Мне тебя заказали - Стернин Григорий. Страница 8

— Довели, гады, — простонала мать. — В камере сорок человек сидело, воздух портило… Разве он к такому привык? А ему же как-никак пятьдесят шестой год пошёл, Пётр Петрович… Да, умеют у нас угробить…

Сидельников получил свой гонорар и откланялся.

— А вообще-то, отец преступник или нет? — задал идиотский вопрос наивный Михаил, полагавший, что роскошная жизнь их семьи была предопределена откуда-то свыше.

— Все на свете относительно, сынок, — усмехнулась мать. — Сам знаешь, в каком лживом обществе живём… А отец… Он молодец, наш папочка… Его голыми руками не взять… Улетел он от них… Правда, и от нас тоже…

— А как теперь… все это? — обвёл вокруг руками Михаил. — С конфискацией ведь…

— Как? — тяжело вздохнула мать. — Квартиру эту отберут, дадут другую, дача оформлена на меня, одна машина тоже на меня, другая на дядю Борю, посмотрим… Кое-что отдадим, а остальное… Потом узнаешь, — хитро усмехнулась она.

Из четырехкомнатных апартаментов в элитном доме на Ленинградском проспекте осенью переехали в двухкомнатную хрущобу на Каширском шоссе.

А ещё через месяц мать объявила сыну, что ему от наследства отца кое-что причитается.

— Вот тебе, сынок, пятьдесят тысяч наличными, и «девятку» переоформим на тебя, когда подрастёшь…

— Да? — насторожился Михаил, желая, чтобы все было поделено поровну. — А сколько же у отца было всего?

Мать усмехнулась и многозначительно покрутила пальцем у виска.

— Мишенька, у нашего папочки ничего не было, никаких наличных денег, никаких сберкнижек, ничего вообще… Государственную квартиру отобрали, дали вот это, — она с презрением оглядела крохотные, с низкими потолками, комнатушки хрущобы, — дача давно уже оформлена на меня, потому что её построил мой покойный отец, ветеран войны, столяр-краснодеревщик, построил своими руками и руками своих друзей… Он же презентовал мне «девятку», также оформленную на меня, и я дарю её тебе. «Волга» записана на дядю Борю, а деньги? Какие могут быть деньги у скромного советского работника торговли, несправедливо арестованного и павшего жертвой произвола? Никаких денег… Вот пятьдесят тысяч завалялись, бери, владей… Трать как хочешь, но желательно с умом. Больше капать не будет, сынок…

Михаил поглядел в пустые глаза матери и понял, что ничего он от неё больше не получит. Взял деньги и припрятал подальше…

Примерно через полтора года у матери появился молодой любовник по имени Эдик. Черноволосый, с коротко подстриженными фатовскими усиками, неизвестной национальности и рода занятий, он появился неизвестно откуда. Поначалу он приходил редко, потом стал приходить часто, а потом переехал совсем. Перебрался к ним с большой спортивной сумкой на плече, целыми днями торчал дома, слушал музыку, играл на гитаре, курил дорогие сигареты и пил коньяк. По доверенности от дяди Бори гонял «Волгу».

Михаил поначалу терпел присутствие нахлебника молча, а потом, правда, в его отсутствие, задал матери прямой вопрос: что этот человек здесь делает? Мать покраснела, глаза её злобно заблестели, и она, вскочив с места, закричала истошным голосом, бегая по комнате:

— Мне только сорок два года, черт побери! — вопила она, хотя сын прекрасно знал, что ей пошёл сорок четвёртый год. — Я ещё не старая женщина! Мне что, прикажешь ложиться и помирать, дорогой сыночек? Рановато ты меня решил похоронить… Я хочу ещё пожить, я люблю Эдика, он любит меня, нам хорошо вместе… Ты уже взрослый, в моей опеке не нуждаешься… Так чего же ты лезешь в мою личную жизнь? У нас, как-никак, две комнаты, только благодаря мне в однокомнатной не оказались или вообще в коммуналке… Так что всем места хватит… Дача есть, у тебя со временем будет своя машина, деньги, и все, между прочим, благодаря мне… Сколько мне трудов стоило все это сохранить, скольких людей пришлось подмазать, один этот проклятый Сидельников в такую копеечку обошёлся… И тебе могла бы вообще ничего не дать…

— Я представляю, сколько ты оставила себе, — сузил глаза Михаил.

— А вот это не твоё дело, сынок, — глаза матери стали совсем уже злыми и опасными. — Ты живёшь как у Христа за пазухой, а тебе все мало… Жадный ты очень, балованный… Нет, сыночек дорогой, не буди лихо, пока тихо…

На время Михаил заткнулся, затаив лютую ненависть к наглому Эдику. Его безумно раздражало присутствие в квартире этого красавчика с масляными глазами. А один раз он просто застал Эдика на матери.

— Стучаться надо! — закричала мать, махая раздвинутыми в стороны ногами.

Эдик лишь обернулся и поглядел на вошедшего юношу своими чёрными, как смородины, глазами и сально улыбнулся. Михаил в жуткой досаде захлопнул дверь спальни.

Через некоторое время Эдик вышел из спальни, облачённый в отцовский голубой махровый халат, и чинно прошествовал в ванную. Включил там воду и долго мылся. А потом вышел оттуда, закурил ароматную сигаретку, похлопал Михаила по плечу, подмигнул своим чёрным масляным глазом и снисходительно произнёс:

— Такие вот они, старичок, дела…

Михаил позеленел от злости и осознания собственного бессилия. Он понимал, что обязан был мощным сокрушительным ударом сбить мерзавца с ног, но он не сделал этого. Даже ответить ничего не смог. Он просто пошёл и напился. Пришёл домой вдребезги пьяный, а затем они пили водку на кухне с Эдиком, хлопали друг друга по плечу и даже целовались. А мать наблюдала эту позорную сцену с нескрываемым одобрением.

— Жизнь течёт, старичок, куда денешься? Живым жить, — бубнил Эдик.

— Все путём, старик, все путём, никаких проблем, — отвечал шестнадцатилетний Михаил и тянулся за очередной рюмкой.

— Давайте жить дружно, — елейно улыбаясь, произнесла мать, и при этих словах Михаила вырвало прямо на пол кухни.

…Так прошло два года. И наконец Михаил принял решение.

— Я, пожалуй, сниму себе квартиру, — пробасил он, стараясь не глядеть в глаза расцветшей за это время, румяной и пышной матери.

— Да? — заблестели радостью глаза матери. — А что? — поглядела она на него внимательно. — Снимай, Миша, снимай. Не так уж это дорого. Деньги у тебя есть… Дело доброе… А подобрать вариант я помогу. Есть у меня ещё добрые знакомые.

Подобрать вариант оказалось делом и впрямь нелёгким. Рынка аренды квартир тогда ещё не было. Но мать действительно помогла. И в 1987 году восемнадцатилетний Михаил стал жить отдельно от матери.

Жить отдельно ему понравилось. Сначала он снимал квартиру в Орехово-Борисове недалеко от матери, потом перебрался в Ясенево. Домом же он не считал не только съёмные квартиры, но и ту, в которой был прописан, слишком уж разительно отличались они от их прежней четырехкомнатной. О той жизни напоминала только дача, но теперь там все лето торчал весёлый Эдик, устраивавший со своими не менее весёлыми друзьями бесконечные пикники и шашлыки. Так что и там ему было не очень сладко…

У Михаила было постоянное ощущение, что вся эта жизнь какая-то временная, что обязательно наступят дни, когда он снова переедет в центр, снова почувствует себя хозяином жизни, станет наслаждаться этой жизнью, как наслаждался в детстве. Почему бы и нет? Ему нет и двадцати. Он поступил в Плехановский институт, тот самый, который в своё время окончил и его отец, он получил водительские права и стал ездить на отцовской «девятке» вишнёвого цвета, у него ещё остались деньги. Что остаётся делать? Только жить да радоваться… И ждать своего часа, который обязательно наступит…

И он стал радоваться… Стал вести весёлый распутный образ жизни, тем не менее институт он не бросил и успешно сдавал сессию за сессией. Он верил, что образование пригодится ему и что лучшие времена у него впереди…

А пока наслаждался молодостью и беззаботностью. От девушек не было отбою… Пока не встретил одну… Ему казалось, он любит её. Связь с ней продолжалась около года с перерывами на бурные ссоры, заканчивающиеся трогательными примирениями и новыми взрывами страсти… Потом она забеременела от него. А вот это в его планы никак не входило. Он стал уговаривать её сделать аборт. Она не хотела, ей хотелось ребёнка, хотелось замуж. О женитьбе же Михаил думал с чувством панического ужаса. Связывать себя в двадцать один год?! Какой бы это было глупостью, каким безрассудством! Посоветоваться было не с кем, друзей практически не было, а мать давно уже стала для него чужим человеком, да у неё и самой появились серьёзные проблемы, которыми она стала делиться с сыном. Её распрекрасный черноглазый Эдик, за её счёт ездивший на её «Волге», замечательно погуливал с молоденькими телками и даже время от времени приводил их в её двухкомнатную квартиру, когда она была на работе. Но она безумно любила его, боялась расстаться с ним, выгнать его вон была не в состоянии… Так и тянулась эта позорнейшая связь, прожирались и отцовские денежки, и зарабатываемые ею… А ей было уже под пятьдесят… Эдик был лет на двадцать моложе её, чего ожидать? Все в порядке вещей… И Михаила это не касалось, его заботили свои проблемы…