Штурм Пика Сталина - Ромм Михаил Д.. Страница 22

Гетье предлагал доктору подняться 26 августа на «5600», забрав с собой возможно больше продуктов, и ожидать там возвращения штурмовой группы.

Мы читаем записки и вскоре видим на снежнике между четвёртым и пятым «жандармами» две маленьких точки: Абалаков и Гущин поднимаются по ребру. Через несколько времени на этом же снежнике показываются трое носильщиков.

Дудин и Харлампиевы уходят в подгорный лагерь. Они забирают с собой Абдурахмана. Дудин и Гок будут штурмовать оттуда перевал Ворошилова и пытаться проникнуть в долину Люли-Джюли. Харлампиев-старший пойдёт вниз, в базовый лагерь. В ледниковом остаёмся Каплан, доктор и я с поваром Елдашом а «Ураимом — голова болит».

На скалах склона Орджоникидзе, метрах в трехстах над лагерем, мы устраиваем наблюдательный пункт и тщательно обшариваем оттуда восьмикратным Цейссом восточное ребро.

К вечеру мы видим, как к «5900» спускаются трое носильщиков и туда же поднимается снизу вторая верёвка.

Программа третьего дня восхождения, очевидно, выполнена.

Пока все идёт хорошо, но хватит ли в верхних лагерях продуктов?

Двадцать пятого августа утром никакого движения на горе не было. И в этот день я решил попытаться поймать на киноплёнку лавину. Я уже давно вёл об этом разговор с Капланом.

В цирке между пиками Сталина и Молотова лавины шли почти каждый день. Надо было пройти с киноаппаратом на ледник в середину этого цирка и провести там несколько часов в ожидании. Игра стоила свеч. Хорошо заснятая лавина представляла бы собой «мировой» кадр. Я считал, что мы почти не подвергались при этом риску: днём обычно катились небольшие лавины, останавливавшиеся почти у самого подножья стен. Ещё не было случая, чтобы они захватили середину цирка.

Каплан отказывался идти. У нашего кинооператора, привыкшего работать в павильоне, не было того, что мы называли «экспедиционным чутьём». Кроме того он не был охотником до прогулок по трудным местам. Аргументировал он обычно «фотогеничностью» и «кинематографичностью».

— Лавина, — говорил он в ответ на мои неоднократные настояния, и его лицо, обросшее рыжеватой бородой, принимало ироническое выражение, — мне не нужна обыкновенная лавина на белом фоне. На экране это не играет. Гигантская лавина на чёрном фоне с боковым освещением — вот что мне нужно. Можете вы мне её предоставить?

Кроме того Каплан убеждал меня, что в задуманном им плаке кинохроники восхождения некуда монтировать лавину.

Но сегодня Каплан Оказался на редкость сговорчивым. Стояла прекрасная тихая погода. Горы были спокойны. Вчера не было Ни одной лавины. Можно было рассчитывать, что сегодня будет безлавинный день. Была возможность уступить моим домогательствам и доказать мне, насколько бессмысленна и безнадёжна затеянная мною «охота на лавины».

Мы отправились в путь — Каплан, доктор, «Ураим — голова болит» и я. Взвалив себе на спину треногу и аппарат, мы стали пробираться по серакам и вскоре вышли на ледник. Обходя трещины, мы прошли вглубь ледника и выбрали удобное место между двумя трещинами в самом центре цирка.

Ярко светило солнце. Стояла безветренная тишина. Каплан, установив штатив, укрепил на нём аппарат. Щёточкой прочистил телеобъектив и навинтил его на место. Потом нагнулся, чтобы проверить экспозицию. И в это самое мгновение страшный грохот прокатился по цирку. На южном ребре пика Сталина справа и кпереди нас показались клубы снега, и, захватывая сверху вниз. все километровое ребро, обрушилась гигантская лавина на чёрном фоне с боковым освещением.

Тысячетонный вал фирна и льда, скатившись с ребра, шёл перед нами поперёк цирка. Высоко вверх вскидывались клубящиеся клочья снежной пыли, образуя облако,

Каплан, забыв опасность, впился в окуляр и, не отрываясь. крутил ручку киноаппарата; доктор бистро щёлкал затвором своего «тессара», бросая мне назад кассеты со снятыми пластинками.

Лавина прокатилась поперёк всего цирка, отразилась от противоположной стены и, внезапно изменив направление, пошла вниз по глетчеру. Она неслась на нас со скоростью и грохотом экспресса. Каплан и доктор продолжали снимать. Страшный снеговой вал неотвратимо приближался. Снежное облако серым крылом закрыло солнце. Ещё мгновение — и лавина должна смести нас в трещину. Смешно и бесполезно было бы пытаться cпaсаться бегством. Каплан продолжал вертеть ручку аппарата, доктор

продолжал щёлкать затвором…

Мощь лавины с каждой секундой ослабевала. Трещины глетчера" поглощали снег, он распылялся и поднимался вверх лёгким облачком. Положение все же было критическим…

Но вот, повинуясь рельефу ледника, лавина начала уклоняться вправо. Мы увидали справа перед собой её левый край, который шёл не то на нас, не то немного левее. Ещё мгновение, ледяной вал промчался метрах в тридцати слева, обдав нас холодным! вихрем и снежной пылью. Мы были спасены!

В восторге от удачной «охоты» мы прыгали, кричали, награждали друг друга тумаками. Совпадение было, действительно необычным. Никогда ещё Не бывало днём такой большой лавины;

И эта единственная за двое суток лавина пошла в ту самую минуту, когда мы приготовились к съёмке.

Вернувшись в лагерь, мы не нашли обеда. Елдаш, увидя лавину, решил, что готовить обед больше не для кого…

На другой день доктор с «Ураимом — голова болит» ушёл в лагерь «5600», где он должен был ждать возвращения штурмовиков. К вечеру «Ураим — голова болит» вернулся обратно. Он принёс записки от доктора и от Горбунова. Записка Горбунова из лагеря «5900» была помечена 26-м числом. В ней сооб — щалось, что Нишан и Ураим Керим трижды, а Зекир дважды форсировали ребро и занесли станцию на «6400», что Гущин поранил себе руку и что вторая группа покидает лагерь «5900» и поднимается на «6400».

Записка была доставлена в лагерь «5600» заболевшим Зекиром.

Доктор просил прислать ему для отправки в верхние лагери консервы, масло, крупу, керосин.

Итак, первое из «узких мест» плана удалось благополучно миновать: носильщики форсировали ребро.

Восхождение, хотя и с опозданием на один день против плана, продолжалось.

X.

Ледниковый лагерь представлял собой в эти дни как бы ближний тыл большой, битвы. Ураим Ташпек, каждый день ходивший в лагерь «5600», приносил сверху записки от поднимавшихся по ребру. Из этих записок мы вкратце узнавали о всех перипетиях восхождения.

Кроме того мы продолжали тщательно следить за горой с нашего наблюдательного пункта на скалах пика Орджоникидзе.

27-го вечером спустился в ледниковый лагерь Зекир — первый выбывший из строя участник штурма вершины. Печать тяжёлой усталости и нечеловеческого напряжения лежала на всем его облике. И была в нём большая внутренняя перемена. Это был уже не прежний, враждебно к нам относившийся Зекир Прен. Это был наш верный союзник в трудной и опасной борьбе с горой. Он был увлечён и захвачен восхождением. Охрипшим голосом рассказывал он нашему повару Елдашу о всех подробностях. При первой возможности он хотел идти снова наверх нести штурмовикам продукты.

На другой день пришёл измученный, охрипший, с распухшей шеей Ураим Керим и принёс последнюю записку Горбунова, написанную 27 августа в лагере «б400». Горбунов писал, что восхождение срывается из-за недостатка продуктов. «Соберите всё, что есть, — просил он доктора, — и посылайте наверх». И вместе с тем доктор сообщал, что и третий носильщик Нишан, спустившийся в лагерь «5600», заболел и что отправить продовольствие в верхние лагери не с кем. Таково было положение. Самый трудный этап восхождения был пройден — удалось преодолеть скалистое ребро и поднять по нему самописец, И теперь, когда цель была так близка, недостаток продовольствия мог вырвать победу из рук. Мы были бессильны помочь делу. «Ураим — голова болит» по-прежнему каждый день ходил в лагерь «5600» с грузом продовольствия. Но, как и раньше, он не соглашался подняться выше. Зекио и Ураим Керим стремились идти наверх, но они были больны. Оставалось одно: принять все меры к тому, чтобы возможно скорее вылечить Зекира и Ураима Керима. И мы принялись за их лечение по письменным указаниям нашего доктора.