Железо - Роллинз Генри. Страница 56

Я думаю о том, как он поёт – печальный пришелец где-то в баре, пока не настанет пора закрываться, и он не вернётся в отель, где будет курить одну сигарету за другой, пока не уснёт. По его голосу я понимаю, что он хорошо знал эту боль и поздние вечера. Он умер, но я хорошо знаю его. Он часть реальности, созданной мною. Он приходит сюда и наполняет воздух своими словами, и хорошо быть живым. Дело не в том, что мы недостаточно сильны, чтобы справиться с тем, что нам дают. Я могу обрулить это в любое время, но лишь дурак станет тратить своё время. Чего тебе доказывать? Трудно найти того, кто достоин хоть секунды твоего времени или даже мельчайшей частицы твоей правды. Но отсюда мы это можем. В этом молча понимаемом единстве я рад, что ты здесь и надеюсь, что у тебя всё хорошо. Вот в этой комнате бог весть где нам не нужно залипать на повседневности, перемалывать задачи, что позволяют нам выжить и отупляют нас. Сейчас, в этот миг, мы – прекрасные ночные создания, и наши мысли и слова – алмазы, охраняемые луной.

Однажды вечером Луис Джордан пришёл домой и забрался в постель к жене. Через минуту она принялась бить его ножом. Нанесла ему колющую рану в дюйме от сердца, от которой он чуть не умер, глубоко изрезала ему лицо и руки. Врачи опасались, что он больше не сможет играть на трубе. Сегодня был миг, когда я тебя ненавидел. За то, что ты такая красивая и настоящая. За то, что просыпался ночью оттого, что ты обнимаешь меня. Я ненавидел твою честность и твою способность расслаблять людей, когда они с тобой. Я ненавидел тебя за безграничную любовь ко мне. Ты взываешь к годам дешёвых чувств и жестокости, что произрастали из моих страхов. Когда ты смотришь на меня и улыбаешься, мне больше не страшно и не хочется выбежать из комнаты, хватая ртом воздух. С тобой я не считаю, что жизнь – пустая трата времени, а получить от неё можно лишь холодный пот, тёмные мгновения в крошечных комнатах по всему миру с другими отчаявшимися людьми, что прокладывают себе путь через ночные небеса опустошения. Рекламный продукт. Предоставлен кабельным телевидением «Уорнер». Не предназначен для продажи. Можешь ли ты поверить, я не знал, что делать с твоей тихой и тёплой нежностью? Можешь ли ты поверить, меня пугало, что ты бесконечно отдаёшь, отдаёшь, отдаёшь? Только через какое-то время меня смогла привлечь твоя сила, что никогда не выставляет себя напоказ, не рисуется, а лишь подпитывает и останавливает время. Ненависть прошла в одно мгновение ока, и я понял, что должен сам о себе заботиться, поскольку теперь кому-то принадлежу. Кто-то думает обо мне сейчас. Я в этом не сомневаюсь. Я знаю, ты всегда будешь здесь. Да, я у себя в комнате где-то. На улице мороз, и я измотан. Слишком много дел. Слишком много людей, которым всё время нужно отвечать. Отсюда я думаю о тебе. Моё тело ломит от боли, и я горю в лихорадке. Рекламный продукт. Предоставлен кабельным телевидением «Уорнер». Не предназначен для продажи. Многим мужчинам хочется, чтобы женщина нянчилась с ними. Они сходятся с женщиной, и лишь деградируют до той стадии, когда можно подумать, что они не способны заботиться о себе сами вообще. Я не хочу иметь вторую маму. Я хочу женщину. Я хочу принять вызов. Я хочу учиться и греться в твоих лучах. Я хочу защищать тебя и делать всё, чтобы дать тебе силы. Здесь нет никакого подтекста. Я не собираюсь вышибать себе мозги. Ты режешь меня на куски, как это делали другие. Всё так и есть. Я хочу любить тебя всем, что есть во мне. Мне нужна твоя помощь, потому что я ничего об этом не знаю. Я подозрителен и готов уйти и отправиться в холодный путь на морозной заре. Я просто доверю тебе всё, что есть во мне. Теперь я понимаю, что это единственная причина быть здесь. После того как я целовал тебя, я не могу вспомнить, каково было целовать какую-либо другую женщину. Рекламный продукт. Предоставлен кабельным телевидением «Уорнер». Не предназначен для продажи. В данный момент я не уверен, целовал ли я их когда-нибудь вообще.

Мне стало не хватать этого, ещё когда оно не потерялось, так что я буду готов к тому моменту, когда оно действительно уйдёт. Я знал, что оно собирается уходить, поскольку сделано человеческими руками. Алчность всегда видна сразу. А большинство её не видят. Слишком стараются сделать свою. Если это могут тени трассы, то и я найду дорогу. Поскольку я хочу вырваться. Я не слышу голосов в телефоне. Они не говорят ничего, что мне нужно знать. Лучше всего люди – на пластинках и в книгах, потому что их можно выключить или поставить на полку. Я предпочитаю кристаллизованные моменты человеческих занятий искусством, а не ужасы из выпусков новостей о том, что эти идиоты делают друг с другом. Люди пытаются заговаривать со мной на улицах. Я включаю фильтр, чтобы не понимать их наверняка. Я слышу попытки воспользоваться языком, который для них – просто звуки, нанизанные бессмысленным потоком. Я говорю им: идите лечиться. Да, исцеляйтесь сами. Закройте рот и подлечитесь. Разделайтесь с этим наконец. Если вы собираетесь забить себя до смерти, прекрасно, однако почему я должен страдать от вашей коллективной тупости? Несколько недель назад я пробовал поговорить с одним. Это было как в кино сходить. Неожиданно я стал эдаким «теплокровным животным, заблудившимся в большом городе». Не поверил ни слову из наших с ним уст. Я чувствовал себя великим актёром, что работает по невротическому сценарию. Система Станиславского – так глубоко вжился в роль, что сам ею стал. Полное безумие, правда? Мне нынче нравятся тени. К счастью, в городе, где в я живу, много раздолбанных улиц, на которых живут опустившиеся люди. Вот там я и гуляю. Там нет таких баров, где могут толпиться идиоты и выстраиваться в очереди, чтобы попасть внутрь. Там нет клубов, где можно носить дурацкие шмотки и красоваться причёсками перед другими идиотами. Лишь слабо освещённые улицы и тротуары, все в выбоинах. И в этом мире теней я дышу в темноте, как вакцина.

Заметка семидесятых годов на сон грядущий от Хьюза, написанная в затемнённом мексиканском номере-люкс. Я всегда собирался пораньше выйти на пенсию. Я был прав в том, что так и будет, но не ожидал, что так скоро. Одиночкой-то я всегда был, но менее всего думал, что мне предстоит стать отшельником. Я сижу в своей маленькой комнатке, где почти ничего нет. Жду ночи, чтобы можно было выйти наружу. Днём это для меня чересчур. Взгляды и постоянная надоедливость не дают мне держать себя в руках. Хочется наброситься на тех, кто считает меня реквизитом своих забав. Конечно, я сам в этом виноват. Если у тебя что-то получается, пусть об этом лучше никто не знает. Тебя лишь высосут, заберут всё, что смогут, и оставят подыхать на полу. Даже не заметят, что сосали твою кровь. Им ведомо лишь собственное отчаяние. Если же ты стремишься к чему-то большему, придётся иметь дело с осуждением, возникающим, когда неизбежно смешиваешься с толпой. Быть популярным неправильно. Что бы ты ни делал для саморекламы, приносит всяческий вред, а жаловаться ты не имеешь права. До беды тебя всякий раз доводят собственное тщеславие, эго и гордость. Умный человек знает: доверять стоит лишь цифрам и человеческим слабостям. Лучше всего полностью понимать и принимать человеческую натуру и иметь дело с людьми, зная, что они всё время думают только о себе, даже в своём самом филантропическом настроении. Кроме всего прочего, акты филантропии – просто дорого замаскированные способы показать власть. Невозможно совершать благотворительные акты, если они не приносят никакой выгоды. Представления о дружбе лучше сразу исключить – убедись, что знаешь, как платить своим помощникам, чтобы им постоянно этого хотелось. Таким образом, они с большей вероятностью окажутся твоими «друзьями». Убедись, что они никогда не узнают всех фактов и не соберут все части головоломки. В твоё отсутствие они способны тайно объединиться и смести тебя своими обрывками знаний. Так постоянно происходит. Так было со мной. Они даже не знают, что я знаю.

Я мог бы влюбиться в суровую пустыню, убивающую без жалости, в каньон, полный скорпионов, в тысячу слепящих арктических бурь, в столетие, запечатанное в пещере, в реку расплавленной соли, текущей мне в горло. Но ни в коем случае не в тебя. Был такой дом, где я проводил время много лет назад. Там жила женщина. Пленённый её касанием и насмешливой улыбкой, я забыл о времени. Я не хотел уезжать. Чем дольше я там оставался, тем слабее делался. Шли дни, и в конце концов в этом красивом доме паралича моя ненависть к себе выросла и вырвала меня из комы самообмана. Внезапно женщина порвала со мной, и я оказался выброшен за дверь. Прошло много лет, и воспоминания о доме и женщине в нём посещают меня всякий раз, когда на улице теплеет. Разбитые мечты о победе, заколотой провалом. О надежде, сведённой с ума пустотой. О долгом марше, что закончился глухим поражением, – свою злую шутку сыграли неточные карты и пересохшие русла. Кровь, немо высыхающая на камнях под безжалостным солнцем. Истина всё время была близко и пыталась открыть мне себя, но я не внимал предупреждениям. И спустя годы она восстала из горячечного тумана, как кобра. Лица другие, убийца всё тот же. Да, они все одинаковые. Я усвоил урок после множества смертей, нанесённых самому себе. Я понял истину после мятежных ночей, когда мои мысли угрожали свести меня на нет. То было откровение. И теперь их маски спадают, когда они пытаются встретиться со мной взглядами. Наши разговоры механистичны. Они видят, что не могут контролировать ситуацию, и у них нет для этого стандартной настройки. Вначале, при обнаружении тайны, проявляется гнев, затем – презрение, потому что они знают, чтобы я знал то, что знаю, что я вынужден был страдать от последствий страсти и отчаянья. Наконец, глаза холодно сужаются, безрадостная земноводная улыбка искажает лицо с миллионом лиц. Пасть испускает шипение, и истина воздвигает между нами стену.