Разговоры запросто - Роттердамский Эразм (Дезидерий). Страница 69

А ведь то, что я описала, — лишь ничтожная доля моих страданий! Но теперь забот стало гораздо меньше, и я благодарила бы тебя за это самой горячею благодарностью, если бы выгода не привела за собой новой невыгоды, еще тяжелее: досуга-то больше, но почестей меньше и меньше богатства. Раньше ко мне обращались: «Царица небесная!», «Владычица мира!» Теперь насилу дождешься, пока услышишь: «Радуйся, Мария!» Раньше меня одевали в самоцветы и золото, то и дело облачали в новое платье, приносили мне драгоценные дары, теперь насилу прикрываюсь половинкою плаща, да и тот весь изъеден мышами. Годовые доходы такие жалкие, что едва хватает на прокорм горемыке-причетнику, на лампадку да на сальную свечку. Впрочем, это бы еще можно сносить, но говорят, что у тебя наготове планы пошире. Говорят, ты клонишь к тому, чтобы всех святых, сколько их ни есть, изгнать из храмов повсюду! Еще и еще раз обдумай, что ты затеял. У других святых достанет силы отомстить за обиду. Петр, изгнанный из храма, в свою очередь, закроет перед тобою вход в царство небесное. Павел — с мечом, Варфоломей — с ножом, Вильгельм, хоть и в рясе, а вооружен с головы до пят, и даже пику в руке держит. А с Георгием как ты совладаешь — ведь он и верхом, и в панцире, и копье под мышкою, и меч у пояса? И Антоний не безоружен — палит священным огнем. И у остальных — у каждого либо оружие, либо напасть, которые они и направляют против кого бы ни вздумалось. Я и в самом деле беззащитна, но ты прогонишь меня не иначе, как вместе с сыном, которого я держу на руках. Расстаться с ним я не соглашусь никогда; либо, заодно со мною, ты вытолкаешь за порог и его, либо обоих оставишь, если только не предпочтешь иметь храм без Христа.

Вот о чем я хотела тебя известить. Ты же рассуди, как тебе отвечать, ибо я встревожена не на шутку.

Послано из Каменного нашего дома, в августовские календы, в год от рождения моего пострадавшего сына 1524.

Каменная Дева руку приложила».

Менедем. Да, грозное и страшное письмо. Вперед он, верно, поостережется…

Огигий. Если он в здравом уме, то конечно. Менедем. А почему и достойнейший Иаков не написал Главкоплуту того же?

Огигий. Точно не знаю. Но он намного дальше [353], а все письма в наше время перехватываются.

Менедем. А что за бог опять привел тебя в Англию?

Огигий. Во-первых, ветер, на диво попутный, а во-вторых, я почти что обещался святой Деве Приморской снова навестить ее через два года.

Менедем. И о чем ты хотел ее просить?

Огигий. Да о том же, о чем все просят: о благополучии домашних, о богатстве, о долголетии и радости в этой жизни, о вечном блаженстве в жизни будущей.

Менедем. A у нас Присно дева не могла тебе этого даровать? В Антверпене у нее храм намного пышнее, чем там.

Огигий. Пожалуй, что могла бы, спорить не стану, но в разных местах она дарит разное: либо так именно ей угодно, либо, по своей доброте, она приспосабливается к нашим склонностям.

Менедем. Про Иакова я слышал много раз, но, сделай милость, опиши мне царство этой Приморской. Огигий. Постараюсь, и буду краток, насколько удастся. Она славится по всей Англии, и едва ли ты сыщешь на целом острове человека, который бы надеялся преуспеть, не принося ей ежегодных даров, хотя бы и скромных — в меру своих средств и сил. Менедем. Где она обитает?

Огигий. На самом краю острова, к северо-западу [354], невдалеке от моря — примерно в трех милях. Все селение кормится лишь наплывом богомольцев. Есть обитель каноников, именуемых «уставными»: они занимают среднее положение между монахами и так называемыми «белыми» или «мирскими» канониками. [355]

Менедем. Прямо амфибии какие-то! Вроде бобров.

Огигий. И крокодилов. Но оставим колкости, и я в трех словах объясню тебе то, что ты хочешь узнать. Когда дела складываются скверно, они — каноники, когда благоприятно — монахи.

Менедем. Ты всё задаешь мне загадки.

Огигий. Сейчас прибавлю математическое доказательство. Если бы папа римский метнул молнию в монахов, эти сразу бы заявили: «Мы не монахи, мы каноники». А если разрешит всем монахам взять жену, тут они все станут монахами.

Менедем. Неслыханное доныне благодеяние! Хоть бы взяли и мою заодно.

Огигий. Однако — к делу. У обители нет иного до-кода, кроме щедрости Богородицы. Крупные дарения сохраняются на будущее, а наличные деньги и вклады малой ценности идут на содержание братии и настоятеля, которого они величают приором.

Менедем. Жизнь ведут достойную?

Огигий. Дурного об них не скажешь: благочестием они богаче, чем годовым прибытком. Церковь нарядная и красивая, но Дева живет не в ней: тот храм она, в знак почтения, уступила сыну, а собственный ее храм поставлен так, чтобы матери быть справа от сына.

Менедем. Справа? А сын куда обращен лицом?

Огигий. Верно напомнил, спасибо. Если сын смотрит на запад, то мать по правую руку от него, если повертывается к востоку — по левую. Но и это еще не ее жилище, потому что постройка не закончена, нет ни окон, ни дверей, и весь собор продувается насквозь в любом направлении, а по соседству — отец ветров, Океан.

Менедем. Худо. Так где же все-таки она обитает?

Огигий. В том недостроенном храме есть тесная часовня с дощатыми стенами; в двух противоположных стенах — по узкой дверце, пропускающей богомольцев Света мало, — только то, что от свечей, — ноздри ласкает благоухание.

Менедем. Это все приличествует святыне.

Огигий. Ах, Менедем, если б ты увидал это своими глазами! Ты бы сам сказал, что это райские кущи, — так все блистает самоцветами, золотом, серебром!

Менедем. Слушаешь тебя — и тянет пуститься в путь.

Огигий. И стоит того: не пожалеешь.

Менедем. А священного елея там нет вовсе?

Огигий. Глупец! Елей сочится лишь там, где преданы погребению святые, например — из гробницы святого Андрея или святой Екатерины. А Деву Марию не погребали.

Менедем. Да, признаться, я ошибся. Но ты продолжай.

Огигий. Дабы шире разлился страх божий, в разных местах показывают разные вещи.

Менедем. И, вероятно, — чтобы больше и щедрее давали, в согласии со стихом:

Огигий. И повсюду наготове мистагоги [357].

Менедем. Из каноников?

Огигий. Что ты! Их никогда не зовут, чтобы не отвлечь от благочестия хотя бы и ради благочестия, и чтобы, служа Деве, они не позабыли о собственном девстве. Только во внутренней часовне — в покое святой Девы, о котором я говорил, — у алтаря стоит каноник.

Менедем. Зачем?

Огигий. Чтобы принимать даяния.

Менедем. А чтобы против воли давали, так бывает?

Огигий. Никогда! Но бывает так, что один, без свидетелей, человек не дал бы, а когда рядом кто-то есть, благочестивый стыд заставляет дать; или, в иных случаях, дают щедрее, чем собирались вначале.

Менедем. Это чувство всякому человеку знакомо, я по себе знаю.

Огигий. Однако ж есть у святейшей Девы и такие почитатели, которые, делая вид, будто возлагают свое приношение на алтарь, с поразительною ловкостью и проворством крадут то, что положил другой.

Менедем. Но пусть бы и никто не присматривал — разве Дева не испепелила бы воров на месте?

Огигий. Почему же Дева, а не сам Отец небесный, которого они обирают безо всякого страха, хотя бы даже приходилось проломить стену храма?

Менедем. Не знаю, чему больше дивиться, — их ли нечестивой самонадеянности или божией кротости.

Огигий. С северной стороны — ворота, только не в храмовой стене, а в ограде, окружающей храм. В воротах — крохотная калитка, вроде тех, что в домах и замках у знати, и если кто желает войти, то сперва выставляет далеко вперед ногу, а потом низко наклоняет голову.