Радости и тяготы личной жизни - Росс Джоу Энн. Страница 46

Сазерленд носил серые прекрасного покроя брюки и идеально чистую рубашку, ворот которой был расстегнут, а рукава закатаны, так что открывали сильные загорелые руки почти до локтей Такой человек, подумала Джейд, лучше бы смотрелся в кабачке у лесопилки, чем в элегантной приемной офиса. Когда он пожимал ей руку, она ощутила мозоли на его ладонях.

– После подробного знакомства с вашим досье я думал, что вполне готов к встрече с вами, – сказал Сазерленд. Глаза его не скрывали, что он чисто по-мужски оценил достоинства Джейд. – Но фотографии едва ли воздают вам должное. Разрази меня гром, но вы краше породистого щенка.

– Я полагала, что все сравнения уже слышала, – настороженно, будто отгораживаясь от мужской ауры, произнесла Джейд, – оказывается, я ошибалась.

– Господи, да причем здесь сравнения, – резковато возразил он. – Если мы с вами вместе затеваем это дело, вам следует сразу запомнить, что я хоть и крут нравом, но прям и честен. Ничего, кроме правды, вы от меня никогда не услышите.

– Вы не представляете, как приятно слышать такое, – прохладно сказала Джейд. – Но вы упустили один нюанс, мистер Сазерленд. Я еще не решила, будем ли мы вообще сотрудничать.

Подоплека сказанного была очевидна: на – »смотрины» пришла она, а не он. И выбор сделает она.

Если Сазерленд и был задет этим не слишком дружелюбным замечанием, то никак этого не выказал.

– Зовите меня Сэм, – лишь произнес он.

Потом подошел к столу, где были разложены цветные и черно-белые снимки Джейд в разных ракурсах и позах. – Сомневаюсь, что у вас вообще есть неудачные фотографии, – продолжал он. – Но когда я увидел вот эти, я понял, что вы – женщина, способная заставить арабов покупать антифриз.

Он держал серию наиболее чувственных снимков из кенийской поездки. На них ее маслянисто-шелковая кожа лоснилась, как натертая бархоткой медь. Когда эти фотоработы впервые появились во французском «Воге», прошел слух, что Грейс Мирабелла, женщина, не склонная делать комплименты конкурентам, обмолвилась где-то, что эта вызывающая серия делает Джейд скорее неземным чудесным явлением, чем женщиной из плоти и крови.

– Спасибо, – пробормотала Джейд.

– Господи, да не надо благодарить, когда говорят правду.

Сазерленд открыл флакончик «Эверластинг», протянул Джейд.

– Понюхайте. И скажите первое слово, которое придет после этого вам в голову.

Немного приторный «романтический» аромат щедро воздавал дань цветущим апельсиновым деревьям – Свадьба, – сказала быстро Джейд. – Невеста вся в белых кружевах.

– Девственница, – уточнил Сэм.

Если резкость Сазерленда удивляла, то необыкновенная точность в определении запаха поражала.

– Точно.

– Значит, к вам это не имеет отношения.

– Мне, вероятно, следует оскорбиться?

– Конечно, нет. Она красивая женщина, Джейд, но имидж, который вам предстоит создать, бесконечно далек от облика смущенной невинной невесты. – Открыв другой флакончик, он сказал:

– Попробуйте теперь этот запах. Убогие дурни из «Доналдсон Энтерпрайзес» именно его проглядели в угоду духам «Эверластинг».

– О-о, – протянула Джейд, вдыхая экзотическую смесь с нотками амбры и мускуса, – это напоминает мне о Кении.

– В яблочко! Точно такие ассоциации и должен вызывать этот запах. Я хочу сыграть на волне популярности, поднятой Мерил Стрип в фильме «Из Африки». Едва вышла эта картина, все женщины от восточного до западного побережья тут же натянули на себя хаки. Я сегодня прошелся по Мэдисон-авеню – там будто десант из «Банановой республики» высадился... Эти духи я назову – барабанную дробь, маэстро! (вместо барабана Сэм с успехом использовал стол) – «Тигрица»!

– Но в Африке нет тигров, – сочла необходимым заметить Джейд. На эту встречу она шла с твердой уверенностью, что возненавидит Сэма Сазерленда, однако нашла его даже забавным.

– Поэтическая вольность художника! – широким жестом он отмел все возражения. «А руки у него красивые и движения выразительные, – машинально подумала Джейд. – Широкие ладони, длинные, артистические пальцы». – У меня есть сам запах, есть концепция всей рекламной кампании, осталось только, чтобы вы, Джейд, согласились стать моей Тигрицей.

Вот так, прямо и откровенно, он предложил ей трехлетний контракт, а названное им вознаграждение в долларах сразу превратило ее сегодняшние доходы в жалкое пособие.

– Полагаю, Нина говорила, что я намерен подписать с вами контракт на эксклюзивные права? – спросил Сазерленд.

– Вы серьезно это говорите?

– О бизнесе я всегда говорю серьезно. Итак, Джейд, ваше решение – да? Или нет?

– Это надо обсудить с моим агентом.

– Прекрасно, позже мои люди свяжутся с Ниной Грэйс, и обговорят все детали. Но соглашение заключаем конкретно вы и конкретно я.

Поэтому, Джейд, я лично хочу услышать от вас ответ.

Джейд поняла, что этот человек может сделать ее мечты материально осязаемыми.

– Да, я с удовольствием стану женщиной-Тигрицей.

– Великолепно, – коротко сказал Сэм, от удовольствия потирая руки.

Не скрывая, что иного исхода этой встречи и не ожидал, он подошел к встроенному в стене холодильнику, достал бутылку шампанского, ловко и элегантно открыл ее. Глядя, как он наливает в бокалы игристое золотисто-жемчужное вино, Джейд еще раз отметила про себя, что у него очень выразительные и красивые руки.

– За нас, – произнес Сэм, передавая ей хрустальный фужер, – и за наше плодотворное сотрудничество.

Энтузиазм его оказался очень заразителен, и Джейд, беря из его рук бокал, улыбнулась. Улыбнулась впервые с тех пор, как две недели назад в ее доме появился Кинлэн Гэллахер и нанес свой страшный удар.

– За нас.

Очень скоро Джейд выяснила, что Сэм Сазерленд не терпит проволочек, безделья. Он привык жить и работать в стремительном темпе, и уже через пять дней после их первой встречи Джейд почти с удивлением обнаружила себя в просторной фотостудии в Бруклине. Нарядившись в «рабочий костюм», а точнее в миниатюрнейший купальник-бикини тигровой расцветки, повесив на шею безумное ожерелье из перьев диковинных птиц, чьих-то зубов и косточек, она вышла под юпитеры, где уже ждали ее партнеры – группы живых дрессированных тигров. Томми Джонс лихо защелкал своей фотокамерой.

– Ну, это потрясающе, красотуля ты моя, – приговаривал Томми, в то время как Джейд медленно поводила головой, позволяя своим волосам струиться неистовым медным водопадом. – Теперь давай свой знаменитый «иди-сюда» взгляд.

Жар от мощных бестеневых прожекторов немного согревал ее так скудно в этом прохладном помещении одетое тело; тихо жужжал поставленный на «автомат» Никон. Плавно и женственно Джейд изменила позу, опустила глаза, чуть склонила голову и наконец, мягко улыбнувшись, глянула в камеру из-под опущенных густых ресниц.

– Разрази меня гром, если это не само сладострастие, – разве что не рычал Томми, – это личико, эти грудочки, эти ножки, которым нет конца. Много я всего повидал, но ты – лучше всех.

Джейд, слава Богу, давно и много работала с Томми Джонсом и прекрасно знала, что такие слова он говорит всем девушкам-фотомоделям. Но как бы то ни было, когда включался свет в студии и начинал щелкать фотоаппарат, Томми удавалось убедить любую стоявшую перед ним женщину, что красивее ее на свете нет. Своим хрипловато-низким, прокуренным голосом, уверенными движениями рук, то поправляющих волосы, то приспускающих бретельку на платье, то просто ласково похлопывающих по бедру девушки, Томми умел сделать свою модель не просто красавицей, он будто вдыхал в нее жизнь и чувственность.

– О, черт, ты меня просто разжигаешь, – промурлыкал он, подойдя к Джейд, чтобы опустить узкую полоску ее лифчика-бикини до почти скандального уровня.

Кожей ощутив прикосновение его жестких пальцев, у Джейд внутри загорелось нечто вроде чувственного желания. Это нечто, она знала, исчезнет, как утренняя дымка, когда погаснут огни в студии, когда закончится пленка в фотоаппарате.