Черный Лотос - Роулэнд Лора Джо. Страница 80

Восемь бонз выдержали взгляд, но доктор и настоятельница отвели глаза и словно ощетинились. Наконец Хару посмотрела на Анраку, чье лицо сделалось напряженно-зловещим.

– Именно так, – произнесла Рэйко. – Пусть не он убивал, а другие по его повелению – все равно их смерть на его совести. Он и тебе готовил такую же участь.

Хару замотала головой, однако отрицание вышло неубедительным – Рэйко поймала ее потрясенный взгляд.

– Скажете, нет? – обратилась она к Анраку.

Тот промолчал. Рэйко поняла, что затея загнать первосвященника в угол ей удалась. Анраку предстояло либо покаяться и тем самым ослабить влияние на Хару, либо признать, что не все в Черном Лотосе ему подвластно. Как ни претило проигрывать, позволить выставить себя шарлатаном он тоже не мог. Глаз Анраку недобро сверкнул.

– Вот кто расскажет нам о событиях перед пожаром, – указал первосвященник на Дзюнкецу-ин.

– Я?! – Оказавшись в центре внимания, настоятельница побелела как полотно. – Но ведь меня... я ничего не знаю... я...

Анраку перехватил ее взгляд, и она осеклась, покорившись его воле.

– В ту ночь, – послушно начала Дзюнкецу-ин, – я шла через двор и вдруг увидала двух девочек, крадущихся от приютских дверей.

"Выходит, она была вовсе не у себя, как заявляла прежде", – отметила про себя Рэйко. Похоже, Анраку хитроумно переводил подозрение с себя на Дзюнкецу-ин, а она, Рэйко, теряла очко в борьбе за свою жизнь. Зато возник шанс узнать правду о преступлениях в хижине, а заодно – выгадать время.

– Я уже собиралась отправить негодниц в постель, – продолжала Дзюнкецу-ин, – но тут разглядела и Хару – девчонки следили за ней. Мне захотелось узнать, что она задумала, и я отправилась следом. Не подходя к хижине, девочки повернули назад. Я укрылась за деревом, и они меня не видели. Потом я пошла дальше. В хижине горел свет. Хару юркнула в дверь, а я осталась снаружи и смотрела через окно. Она была с Оямой. Он стиснул ее шею между ног. Хару кричала, а он орал на нее. Потом они сцепились. Хару ударила его статуэткой по голове и, как видно, убила.

Пока настоятельница рассказывала, как Хару выскользнула из хижины, спрятала статуэтку и вернулась, Рэйко слушала и диву давалась. Дзюнкецу-ин почти слово в слово повторила показания Хару на суде, а ведь у нее не было причин выгораживать девушку. Выходит, Хару говорила правду!

– Когда-то начальник полиции Ояма арестовал меня и приговорил к проституции в Ёсиваре, а потом вынуждал принимать его здесь. А теперь он был мертв! Вот так удача! – Глаза настоятельницы вспыхнули мстительной радостью. – К тому же у меня наконец появилось в чем уличить Хару перед его святостью. Я надеялась, он ее выгонит.

Несомненно, Дзюнкецу-ин ненавидела Ояму и благословляла судьбу, которая не только покарала его, но и подарила ей власть над соперницей. Ее не заботило, попадет Хару в руки закона или нет, – в любом случае девушка ей больше не мешала. Рэйко недоумевала, почему Дзюнкецу-ин не доложила о ней раньше.

– Но потом я поняла, что никто, кроме меня, не видел, как Хару убила Ояму, – сказала настоятельница, подтверждая догадку Рэйко. – Возьмись она отпираться, неизвестно, кому бы поверил Анраку. Не хватало, чтобы убийство сошло ей с рук!

Голос Дзюнкецу-ин дрогнул от ярости.

– Я проследила за Хару до хижины, потом разулась, а одну сандалию – тяжелую, с толстой деревянной подошвой – взяла в руку. – Она занесла ладонь, стиснув пальцы вокруг воображаемой туфли. – Хару стояла ко мне спиной. Я подкралась и ударила ее по голове. – Дзюнкецу-ин показала удар. – Хару упала лицом вниз. Я проверила: она была жива, только без сознания. В кладовой мне удалось раздобыть масла и ветоши. Я обмотала ею палку – получился факел. Затем пошла к хижине. Хару еще не пришла в себя. В комнате, рядом с телом Оямы, горела лампа. От нее я и зажгла ветошь, а потом налила масла в комнате и коридоре, а остальным окатила снаружи стены. От факела они сразу вспыхнули. Кувшин с остатками масла я припрятала в кустах, потом обулась и вернулась к себе в покои. Хару еще лежала в саду. Я слышала, что ее муж погиб в пожаре, и хотела, чтобы ее заподозрили в смерти Оямы и поджоге.

"Так вот как Хару очутилась рядом с хижиной и получила клеймо убийцы и поджигательницы", – поняла наконец Рэйко. Ощущение торжества справедливости заставило ее забыть о страхе. Хару не собиралась убивать Ояму и пожара не устраивала – стало быть, ее муж тоже погиб случайно, точь-в-точь как она показала на суде. Да, Хару немало лгала и преступала закон, но немало и пострадала. Все это время чутье говорило Рэйко правду.

Хару слушала Дзюнкецу-ин со смесью недоверия и замешательства в глазах.

– Значит, это ты меня подставила, – проговорила она.

Настоятельница усмехнулась:

– За проступки надо отвечать.

– И Тиэ с мальчиком тоже ты убила! – Новая догадка привела Хару в негодование. – Ты всегда ненавидела их. Тиэ нравилась Анраку, а Светоч Духа был его сыном.

– Здесь я ни при чем, – огрызнулась Дзюнкецу-ин. – Их даже не было в хижине, когда я туда заходила.

Окрыленная своей правотой, Рэйко снова решила поднять тему виновности Анраку.

– Дзюнкецу-ин объяснила, откуда возник пожар и почему ты потеряла сознание, – сказала она, – но не то, как погибли Тиэ и ребенок. В их смерти повинен Анраку.

Хару оглянулась, явно собираясь обрушить те же обвинения на первосвященника. Рэйко было воспрянула духом, но тут Анраку высокомерно улыбнулся ей и произнес:

– Продолжение истории поведает нам доктор Мива.

Тот вздрогнул, снова послышались его хлюпающие вдохи.

– Да, но...

Взгляд Анраку пригвоздил Миву к месту, и он послушно заговорил:

– После родов Тиэ очень горевала. Она хотела воспитывать сына сама, но монахини отобрали его, чтобы растить вместе с другими детьми, и почти не подпускали ее к приюту. Ей не нравилось, как они обучают детей. Она никак не понимала, что молитва и пост укрепляют их дух, и жаловалась, когда ее мальчика секли за непослушание.

Рэйко вспомнила слова Сано об истощенном тельце малыша в ссадинах от побоев – следах изуверской муштры сектантов.

– Вскоре Тиэ начала сомневаться в других наших порядках, – продолжал Мива. – Она отказалась помогать мне в опытах. По ее словам, было неправильно испытывать на лежачих больных лекарства, от которых они не выздоравливали, а заболевали еще больше. Она требовала объяснить, для чего мы готовим подобные снадобья. Узнав, что мы собираемся отравить колодцы в Эдо, Тиэ попыталась переубедить меня, говоря, что так делать нельзя, умоляла свернуть опыты. Однажды мы повздорили, а потом она убежала.

Выходило, что верность Тиэ Черному Лотосу подорвало плохое обращение с детьми. Спор, о котором упоминала Хару, действительно имел место, однако Сано не придал ее словам значения.

– Но я не убивал Тиэ, – сказал доктор Мива, отскочив назад, поскольку Хару повернулась и направила на него меч. – Я всего-то сказал Кумасиро, что с ней нужно разобраться, пока она не наделала бед.

Рэйко похолодела. "Разбирательство" доктор доверил тому, кто сейчас держал ее железной хваткой, тому, кто был повинен в смерти Тиэ и ребенка. Когда же Анраку устремил свой гипнотический взгляд на Кумасиро, тот напрягся, но потом покорно произнес:

– Я устроил за ней слежку. В ту ночь она, пока не рассвело, выкрала сына и собралась бежать. Мы перехватили их на пути к воротам. Я поступил в соответствии с обычным правилом, применяемым при поимке беглецов.

"То есть удушил", – мысленно продолжила Рэйко. Бессердечие Кумасиро ужасало ее, а соприкосновение с ним заставило содрогаться от отвращения.

– Когда мои люди несли тела ко входу в туннель, прибежал дозорный с новостью о пожаре. В саду он нашел Хару, лежащую без сознания. Его слова навели меня на мысль. Мы отнесли тела к хижине и положили внутри. Полицейский Ояма лежал на полу мертвый. Все выглядело так, будто Хару прикончила его и подожгла дом, чтобы замести следы. Так отчего бы не повесить на нее два других убийства? Тогда бы полиция наверняка ее сцапала. Потом я устроил нападение в тюрьме, чтобы ускорить дело.