Кузница в Лесу - Роэн Майкл Скотт. Страница 46

Глава 6

СНЕГ В ЛЕСУ

Керморван с большим спокойствием выслушал рассказ Элофа.

— Иначе и быть не могло, — сказал он. — Я должен был верить тому, что говорило мне сердце. Они живы, они реальны, эти великие древние герои! — Его глаза сияли ярко и восторженно, как у ребенка. — И мне дано ходить среди них, разговаривать с ними, жить с ними…

Он покачал головой, как будто еще не в силах поверить своему счастью.

— Жить с ними… — тихо повторил Элоф. — Значит, ты веришь Тапиау? Ты собираешься выполнить его желание?

— Едва ли, — поспешно ответил Керморван. — Во всяком случае, не так скоро. Нужно еще ответить на много вопросов, но как я найду ответы, если не останусь здесь на время? Я не могу пренебречь такой возможностью, иначе подведу свой народ. И по правде говоря, это прекрасное место.

Глядя вокруг, Элоф был вынужден согласиться с ним. Был ранний вечер, так как все путешественники проспали еще долго после полудня, и он сам дольше всех. Теплое солнце разливало золотое сияние по каменным и деревянным стенам, и он не мог не восхищаться их благородной симметрией, изящными линиями кровель наверху, искусной резьбой и каменными барельефами, ранее скрытыми в темноте. Высоко над внешними стенами парили резные сплетения тонких ветвей, словно окаменевшие вьюнки, филигранные, но прочные, оплетавшие грациозных оленей, чьи поднятые головы тянулись к листьям, которые никогда не опадут. Вокруг спиральной лестницы в башне дракон разматывал витки своего хвоста и раскидывал кожистые крылья лишь для того, чтобы закинуть голову в агонии близ вершины, где меч воина пронзал его насквозь. Вокруг внутренних стен большого двора колыхались огромные волны, вырезанные в барельефе, а по ним скользили гордые корабли, целый флот, за раздутыми парусами которого восходило солнце. Но на задней стене бушевал шторм: волны бурлили и разбивались под свесом остроконечной крыши, а небо было затянуто облаками. Лишь один силуэт можно было различить посреди бушующего океана — высокая темная фигура, борющаяся с истрепанным парусом на борту маленькой лодки.

Элоф невольно проникся сочувствием к Керморвану. Действительно, трудно было подозревать злой умысел среди образцов столь великого мастерства и любви к прекрасным вещам. Его первоначальные страхи улеглись еще больше, когда несколько Стражей принесли еду. Они больше не казались зловещими и неестественными; их длинные конечности, кисти и ступни странной формы просто отличались от человеческих и были так же приспособлены к жизни на деревьях, как его орудия — к обработке металла. С таким же успехом можно страшиться гладкой тюленьей шерсти, сформированной морем, или больших глаз дьюргаров, привыкших к темноте.

Элоф был поражен, впервые увидев среди Стражей стариков и детей. Все они были красивы на свой манер: солнце окрашивало их волосы расплавленной бронзой, играло на веснушчатой коже и зажигало зеленые огоньки в их широких глазах. Дети и подростки были более оживленными, чем взрослые, и веселое слово часто вызывало у них застенчивую улыбку, в чем вскоре убедился Тенвар. В их присутствии даже взрослые отчасти утрачивали свою замкнутость и начинали говорить. Их детское простодушие, о котором говорил Корентин, больше напоминало Элофу бдительный, но неразвитый разум, граничащий с животным разумом в своем пренебрежении ко всему, кроме самых насущных и непосредственных нужд. Даже старики с морщинистыми лицами и седыми волосами выглядели такими же беспечными и беззаботными, как молодежь. Все их помыслы были о предстоящем празднестве, где они выступали одновременно в качестве слуг и гостей; и то, и другое доставляло им равное удовольствие.

Вскоре Элоф покинул их и отправился полежать в тени и привести в порядок свои спутанные мысли. То, что Стражи могут стариться и иметь детей, плохо сочеталось с его первыми безумными догадками насчет обитателей лесного замка и порождало новые сомнения.

Весь этот день путешественники отдыхали, ели и пили, когда им этого хотелось. Корентин пришел удостовериться, что у них есть все необходимое, но вскоре предоставил их самим себе. Они еще раз выспались, не заботясь о том, как рано нужно вставать на следующее утро. Стражи показали им источники и пруды с чистой водой на склоне холма под башней, где они могли искупаться. Хотя вода была холодной, как камни, из-под которых она вытекала, она смыла с них дорожную грязь и наполнила затекшие конечности новой жизнью и энергией. По возвращении они обнаружили, что их старая одежда отсутствует, а на ее месте лежат богатые одеяния того фасона, который носили обитатели лесного замка. Элоф был удивлен, увидев черные штаны и тунику кузнеца, тем более что она была богато расшита по вороту и обшлагам золотыми и серебряными нитями, образующими странно знакомый узор из знаков и символов. Лишь проведя рукой по переплетению витых нитей, он вспомнил и поспешно достал из своей котомки старинный бронзовый посох с загнутым концом. Сходство символов поразило его: они не только совпадали, но и были расположены в одинаковой последовательности. Узор, выложенный вокруг воротника, повторялся в виде двух половинок на запястьях.

Темное подозрение снова всколыхнулось в душе Элофа; разве он сам не заковал некоторые из этих символов в чародейский меч, поражающий на расстоянии, извратив свое врожденное мастерство кузнеца? Эти символы наделяли создаваемый предмет свойствами принуждения и командования. Прищурившись, он внимательно посмотрел на вышивку, но не увидел ни проблеска живого света за золотыми и серебряными нитями; его пальцы тоже не чувствовали трепета высшего присутствия, заключенного в посохе. В сущности, так и должно было быть — чем мощнее узор, тем крепче он связан с материалом и формой, для которой он предназначен. Перенесенный или скопированный на другую поверхность, он утрачивает силу и становится лишь украшением.

Элоф осторожно поднял тунику, надел ее через голову и облегченно вздохнул, не почувствовав ничего особенного или необычного. Но когда он разглаживал складки на поясе, пальцы сообщили ему еще одну истину: эта вещь была не новой, ее носили раньше, но подогнали по его росту. Какой кузнец прошел этой дорогой до него и носил одеяние с этим странным узором? И где он теперь?

Один за другим члены отряда стали появляться перед остальными в своих обновах. Некоторые чувствовали себя стесненно, другие, как Тенвар, выхаживали с самодовольным видом. Но когда появилась Иле в развевающемся белоснежном платье с серебристой верхней юбкой, все головы повернулись к ней. Ничто не могло сильнее контрастировать с ее обычной кожаной курткой и шерстяными штанами или килтом; текучие линии платья скрадывали ее квадратную дьюргарскую фигуру и выгодно оттеняли кудрявые черные волосы и сверкающие глаза. Тенвар даже попытался поцеловать ей руку, но, уловив опасный блеск в ее глазах, счел за благо отойти в сторону. Лишь Керморван отсутствовал, и Элоф уже собирался напомнить об этом, когда на верхней лестнице зазвучали шаги и в галерею вошел Корентин, на чьих плечах лежала тяжелая мантия, темно-синяя, как воды океана. Рядом с ним шествовал Керморван в таком же облачении, но зеленого цвета. Их головы были увенчаны золотыми обручами со вделанными самоцветами, а высокие воротники напоминали ажурное кружево из редких металлов. Проницательный взгляд Элофа уловил в самоцветах искристые отблески, как на поверхности освещенной солнцем воды: в них обитали сильные качества, создававшие вокруг владельцев чары власти и королевского величия. Стражи отводили взгляды, как от яркого солнца, и низко кланялись; спустя мгновение Элоф и другие путешественники тоже поклонились. А вечером, когда два лорда повели путников вниз по лестнице в Зал Древа, где был накрыт ужин, громкие фанфары возвестили об их появлении, и все собравшиеся почтительно склонились перед ними, как тростник на ветру.

Путешественников усадили за личным столом Корентина, установленном под деревом на высоком помосте. Справа от себя он посадил Керморвана и леди Терис, а слева сидели Элоф и Иле. Ужин начался с большими церемониями, но без особой торжественности — вскоре повсюду уже гудели оживленные разговоры, и особенно громко раздавались голоса Гизе и Мерау Ладана, обсуждавших предстоящую охоту. Лишь Элоф молчал, разглядывая блестящее общество и пытаясь представить, как давит на душу груз тысячелетних воспоминаний. Это казалось почти невообразимым, подобно многому другому в лесном замке, и раздражало его. Он не принял происходящее так же слепо, как его спутники; он старался сохранить дистанцию и быть бесстрастным наблюдателем, изучая положение так же пристально, как мог бы рассматривать пробный образец, только что вышедший из горна. Тогда он вынесет решение… но не раньше.