно. Тори раздвинула ставни, открыла окна и впустила прохладный, освежающий ветерок. Солнце клонилось к горизонту, окружавшие долину горы тонули в синеватой дымке, их причудливые контуры выделялись на фоне золотисто-розового неба. Над головой переливалась радуга, от красоты которой у Тори перехватило дыхание.

Тори снова подумала о дяде и матери, спросила себя, знает ли Палома, какое большое значение имела для дона Себастьяна бухгалтерская книга. Конечно, знает. Она говорила, что он хотел заполучить ее. Она пыталась сорвать его планы, отплатить за совершенное зло. Подозревала ли Палома, что ее брат повинен в смерти Роберто? Или только хотела отомстить одному из своих родственников, которые причинили ей боль?

Неужели Паломе не было дела до того, что пострадает ее дочь? Эта мысль казалась особенно невыносимой.

Вопросы одолевали Тори с того момента, когда она поняла, как велико желание дяди завладеть бухгалтерской книгой. Даже Ник Кинкейд хотел получить ее. И еще бог знает кто. Речь шла о большой сумме. Кое-кто мог совершить ради нее любое преступление.

Тори наблюдала через открытое окно, как приближается ночь. Она слышала жужжание насекомых, но их становилось все меньше из-за того, что воздух остыл. Скоро в горах начнется зима; с дубов уже падали желтые и оранжевые листья. Где она будет следующей весной? В Бостоне? Или здесь, где дни бывают теплыми, а ночи холодными? Где так приятно согреваться, лежа с мужчиной?

О, почему она позволяет Нику мучить ее? Он присутствовал в ее мыслях и мечтах постоянно, даже когда она не хотела этого. И сейчас Тори ждала, что из-за двери донесутся звуки знакомой поступи и насмешливый голос. Это приводило ее в отчаяние. Почему она ждет его, словно одна из тех несчастных женщин, которых она видела мельком в окне борделя?

La a perdida – пропащая.

Так называют шлюх, подумала она. Точное определение.

Ощущая беспокойство и голод, она покинула комнату, пошла по коридору в сторону двора, в котором ранее была с Хуаной. Тори услышала музыку, еще не успев оказаться в патио. Страстные гитарные аккорды и чарующее пение скрипок уносились в ночное небо. Звучала старая крестьянская мелодия, ритмичная и трепетная. Тори помнила ее с детства.

Подвешенные к стропилам фонари бросали дрожащий свет на столы, за которыми сидели смеющиеся мужчины и женщины в пестрых нарядах из ситца и льна. На мужчинах были рубашки с вырезом на груди, короткие куртки из шелка или набивного ситца, прямые брюки и яркие пояса. На женщинах блестели серебряные украшения и большие серьги в виде колец. Их длинные волосы свободно падали на плечи. Только у замужних они были закреплены широкими испанскими гребнями. Все веселились, подливали друг другу текилу и более крепкий напиток – пульке. В воздухе стоял запах жареного мяса. У Тори заурчало в желудке.

Музыка стала более громкой и быстрой. Люди поднимались из-за стола и пускались в пляс; они щелкали пальцами, стучали каблуками о камни дворика. Тори наблюдала за происходящим из-под длинного навеса. В этом раскованном танце было что-то первобытное, заставившее девушку вспомнить о тех давних вечерах, когда она уходила тайком из дома к слугам и отдавалась во власть такой же неистовой музыки. Это рождало ощущение свободы, избавляло от неудовлетворенности – даже в детстве Тори испытывала потребность в физической разрядке.

Возможно, она пришла сюда сегодня, чтобы послушать музыку. Или чтобы унять непонятную тоску, освободиться от нее. Все так смешалось, вся жизнь перевернулась. Девушке хотелось хотя бы на время забыть, что отныне многое будет другим, не таким, как прежде.

Внезапно перед ней возник смуглый стройный и улыбающийся молодой человек. Не спрашивая согласия Тори, он повел ее танцевать. Она молчала и не улыбалась ему. На девушке была свободная льняная рубашка с глубоким вырезом, заправленная в широкую яркую юбку, полы которой хлестали по ногам. Волосы Тори стянула у шеи поясом от пеньюара. Шагая с партнером, она скользила по камням подошвами мягких туфель из оленьей кожи. Прикрыв глаза и отдаваясь дерзкому безрассудству, она остановилась, пощелкала пальцами в такт музыке, слегка изогнула губы в легкой улыбке. Неистовая освобождающая музыка заполнила собой вечерний дворик.

Молодой человек обвел Тори внимательным взглядом, как бы пытаясь понять, умеет ли она танцевать. Музыканты заиграли харабе, и ноги Тори подхватили ритм.

Она танцевала не так, как это делают благовоспитанные леди, которые не поднимают рук и глаз, не выбрасывают ног из-под подола платья. Она танцевала, как крестьянка или испанская цыганка. Музыка захватила всю ее душу, сердце и тело. Медленно покачивая бедрами, она позволила ритму завладеть ею, стала двигаться все быстрее и быстрее. Ее ноги взлетали вверх, поднимая юбку выше колен. Тори танцевала как бы для своего воображаемого возлюбленного.

– Dios mio! – пробормотал парень; его полный страсти взор был прикован к телу Тори. Ее движения были чувственными, развязавшаяся лента хлестала по лицу и темным полуприкрытым глазам.

Тори услышала, как люди ритмично захлопали в ладоши, восхищенно забормотали. Танцующие освободили для нее место, и она вновь забыла обо всем на свете. Она танцевала так только в детстве, когда, страдая от одиночества, выходила в прохладное, залитое лунным светом патио. Но сейчас она чувствовала себя иначе, позволяла музыке проникать в ее тело. Тори казалось, что ею движет страсть – та страсть, которая горячит кровь, заставляет ее пульсировать сильнее… Бедра девушки покачивались точно по собственной воле в дразнящем, неистовом, раскованном и многообещающем танце, полном соблазна и приглашения. Теперь тело Тори познало прикосновение мужчины, и она демонстрировала это своими движениями. Девушка ощущала, как мужчины ласкают ее горячими взглядами. Она пыталась представить, что это Ник ласкает ее…

Харабе закончилось, вместо него зазвучала коррида. Тори продолжала танцевать, ее волосы метались по плечам, тело стало влажным. Ритм был стремительным и властным. Она забыла о молодом человеке, который пригласил ее танцевать. Его заменил другой партнер, стройное, гибкое тело которого двигалось с кошачьей грацией. Он стучал каблуками по камням, не отводя глаз от Тори. Кто-то сунул ей в руку бутылку текилы, она подняла ее, отпила жидкость, потом передала дальше. Крепкий напиток обжег горло и проник в желудок. Кружась в танце, она скользила взглядом по окружающим. Здесь были не только мексиканцы, но и американцы. Высокий светловолосый человек наблюдал за весельем, стоя под кроной дуба.

Ей ни до чего не было дела. Тори не интересовало, кто здесь находился. Не имело значения, с кем она танцевала, пила текилу или нет. Она могла танцевать и одна. Важным было лишь то, что танец дарил ей свободу. Вверху покачивались фонари, музыканты играли, звучал смех. Тори смогла на время забыть обо всем, не думать даже о Кинкейде, о его предательстве…

Ник, стоящий под стропилами здания, наблюдал прищуренными разъяренными глазами, как Тори, точно шлюха, покачивала бедрами под звуки гитар и скрипок, ударяла ногами о камни под щелканье кастаньет. Будь она проклята, маленькая сучка! О чем она думает? Трудно остаться незамеченной, ведя себя подобным образом.

Рой Мартин покашлял.

– Она не кажется сильно расстроенной, лейтенант. Возможно, вы недооценили исцеляющую силу вашего внимания.

Ник бросил на него сердитый взгляд, но ответил совершенно бесстрастно: