Линия судьбы - Рощина Наталия. Страница 44

— Какой сезон? — дыхание сбилось. Ксения медленно опустилась на табуретку, хотя логичнее было бы выйти в прихожую.

— Сезон чудес! — насмешливо ответила Рита и засмеялась. — У тебя четырнадцать часов на размышления. Еще можно все остановить.

— А потом?

— Потом все идет по инерции.

— И я не смогу остановиться?

— Все, привет! — Рита оставила вопрос без ответа.

Маслова закрыла за собой входную дверь и легко спустилась по лестнице. Выйдя из подъезда, она подняла глаза, пытаясь найти окна Ксении. Сделать это оказалось легко, потому что та стояла, отодвинув занавеску, и смотрела Рите вслед. Обе одновременно улыбнулись. Это было искренне, от души. Губы сами непроизвольно двигались, придавая лицу выражение доброжелательности. Ксения послала Рите воздушный поцелуй, на что та удивленно подняла брови и лишь кивнула в ответ. Маслова поспешила домой, продолжая чувствовать на себе взгляд Ксении. Она всегда знала, когда на нее смотрят. Тогда ноги ее делали какие-то непривычно-мелкие шажки, лишая походку уверенности и грации. Разозлившись на себя, Рита еще больше расправила плечи, поправила сумочку и тряхнула волосами. Холодный октябрьский ветер играл ими, отчего тонкие пряди прилипали к губной помаде, попадали в глаза.

Рита уже миновала большой двор дома Ксении. Она вышла к дороге, по обеим сторонам которой росли клены с круглыми, невероятно красивыми кронами. Красно-желто-горчичные — они казались длинной, широкой, разноцветной, чуть колышущейся на ветру лентой, которую протянула вдоль серой, пыльной дороги художница-осень. Рита прищурилась, и разноцветье листьев слилось с сине-серым небом. Маслова подумала, что обязательно будет дождь. Не сегодня, так завтра наверняка. Она остановилась, чтобы поймать такси, и, прежде чем рядом остановилась попутка, успела подумать, что дождь и начало чего-то нового — к удаче. Рита желала ее своей новой подруге от всей души. Желала и гнала от себя мысли, что поступает неправильно, помогая Широковой стать на скользкую и опасную дорожку продаваемых удовольствий. Однако долго раздумывать над этим Рита не стала. По крайней мере, Ксению никто не агитировал, она сама решила круто изменить свою жизнь. Рита успокоила себя тем, что к двадцати двум годам каждый имеет право распоряжаться собой по своему усмотрению. Это называется жизненным опытом. Где написано, что в нем все должно быть списано с распорядка дня пансиона для благородных девиц?

Трагическая смерть Гоши Виноградова стала для всех, кто знал его, ужасающей, ошеломляющей новостью, в которую не хотелось верить. Его похороны собрали невероятное число молодежи: одноклассники и сокурсники составляли длинное траурное шествие. Это была удручающая картина. Лица собравшихся выражали растерянность, страх, непонимание происходящего. Гоша был слишком молод, чтобы можно было легко принять его нелепую гибель. И каждый из пришедших непроизвольно думал о том, что случилось несправедливое. Одно дело, как ни кощунственно это звучит, когда из жизни уходит пожилой человек: то ли он долго болел, то ли прожил свой долгий век и, может быть, вздохнул с облегчением, уходя в мир иной. Кто-то вспоминал потерю своих бабушек, дедушек, кто-то впервые так близко столкнулся со смертью.

Все двигались молча, едва находя в себе силы поднимать друг на друга глаза. Особенно страшно было встречаться взглядом с Любовью Ивановной. Необоснованное чувство вины за то, что ее сын погиб, а они живы, заставляло их смотреть себе под ноги, отмеривая шаг за шагом последний путь, в который они провожали своего товарища. Девчонки плакали, стараясь, чтобы мать Гоши не видела их слез, потому что еще во время прощания возле подъезда смерила заплакавшую одноклассницу сына суровым взглядом.

— Никаких слез! Мои глаза сухи, так и вы уж постарайтесь! — строго и твердо произнесла она, но, заметив, какое впечатление произвели на всех ее слова, поджала дрожащие губы и сказала мягко, просящее: — Не надо плакать, детки. Ему бы это не понравилось.

На кладбище Любовь Ивановна шла за гробом, который несли однокурсники Гоши. Недавно они получили дипломы об окончании. Совсем недавно праздновали первый рабочий день, первую получку. Они озорничали и вели себя шумно, но Любовь Ивановна не пыталась их утихомирить. Улыбаясь, она подносила все новые порции мороженого, бутербродов, кофе — блюдо пустело, и она снова шла на кухню: наполнять чайник, дорезать остатки колбасы, сыра, радуясь тому, что в их доме царит безудержное веселье. А сейчас время остановилось и безжалостно хлестнуло всех страшной реальностью. Так хотелось вернуться назад. Туда, где не было даже мысли о том, что все может так нелепо закончиться. Представить себе мир, в котором больше нет Игоря, было невозможно. И только его застывшее желтоватое лицо, словно маска с закрытыми глазами, снова и снова доказывало обратное — Гошка мертв.

Любовь Ивановна не проронила ни слезинки с того самого момента, как врач вышел к ней в коридор и, отведя глаза, тихо произнес:

— Мужайтесь, дорогая. Мы потеряли его. Примите мои соболезнования.

Она знала, что сына никто и ничто не спасет. Она давно чувствовала приближение беды, не задумываясь над причиной этой изматывающей тревоги, медленно, днем за днем лишавшей ее покоя. Любовь Ивановна обманывала саму себя: она почти наверняка знала причину перемен, произошедшую с Гошей. Все дело было в Ксении, в ней и только в ней. Гоша не говорил с матерью о разрыве, и это было самым верным доказательством того, что тема оставалась болезненной. С того времени как он расстался с Ксенией, мать не узнавала его. Это был другой мальчик, не ее сын. Она перестала понимать его, чувствовать. Любовь Ивановна сознавала, что ничем не может ему помочь, и потому не считала себя вправе вмешиваться в его личную жизнь, в личную жизнь юноши двадцати двух лет. Хотя для нее он по-прежнему был маленьким, беззащитным мальчиком, и за него она, не задумываясь, отдала бы собственную жизнь. Отдала бы свою… А взяли его. Те высшие силы, о которых последнее время так много и безоглядно говорят, забрали Гошу.

Солнца на небе больше не было. Не осталось красоты уходящего лета, ничего из того, что раньше приводило ее в умиление. Не было чувства голода, жажды, глаза отказывались видеть, уши — слышать. Ни одна информация больше не интересовала Любовь Ивановну. Она, как робот, делала все механически, односложно отвечала на вопросы. И оставалось только удивляться тому, что она все еще находилась в здравом уме, не потеряла способность реагировать на происходящее вокруг. Эти молодые люди, суетившиеся рядом, вызывали в ней зависть, с которой не было сил бороться, старики — раздражение, стыдиться которого Любовь Ивановна не собиралась.

Он погиб, сорвавшись с высоты, достаточной для того, чтобы разбиться насмерть. Но до того как Гоша упал, он получил удар током, практически испепеливший его. Мастер цеха, на глазах которого произошел несчастный случай, получил инфаркт. Врачи на носилках уносили его, едва владеющего речью, а он шептал, что Гоша нарочно взялся за провода. За мгновение до этого он посмотрел вниз и, увидев мастера, что-то прокричал ему, а потом быстро, уверенно, целенаправленно схватил оголенный провод рукой. Площадь поверхности ожогов была смертельной, но кроме того, он получил множественные переломы, сотрясение мозга, травму позвоночника. Он умер, так и не придя в сознание. Природа пощадила его, не дав осознать, ощутить, что с ним произошло после того, как пальцы сжали смертоносный провод…

Любови Ивановне позвонили на работу. Она сразу поняла, что случилось ужасное. Закрыв глаза, она стояла с трубкой в руке, вспоминая в мельчайших деталях их последнее утро. Гоша почти ничего не съел, помыл за собой посуду и вдруг попросил ее посидеть рядом. Она отложила фен, которым собиралась уложить вымытые волосы, и, улыбаясь, села напротив. Она не удивилась, не почувствовала неладного. Напротив — обрадовалась, решив, что дождалась: холодок между ними все-таки растаял. Ведь кто, как не она, способна ради Гоши — на все? Он не может не знать этого, поэтому и старается загладить вину за столько молчаливых месяцев, недосказанных слов, недоданного тепла. Теперь Любовь Ивановна понимала, что он прощался с ней. Его горячая ладонь с минуту сжимала ее руку, а потом Гоша резко разжал пальцы, поцеловал ее в щеку и быстро вышел в коридор. Она не успела вынести ему бутерброд и кофе в маленьком термосе, потому что неожиданно хлопнула входная дверь. Любовь Ивановна выглянула в окно и увидела, как Гоша, не оглядываясь, удаляется своей легкой, пружинистой походкой. Она удивилась его поспешному уходу, но быстро забыла о том, что это утро отличалось от сотен других, что они встретили вместе. Если бы она только знала, что ждет ее в этот так прекрасно начавшийся день…