Штурм Пика Сталина - Ромм Михаил Д.. Страница 30

Потом путь стал легче. В течение двух часов шли белой пустыней фирновых полей, останавливаясь каждые десять-пятнадцать шагов. 7150, 7200, 7250.

С трудом перешли вторую трещину. Попадались участки рыхлого снега. Абалаков, шедший первым, протаптывал дорогу.

Солнце уже перешло зенит и клонилось к западу, вершина все ещё была далека. Надо было спешить. Развязались, Абалаков пошёл быстрее. Горбунов, старавшийся заснять «лейкой» все моменты восхождения, стал отставать.

Расстояние между альпинистами увеличивалось. 7300, 7350… Страшная разреженность воздуха сковывает движения, лишает сил, мутит разум. Небо над сверкающим фирном кажется темнофиолетовым.

Горбунов смотрит вслед удаляющемуся Абалакову и вдруг видит рядом с ним… самого себя. Он проводит рукой по тёмным очкам, защищающим глаза от слепящего света, — галлюцинация не исчезает. Он по-прежнему видит самого себя, шагающего рядом с Абалаковым.

Затем у Горбунова мелькает опасение, что они не успеют до наступления темноты достигнуть вершины, и он кричит Абалакову, чтобы тот не шёл дальше: надо вырыть в снегу пещеру, переночевать в ней и завтра продолжать восхождение.

Только глубочайшее, ещё не изученное наукой действие высоты на все отправления человеческого организма могло породить такую бредовую мысль. Ночевать в снегу без спальных мешков на высоте 7350 метров значило через полчаса уснуть навсегда…

Абалаков не слышит. Вершина близка. Она влечёт неудержимо. Ничто больше не может остановить Абалакова — ни надвигающаяся темнота, ни признаки вновь начинающейся вьюги. Он идёт вперёд. 7400, 7450… Он уже на вершинном гребне. Ещё несколько десятков метров по гребню к югу, к его наивысшей точке, — и цель достигнута. Но силы изменяют Абалакову. Он падает в снег. Тяжкие молоты стучат в висках. Рот раскрыт, как у рыбы, вынутой из воды. Кислорода нехватает, он задыхается.

Отлежавшись, Абалаков попробовал встать. Встать не удалось. Удалось подняться на четвереньки. И на четвереньках, шаг за шагом, преодолевает Абалаков последние метры пути.

Абалаков стоит на вершине. Памир, величайший горный узел мира, лежит под ним грандиозной рельефной картой. Горные цепи и реки глетчеров уходят в даль, за границы Китая, Индии и Афганистана. Сверху, с птичьего полёта, видна величественная свита пика Сталина.

Мощным снежным шатром, ближе всех других вершин, высится невдалеке пик Евгении Корженевской. Недвижно текут широкие, расчерченные чёрными полосами срединных морен ледники Бивачный и Турамьгс.

Темнофиолетовое небо пылает на западе неярким пожаром заката. Розовые блики ложатся на вершины гор. Восточные склоны покрыты холодной голубизной вечерних теней. С востока двигается лёгкая пелена облаков. Озарённая лучами заходящего солнца фигура Абалакова бросает на них гигантскую тень. Чудовищный двойник рождается в облаках. Абалаков поднимает квеpху руку — двойник в точности повторяет его движение. Километровый человеческий силуэт в облаках жестикулирует… И пока Абалаков, охваченный радостью победы, стоит на вершине, Горбунов, в нескольких стах метров ниже, продолжает мучительный подъем. Где-то внизу он оставил воткнутый в снег ледоруб. Замёрзшие руки он спрятал под штурмовой и ватный костюмы и старается отогреть их теплом собственного тела. Ощущение странной нереальной лёгкости причудливо сочетается с огромным напряжением, которого требует каждый шаг. Вершиной гребень и тёмная фигурка Абалакова на нём близки и все же недостижимо далеки.

На полкилометра ниже в маленькой палатке, затерянной в фирнрвой пустыне, лежит Гетье. Надорванное сердце через силу гонит кровь по сосудам, безмерная слабость сковывает члены. Настроение полной примирённости с неизбежным давно охватило больного. Давно уже он уяснил себе невозможность спуска вниз, невозможность миновать ребро, по которому и в полном обладании своих сил удалось пройти с величайшим трудом. Мысли обращаются к судьбе других — товарищей, штурмующих вершину, близких, оставшихся в Москве.

Внизу, в лагере «4600», Гетье описал в своём дневнике эти часы ожидания:

Ещё на километр ниже, в лагере «5900», у двух маленьких палаток на краю фирнового обрыва, стоит Цак. Он провёл здесь двое суток в полном одиночестве, дожидаясь носильщиков с продуктами, чтобы идти с — ними наверх на помощь штурмов группе. Напряжённо наблюдает он в бинокль за лагерем «5600».

Здесь, в лагере «5600», кипит работа. Дудин и Гок Харлампиев добились согласия носильщиков идти на другой день верхние лагери. Гок отбирает продукты, распределяет кладь. Доктор Маслов формирует походную аптечку. Дудин пишет подробные записки Цаку и нам в лагерь «4600».

В лагере «4600» Каплан и я, обрадованные сообщени Маслаева о выходе двух штурмовиков к вершине, гадаем об участи. Ураим Керим с мокрым чаем на воспалённых глазах лежит в палатке. На скалах на склоне Орджоникидзе по — прежнему дежурит, наблюдая за горой, Маслаев.

Между тем Абалаков на северной стороне вершинного гребня находит выходы скал. Он складывает из камней небольшой и прячет в него консервную банку с запиской о восхождении Затем он возвращается к середине вершинного гребня. Здесь

он встречает Горбунова, пытающегося побелевшими от мороза пальцами фотографировать и определять по приборам точное расположение ближайших вершин. Абалаков вынимает походный альбом и делает спешные зарисовки.

В наступающей темноте альпинисты пускаются в обрата путь.

Блики лунного света лежали на фирновых полях, когда победители вершины вернулись в лагерь.

Гетье, считавший, что они заблудились или замёрзли, услышал шуршание снега под окованными сталью шекельтонами и голос Горбунова:

— Вершина взята! Ноги целы!

Но когда сняли шекельтоны, оказалось, что у Горбунова пальцы ног жестоко отморожены. Абалаков несколько часов оттирал их снегом. Оттирания не помогли.

На другой день утром приступили к спуску. Для Гетье, пролежавшего четверо суток без еды, с тяжёлым сердечным припадком, ослабевшего настолько, что он не мог пошевелиться, спуск, казалось, был невозможен. И тем не менее он спустился. Спустился благодаря изумительному инстинкту самосохранения, благодаря тысячелетиями выработанной способности человеческого организма приспособляться, бороться за существование.