Звездный Надзор - Романов Виталий Евгеньевич. Страница 2

А сейчас он сидел в рубке небольшого грузового корабля, до конца вахты оставалось еще более двух часов. Это была самая легкая смена – во время подпространственного перехода никто не подпустил бы стажера к пульту управления. И потом не подпустят – когда наступит время маневрировать вблизи Лауры. Только сейчас, пока сухогруз идет постоянным ходом, подчиняясь заложенной программе, Мишеля оставили в рубке одного.

Стажер быстро огляделся по сторонам – никого. Впрочем, Бертран и так знал об этом, капитан и старший помощник ушли по своим каютам, отдохнуть после гиперпрыжка. Им еще предстояло поработать в конце рейса, и сейчас кэп принял решение дать команде небольшую передышку. На посту, в машинном отделении, находился только второй механик-моторист, а другие члены экипажа протирали койки в своих каютах. Никто не наблюдал за Мишелем со стороны, а потому он сладко потянулся в кресле, закинул длинные худые ноги на пульт, на самый краешек, чтобы случайно не зацепить панели управления.

Мониторы лобового обзора транслировали панораму звездного неба, детекторы пространства были спокойны – никаких помех по курсу движения судна не наблюдалось. Мишель закрыл глаза...

Он был еще очень неопытен, чтобы насторожиться. Все шло слишком хорошо и спокойно. Любой старожил знает, что это верный признак приближающейся беды. Но, даже если бы у Мишеля Бертрана было чуть больше практики, он все равно не смог бы понять, что за медленно ползущим «Одиноким Бродягой» внимательно наблюдают чужие глаза. Холодные, равнодушные глаза, им не было дела до белых мундиров, о которых мечтал курсант летного училища. Им был безразличен даже «Одинокий Бродяга» – на его месте мог оказаться любой другой корабль, если бы он шел к Лауре. Но так уж сложилось, так уж легли карты, что именно «Бродяга» двигался в нужном направлении – грузовой корабль, неспешно тащивший в своих трюмах геологоразведочное оборудование для поселенцев Лауры...

Еще несколько дней назад нужный человек в порту отправления грузовика сделал короткий звонок по фону, после чего было просканировано досье «Бродяги», те, кто сейчас следил за сухогрузом, узнали всё о капитане судна, экипаже, грузе. И пришли к выводу, что корабль подходит для их целей. Тогда большая игра и началась. Теперь наступало время делать первый серьезный ход.

Всего этого не мог знать курсант Мишель Бертран, а потому он сидел в кресле главного навигатора, прикрыв глаза, закинув ноги на пульт, подремывая. До встречи с обладателем холодных глаз ему оставалось прожить всего несколько часов.

Капитан «Одинокого Бродяги» Николас Болдвейн перевернулся на спину, пытаясь найти такое положение, в котором не ныла бы спина. Он недовольно поморщился, устраиваясь поудобнее на койке. Заснуть не удавалось. В последнее время Николасу становилось все труднее переносить гиперпространственные переходы. Сейчас он вспоминал годы молодости, когда такой проблемы для него вовсе не существовало. Вроде и техника тогда была похуже, и здоровьем он не особенно дорожил – а вот поди ж ты! Тогда все сходило с рук, а теперь после каждого перехода ломит кости, да еще он заметил, что стали появляться проблемы с давлением. Шумит в ушах, странный привкус во рту, начались головокружения. Возраст, черт побери, возраст! Никуда от этого не денешься.

Николас пристально разглядывал потолок своей рубки, вспоминая дом. Там он иногда лежал на кровати, точно так же глядя вверх, разглядывая трещинки в краске... Дом, его собственный дом, в котором он жил с женой и двумя дочерьми, достался ему по завещанию. Пожалуй, это самое лучшее наследство, какое только мог оставить отец, собственный дом, в который можно возвращаться из дальних рейсов. Чтобы вот так, никуда не торопясь, ни о чем не думая, лежать и рассматривать трещинки в потолке...

Сейчас Николас находился не дома, металлический потолок его каюты был идеально ровным – таким, каким положено быть у сухогруза, недавно прошедшего регламентные работы. Капитан в который раз считал, сколько лет ему осталось до пенсии. Он старался заставить себя не думать об этом, отключиться от таких мыслей. Но поневоле, снова и снова, начинал перепроверять – сколько еще? Сколько рейсов придется сделать за оставшийся срок? Он знал, что эти подсчеты не дадут никакого успокоения – поскольку выходило, что мучиться еще долго, а каждый новый подпространственный переход давался все труднее и труднее. Хорошо еще, что пока никто не замечает, как ломает капитана после прыжков... А если б заметили? Что тогда? Всегда найдется доброхот, который доложит в медицинскую комиссию. И за неизбежными тестами по расширенной программе последует столь же неизбежное досрочное увольнение с флота, выход на пенсию, но совсем не с тем денежным содержанием, которое хотел бы получить Николас Болдвейн. Он всегда должен помнить о том, что у него две дочери. Бог не наградил сыном, ну да это ничего. Жаль, конечно, что на старости не будет наследника, который мог бы помочь, стать опорой и просто обеспечить родителей. С дочерями все-таки сложнее. Но Николас не сильно переживал по этому поводу. Болдвейн уже давно принял для себя как свершившийся факт, что он должен заработать на приданое дочерям. Это его дети. А все остальное – уже не важно.

Сегодняшний переход дался Николасу тяжело, очень тяжело. Гораздо труднее, чем все предыдущие. Болдвейн лежал на койке, напрасно пытаясь уснуть. Теперь, в таком возрасте, силы восстанавливались гораздо медленнее. Чтобы довести корабль до Лауры, требовалась свежая голова, а он никак не мог отключиться, хотя бы ненадолго. Это злило. Николас никогда в жизни не прибегал к медикаментам без особой необходимости, а сейчас жалел, что не выпил снотворное. Возможно, он бы уже давно спал. И к своей самой главной – предпосадочной – вахте подошел бы в хорошей форме. А теперь поздно.

Поздно! И... да! Что-то беспокоило капитана. Он рассматривал потолок, пытаясь понять – отчего так тревожно внутри? От того, что в рубке остался зеленый новичок? Так нет, автоматика не допустит серьезных отклонений от заданной программы. От мыслей о том, что еще много рейсов до пенсии? Это да, огромная бездна – непонятно, как ее осилить, если и дальше так пойдет с гиперпереходами. Но что-то еще... Да. Что-то еще, что не получается выразить словами.

Николас Болдвейн медленно поднялся с койки, несколько минут посидел, морщась от того, что перед глазами побежали светлые звездочки – давление, чтоб его... Потом поднялся, взглянул на часы. До смены вахты оставалось еще много времени. И все же он решил проверить рубку, от греха подальше. Никогда ведь не знаешь, какую глупость подскажет человеку его воображение. Как там курсант?

Капитан вышел из каюты и медленно побрел в сторону центра управления, еще не предполагая, что пройдет совсем немного времени, и он забудет о проблемах с давлением, с ломотой в спине – забудет прочно, так, как он и хотел.

Только вряд ли будет этому рад.

Один шаг, другой, третий... двадцать второй. Быстрый поворот. И все сначала. Один шаг, другой... От стойки робота-секретаря – мимо двери в кабинет – до огромного видеомонитора, отображавшего картину звездного неба за бортом... Старший лейтенант Роман Дмитревский опускался на стул, но вновь вскакивал с места и начинал метаться от одной стены до другой. Стройный, светловолосый крепыш с голубыми глазами, в ладно сидевшей форме, не находил себе места. Двадцать два шага. Роман вновь и вновь прокручивал в голове предстоящий разговор с командующим Звездным Надзором, в сотый раз задавал себе вопрос: рапорт об увольнении из ЗвеНа, лежавший в кармане – это малодушие? Единственный выход? Бегство? Расплата за ошибку? А память услужливо возвращала его назад, к неудачной операции Надзора на Денте-пять. Память рисовала каждую черточку, каждый мелкий штрих, восстанавливая события шаг за шагом, медленно и неспешно. И это знание заставляло офицера сжимать кулаки, вскакивать со стула, снова метаться по кабинету, ожидая вызова к Адмиралу...