Штурм Пика Сталина - Ромм Михаил Д.. Страница 11

Ясно, что наш караван не сможет перейти последнее русло, Надо вернуться, ночевать на берегу и завтра рано утром повторить попытку переправы.

Но вода быстро прибавляется, и Колыбай отказывается вести нас назад. Ом предлагает ночевать здесь же, на отмели между руслами. Мы не соглашаемся. Сейчас только полдень. Ещё семь или восемь часов будет прибывать вода. И если она зальёт отмель — нам не будет спасения. Мы указываем Колыбаю на влажный песок, на лужи, оставшиеся в углублениях, и настаиваем на возвращении,

С большим трудом и опасностью мы переправляемся назад. Под отвесными скалами Таллей Шпице (название дано немецкими участниками советско — германской экспедиции 1928 года) мы раскидываем лагерь.

Колыбай и Ураим собирают скудное топливо, Николай Петрович и Шиянов идут к стекающему со скал ручью промывать шлих. Каплан фотографирует лагерь.

Из убитого мною на Терс-Агаре киика мы жарим на шомполах великолепный шашлык.

Рёв реки усиливается. Вода прибывает. И к вечеру мы видим редкое зрелище: река прокладывает себе новые русла. Она яростно набрасывается на отмели. У их краёв вода вздымается тёмными мутными валами, размывая гальку и песок. Хороши бы мы были, если бы послушались Колыбая!

Мы лежим в спальных мешках. В 200 метрах от нас на противоположном берегу Сельдары встают отвесные утёсы Шильбе. Пласты пород причудливо изогнуты. Сдвиги и землетрясения нарушили их параллельное залегание, поставили их на дыбы, перемешали в невообразимом беспорядке. Тёмные породы прорезаны светлыми кварцевыми жилами. Кварц образует сложные узоры на теле скал — письмена, по которым геолог легко расшифрует бурную юность нашей планеты.

Холодно. Ветер гонит вверх по реке тучи белой пыли.

Каплан лежит рядом со мною. Во время переправы он держал себя очень мужественно и не выказывал страха, хотя единственный из всей нашей группы не умеет плавать. Сейчас он полон пережитых впечатлений.

— Когда я уезжал, — произносит он задумчиво, — жена мне говорила: «Будешь на Памире — не лазай по горам». А вот рек-то она не предусмотрела!

Я пишу дневник. Колыбай и Ураим садятся против меня на корточки и смотрят. Их лица принимают все более удивлённое выражение. Они никак не могут понять, как может человек так долго писать.

Наконец Колыбай не выдерживает молчания. ….

— Твоя кибитка где стоит? — спрашивает он.

— В Москве.

— В Москву из Ташкента далеко ехать? Целый день?

— Четыре дня на машине.

Колыбай и Ураим изумлены. И по непонятным мне ассоциациям Колыбай вынимает из кармана удостоверение, из которого видно, что он — старший вьючник 37-го отряда и имеет право носить винтовку.

— Ставь ещё печать, — говорит он, — пусть знают, что я большого начальника через реку перевёл.

Большим начальником на Памире называют Горбунова.

Вечереет. Лагерь засыпает…

Когда мы проснулись утром, рёва реки почти не было слышно. У краёв отмелей обнажилась влажная тёмная галька. Вода значительно спала.

Навьючив вещи на верблюдов, мы тронулись в путь. У берега Колыбай долго искал брода. Русла были все же глубоки и течение стремительно.

Наконец мы приступили к переправе и, к удивлению, довольно легко перешли все семь русел. Только однажды один из верблюдов начал терять упор и жалобно закричал. Общими усилиями мы вытащили его на берег.

Итак, переправа окончена. Мы едем рысью вдоль скал к лагерю, и наши лица расплываются в довольные улыбки.

Мы переезжаем ещё одну реку — Малый Танымас. На её берегу под скалами раскинуто несколько палаток. Возле них аккуратными рядами стоят десятки вьючных ящиков. Это — базовый лагерь нашего отряда.

Небольшой ручеёк падает с отвеса и образует водоём с чистой прозрачной водой. И, выделяясь свежей зеленью листвы на сером фоне скал, растёт над лагерем развесистая кудрявая берёзка.

Маленький человек, с весёлым взглядом синих глаз и затаившейся в задорных уголках рта лукавой усмешкой, встречает нас у палаток. Это — начальник административно-хозяйственной части нашего отряда Дудин. У большого казана хлопочет Алёша, молодой парень, сухопарый и нескладный, похожий на страуса. И Дудин и Алёша — в трусиках. Их тела покрыты крепким горным загаром.

Мы рассаживаемся на камнях вокруг импровизированного из вьючных ящиков стола. С приятным ощущением миновавшей опасности мы принимаемся за обед.

Рядом с нашим лагерем стоит юрта 37-го отряда. Колыбай, сидя на камне, переобувается. Сейчас он поведёт назад через реки караван, вернувшийся порожняком со строительства. Станция строится в 40 километрах отсюда на леднике Федченко на высоте 4300 метров у перевала Кашал-Аяк.

К нам подсаживается Розов. Он совсем не похож на героя, этот худощавый, скромный, розовощёкий человек, уже двадцать раз переправлявшийся в этом году через Саук-Сай и Сельдару. Он молчалив и задумчив. Из него трудно выжать слово.

Беседа вращается конечно вокруг переправы.

— И в гражданскую войну, когда с басмачами дрались, — говорит Розов, — от рек не меньше народу гибло, чем от пуль.

В течение четырех лет Розов, будучи командиром полка, сражался против басмачей: он участвовал и в том бою, в котором был убит главный курбаши басмаческой армии, бывший турецкий министр Энвер-паша, прожжённый политический авантюрист, пытавшийся здесь, в Средней Азии, поднять знамя газавата, священной войны против неверных, и сплотить под этим знаменем всех врагов советской власти.

Время от времени мы прерываем нашу беседу и меняемся местами, пересаживаясь вокруг стола по часовой стрелке. Мы последовательно подставляем палящему солнцу то грудь, то левый бок, то спину, то правый бок и спасаемся от ожогов.

После обеда мы забираемся в приготовленные для нас палатки.

На другой день мы отдыхаем, чиним вещи, устраиваемся поудобнее в палатках. В базовом лагере нам предстоит прожить несколько дней в ожидании, пока прибудут из Лянча заказанные для радиостанции винты.

К вечеру мы идём на охоту в ущелье Билянд-Киик, что значит по-киргизски «киики на высоте».

Переправляемся через Танымас и поднимаемся на морену.

Пересекаем трехкилометровый ледник, спотыкаемся и скользим по нагромождению валунов, перепрыгиваем через ручейки. Выходим к правому краю ледника, к месту, , откуда вытекает Сельдара.

Река не вытекает, а выжимается напором мощного ледяного пласта. Темнобурый поток вырывается внизу из глетчерного грота, толстым коротким стволом взмывает вверх и затем ниспадает каскадами во все стороны, словно переливаясь через края огромной невидимой чаши. Гигантский водяной гриб клубится в лохмотьях рыжей пены.

Река идёт дальше одним глубоким руслом. Вода несётся в неудержимо стремительном течении. Громадные валуны с грохотом движутся по дну. У перекатов — глубокие водяные провалы, в которых бурлят водовороты страшной силы.

Над рекой глухой гул.

На расстоянии километра от выхода из ледника Сельдара ударяется в скалистую стену Таллей Шпице, круто поворачивает налево и растекается по долине сетью широких и сравнительно мелких русел.

Вырубая во льду ступени, мы осторожно переходим над гротом, откуда выжимается река. Мурашки бегают по спине при одной мысли о том, что можно сорваться вниз, в бушующую пучину.

Перейдя ледник, мы делимся на две группы. Николай Петрович, Дудин и Каплан идут дальше по ущелью, а мы с Шияновым начинаем подъем на гору. Мы лезем сначала по большим валунам, потом по крутым и твёрдым глинистым осыпям. Тяжёлый рюкзак со спальным мешком и винтовка оттягивают плечи. Подъем очень труден. Сказывается недостаток тренировки. На осыпях много свежего киичьего помёта. Появляется надежда на хорошую охоту.

Через два часа мы достигаем отлогих, поросших зеленой травой склонов, поднимаемся на небольшой перевал, ориентируемся, выбираем место и расходимся.

Я располагаюсь на небольшой ровной площадке возле низкорослых побегов арчи, сооружаю невысокий барьер из каменных плит, защищающий меня от ветра, расстилаю спальный мешок и приготовляюсь к ночлегу.