Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич. Страница 61

К такому повороту событий он оказался катастрофически не готов. Однако, лежа на сырой земле, Таран думал почему-то не о том, как спасти свою шкуру, что было уже не просто проблемой, а насущнейшей из необходимостей, но о последних мгновениях, проведенных в трансе. Все его внимание полностью занимал взрыв “посылки” и кошмарные метаморфозы, произошедшие с Кастетом. Но где-то на периферии сознания, в какой-то монтажной студии, просматривались, прокручивались и просматривались заново те несколько мгновений, на которые Хэнк сперва не обратил внимания. Содержимое этих “кадров” было в высшей степени занимательным.

На правом краю “переднего плана Кастета, объятого пламенем, обнаружилась и другая фигура. Теперь Хэнк Таран понял, почему не придал особого значения этому неприметному, на первый взгляд, силуэту. Все было просто. Бандиты и охранники Подворья замерли ледяными изваяниями посреди “расслоения”, созданного сознанием Тарана, тогда как упомянутая фигура передвигалась среди них легким прогулочным шагом. Ее движения были небрежны и уверенны, будто вокруг ничего особенного не происходило. Вероятно, это и смутило Хэнка до такой степени, что он не обратил на этого человека внимания. Однако, просматривая в “монтажной студии” запечатленное памятью снова и снова, Таран понял, что допустил крупную оплошность.

Еще он идентифицировал личность стремительного персонажа — это был тот самый парень, которого Хэнк не мог рассмотреть и по чьему поводу препирался с Черепом. Повязки на нем уже не было. На одном из кадров, казалось, он улыбался, глядя прямо в “объектив” отстраненного восприятия Тарана… Хозяин Подворья узнал эту улыбку.

… И тут же почувствовал то, что чувствует человек, участвующий в головизионном шоу, когда обещанный миллион оказывается на расстоянии одного “пустячкового вопроса” (“Как звали вождя племени Мумба-Юмба, срубившего в 1795 году самый большой баобаб к западу от Лимпопо?”). Или же — когда новичок на подпольных боях, согласившись— на двенадцать раундов “вслепую”, обнаруживает в другом конце ринга самого Роланда Непобедимого, вооруженного своими смертоносными кулаками… Нечто подобное Хэнк почувствовал в это мгновение.

Приподняв голову, он попытался нашарить взглядом искомого субъекта. Однако если во время “расслоения” Хэнк видел его отчетливо, но не придал значения, то отыскать его целенаправленно оказалось вовсе не просто. Силуэт проносился то тут, то там. Всюду, где он показывался, погибали парни в черных безрукавках. Будто сама Смерть пожинала свои жуткие плоды. Собственно, именно так этого человека Тарану и отрекомендовали.

Это был тот самый абстрактный грузовик, что приближался к абстрактному перекрестку, на котором замер Хэнк. Столкновение, казалось, было неизбежно…

А потом раздался визг покрышек. Таран поднял голову и увидел мчащийся на него блестящий радиатор. Такой хромированный, что в нем без особого труда можно было рассмотреть отражение лица с отвисшей челюстью — лицо хозяина Подворья.

Но на этот раз грузовик был не просто метафорой.

Курту открывался прекрасный обзор. Пожалуй, лучше, чем у кого-либо на территории Подворья. Волк наблюдал за развитием событий, привычно разглядывая мир между прутьев решетки. Сложившаяся ситуация выводила его из себя, заставляла скрежетать зубами и сжимать кулаки, покуда когти не впивались в ладони…

Вначале все шло, как он и предполагал. Как в дешевых гангстерских голосериалах (обитатели Ульев любили пощекотать свою стимулируемую дюжинами психотропных препаратов нервную систему лицезрением НИЗМЕННЫХ нравов не менее НИЗМЕННЫХ обитателей Гетто). Две группировки стояли одна против другой, кичились силиконовыми мышцами и бросали по сторонам многозначительные взгляды. От всего этого пижонства Курта воротило с души. Для того чтобы сбить спесь с обеих кучек громил, было достаточно пяти-шести взрослых Волков, не больше. Или, на худой конец, выпустить пленника из клетки, снабдив парой мечей.

Но все это оставалось мечтами. Он сидел в клетке, а безволосые нацепили на себя роли “продавцов” и “покупателей”, чтобы, как в старину, торговать “презренным метаморфом”. Масштабы, конечно, были даже приближенно не те, что в недалеком прошлом, все еще имеющем прямое отношение к Новейшей истории, и все-таки суть вещей осталась неизменной. Безволосые считали, будто бы это целиком в их компетенции, но даже не догадывались, как сильно на самом деле ошибались.

Они, впрочем, в своем заблуждении были не первыми. Предшественники давным-давно лежали в могилах.

История содержала немало примеров. Можно вспомнить, например, революцию, один из самых кровавых (и вряд ли таких уж массовых) бунтов, повлекший за собой последствия, оправиться от которых удалось лишь долгие годы спустя. Историки утверждали, что революция стала кульминацией и завершением рабовладельческой истории, которая, как гласило популярное мнение, окончилась с отменой на Руси крепостного права. Это событие, красовавшееся в книгах пустыми, но залитыми кровью страницами, считалось наиболее крупным в истории человечества восстанием профессиональных военных. Сотни, тысячи “генетически модифицированных” homo sapiens (и волков?) поднялись якобы против рабства и угнетения.

Россказни о “бремени белого человека” были тут совершенно ни при чем. Печальная история борьбы за свободу афроамериканского населения — также. В случае с Волками все обстояло по-другому. В правительственные лаборатории и казармы не приходили разудалые работорговцы, горевшие желанием утащить на корабли тех, кто был недостаточно расторопен, чтобы сбежать из своего же селения, или тех, кто только и годился на то, чтобы предприимчивые родственники сами продали его “белым пришельцам”…

Но это — совсем другая история.

Обстоятельства дела заключались в том, что Курт Страйкер сидел взаперти в своей клетке и думал, кого он прикончит первым, когда наконец-то вырвется из плена. Вряд ли гангстеры окажутся столь же маниакально последовательны в отношении к Волку, как и хозяин Подворья. Тот, по крайней мере, знал о рабстве отнюдь не понаслышке. Его-то Курт ненавидел по-настоящему. Возможно, по сравнению с Черепом Таран окажется безобидной домохозяйкой, однако для ненависти, как и для любви, требовалось время. Череп производил на Волка отталкивающее впечатление, но был ли достоин того, чтобы его ненавидеть? Нет — пока еще.

Таким образом, первым в списке Курта Страйкера (после, конечно, Ковбоя) стоял Таран. Однако, как показали дальнейшие события, Курта собирались лишить права выпустить кишки из ублюдка, чье лицо напоминало использованную туалетную бумагу.

Когда Таран потребовал, чтобы Череп развернул сверток с деньгами, Курт одобрительно кивнул. Но, по-видимому, вид стодолларовых купюр лишил Хэнка остатка мозгов. Вместо того чтобы: а) подойти к Черепу и развернуть сверток в его присутствии, б) встретиться с главой Ордена на середине дистанции либо в) потребовать, чтобы пакет принес кто-то из “черепов”, Таран выбрал наиболее несуразное решение — отправил за деньгами одного из своих помощников, Кастета. Идиотизм.

Волк ничуть не удивился, когда сверток взорвался в руках у Кастета. Этого поворота следовало ожидать столь же уверенно, как. и того, что где-то с другой стороны гигантского Купола на смену иссушающей осени приходит невероятно холодная зима.

Мгновением ранее на крыше раздались удары. Местонахождение клетки и Курта позволяло наблюдать за событиями со стороны. Заметив боковым зрением резкое движение, Курт обернулся и успел разглядеть, как один из охранников упал на бок. Глаза парня превратились в незрячие стеклянные шарики, а лоб украсился широким сквозным отверстием явно огнестрельного происхождения. Стреляли, судя по всему, с большого расстояния. Из крупнокалиберного оружия с дальнозоркой оптикой. Крыша Подворья представляла собой плоское прямоугольное поле, на котором отсутствовали как возвышения, так и низины, в которых можно было худо-бедно укрыться. Неизвестно, с чего Хэнк решил, что пара снайперов — стопроцентная гарантия. В таких делах он был новичок, зато Череп — матерый профессионал.