Таинственная сила - Рони-старший Жозеф Анри. Страница 11

Заболевая, люди испытывали сильный озноб, ломоту во всем теле и чрезмерную усталость. И хотя эти симптомы напоминали лихорадку, болезнь развивалась значительно быстрее и всегда заканчивалась летальным исходом. Зрачки несчастных страдальцев были сильно расширены, кожа — сухая с необычными покраснениями, которые отливали апельсиновым тоном, что сильно отличалось от простого прилива крови.

Лангр передал Мейралю газету, сопроводив свое действие репликой:

— Это поворот в развитии органической химии!

— Увы! — тихо произнес Жорж, прочитав те же строки. — Угроза человеческой жизни возникла даже раньше, чем я предполагал.

Лангр прохаживался взад-вперед по комнате, то и дело размахивая руками и что-то бурча себе под нос. Сабина молча сидела в сторонке, не осмеливаясь заговорить с отцом, подспудно догадываясь о смысле новостей и готовясь к самому худшему. Берта, Сезарина и Катрин, забившись в угол и свернувшись там калачиком на крошечной кушетке, вручили свои судьбы в руки всесильного, как им представлялось, хозяина и совершенно отказывались о чем-либо думать.

Мейраль все еще просматривал газету. Краткая заметка оповещала о том, что животные тоже поддались неизвестной хвори. Сильнее всего это отразилось на травоядных; собаки и, особенно, кошки, напротив, сопротивлялись болезни лучше людей. Домашняя птица околевала не чаще обычного, а в отношении диких пернатых не велось никакой статистики, впрочем, то же касалось и насекомых.

Ученые обменялись взглядом, полным тоски и тревоги. Лангр вновь метнулся к столу и, схватив лупу, уставился на блеклую полоску света, пронизывающую прибор. На несколько минут он застыл в этой позе, склонившись над аппаратом и лишь меняя пластины и линзы. Потом медленно произнес:

— Уже и желтый затронут!

Наступила тяжелая пауза. Любые слова в этот момент казались бесполезными. Будто холодом сковало этот небольшой островок захлебнувшихся в океане ужаса ничтожных хрупких созданий. В окно виднелись крыши Люксембургского дворца, несколько прохожих медленно, еле передвигая ноги, плелись по тротуару, пугливо озираясь по сторонам, словно скрываясь от преследования. Не видно было ни машин, ни других транспортных средств. Над городом воцарилось траурное молчание. На дворцовой башне часы пробили полдень. Мелодия звучала как-то слишком величественно, словно доносилась из глубины тысячелетий, как похоронный звон по истории всего человечества.

— Пора обедать, — машинально произнес Лангр. Катрин, выбравшись из своей скорлупы, с трудом привела разум в порядок:

— Сейчас подам, сударь, — сказала она.

Через десять минут все собрались в столовой. На столе стояли только консервы и то немногое, что удалось разыскать в кухонных закромах: фрукты, бисквиты и вино. Лангр и Мейраль отнеслись к блюдам с крайним недоверием. Их пугало, что продукты могли изменить свой состав и стать совсем непригодными для еды. Однако все обошлось: они были голодны, а скромная пиш, а не лишена своих вкусовых качеств. К тому же, вино слегка взбодрило несчастных, притупив чувство тревоги, заставив забыть о грозящей всем гибели.

— Что ни говори, а судьба милосердна к нам! — ухмыльнулся Мейраль.

Лангр, чтобы разогнать свой скептицизм, залпом выпив наполненный до краев бокал и, рассмеявшись, воскликнул:

— Ничего, мы выкрутимся!

Усадив малышку Марту к себе на колени, он с удовлетворением окинул взглядом присутствующих. Старик походил в этот момент на обреченного на смерть больного, который, получив свою дозу опиума или морфина, на время забыл о боли, но, в то же время, уже ощущает прочную связь с иным миром. Отцовская нежность переполняла его сердце, соединившись с любовью и заботой ко всей человеческой расе, к земной жизни, захваченной невероятной мистической силой, несравнимой ни с какими другими бедами, неоднократно угрожавшими планете и повергавшими ее в хаос.

— Я хочу видеть людей… быть с себе подобными! — воскликнул старик, охваченный внезапным порывом.

Едва он произнес эти слова, аналогичное желание тут же закралось в души Жоржу, Сабине и остальным, вплоть до прислуги. Каждый в меру своей образованности и природной интуиции ощутил вдруг прочную неразрывную связь со всем миром, со всеми существами, населяющими Землю.

Перед домом улица оказалась совершенно безлюдна, все прохожие сгрудились в одном месте: между улицами Ге-Люссак и Сен-Жак. Они передвигались парами или группами по несколько человек, сохраняя молчание и тупо глядя перед собой. Давящая тишина, отсутствие посторонних шумов, машин с дребезжащими моторами и клаксонами делало город похожим на саркофаг египетской мумии под желтым, звенящим от зноя небом. Даже стук каблуков звучал приглушенно, словно вся обувь была из фетра. Лица выражали безразличие или скорбь от потери родных, а вялость притупляла чувство страха перед будущим.

На бульваре Сен-Мишель здоровенные молодые парни объединялись в шайки. То и дело сквозь их толпу боязливо проскальзывали накрашенные девицы с карминовыми губами, будто участвующие в каком-то жутком обряде. Изредка из толпы выплывала мертвенно бледная физиономия какогонибудь философа или исследователя с затуманенным взором. Встречались рабочие, ремесленники, замешанные в погромах и убийстве президента, разные забулдыги, бандиты и совсем маргинальные субъекты, и все они жались друг к другу, словно замерзшие бродячие собаки. Предчувствие катастрофы и гибель находящихся рядом с ними людей сдерживали все их преступные импульсы. Чувствовалась схожесть эмоций и желаний. Простой люд понимал так же ясно, как и самые зазнавшиеся интеллектуалы, что эти события представляют собой угрозу великому предназначению человечества. Если бы океан вдруг затопил континенты или зловещая эпидемия унесла жизни всех населявших планету существ, упал гигантский метеорит или сошедший с орбиты спутник врезался в Землю — это были бы события, доступные для человеческого разума, похожие на то, что когда-то уже случалось на планете. Но фантастическая перестройка спектра — эта агония света и красок, повлиявшая в равной степени и на состояние крошечного огонька, и на излучение Солнца и далеких звезд, в одно мгновение готова были разрушить всю тысячелетнюю историю совместного существования животных и человека.

— Они смирились с этим гораздо быстрее, чем можно было себе представить, — удивился профессор. — А почему бы и нет, собственно? Смерть, так или иначе, настигла бы каждого по одиночке, а теперь мы все уйдем вместе… Скольким из нас удастся избежать раковых опухолей, бессонных ночей, терзающих удушьем, подагры, старческого слабоумия, наконец, — всех этих напастей, от которых испокон веков страдали люди!

Собственные рассуждения, однако, нисколько не утешали Лангра. Общество, которое он всегда недолюбливал и даже презирал, казалось теперь бесконечно близким и дорогим. Предчувствие скорой смерти не покидало его ни на секунду, но желание помочь своим несчастным собратьям превосходило во сто крат его собственную драму. Если бы он только знал рецепт спасения… Они шли рука об руку, не понимая, для чего оставили надежное укрытие и чувствуя лишь насущную необходимость видеть рядом с собой таких же, как они, обреченных. Внутри каждого в эти минуты всколыхнулись религиозные чувства, души их прониклись священным ужасом перед гибелью, грозящей миллиардам живых существ.

Вдруг Сабина метнулась в сторону и заслонила собой детей. Вслед за ней насторожился Мейраль, пристально всматриваясь в какого-то серого человека на противоположной стороне улицы. Это был Веранн. Медленно, с блуждающим как у слабоумного взором он плелся по тротуару, спотыкаясь и задевая прохожих.

— И что с того? — подумал про себя молодой человек. — Это лишь еще один страдалец, такой же, как мы.

— Что с вами? Куда вы смотрите? — засуетился профессор.

Оглядевшись, он в свою очередь заметил столь ненавистную ему персону и со злости погрозил зятю кулаком. В этот момент толпа на время скрыла Веранна из поля зрения, и совсем рядом они увидели, как к потерявшему сознание подростку бросились на помощь двое мужчин. Послышался тихий, едва уловимый ропот, приглушенный, как вздох усталых, ко всему готовых людей. Затем, друг за другом, какой-то студент соскользнул на тротуар, прислонясь к фасаду, а вдалеке на мостовую как подкошенный рухнул ребенок лет шести. Люди поочередно падали наземь, словно скованные какой-то незримой цепью. Умирающих сразу подхватывали и относили в сторону.