Кузница в Лесу - Роэн Майкл Скотт. Страница 90

— Странно, — тихо произнес Керморван. — А ведь я почти поверил, что ты искренне желал нам успеха…

— Но это правда! — ответил Брион, словно удивленный несправедливым упреком. — Помешать тебе было моим долгом, но я тем не менее надеялся, что ты достигнешь цели. Ведь здесь ничто не помешало бы мне собственноручно разобраться с тобой, и в Брайхейне я не мог этого сделать, не пожертвовав своим авторитетом. Здесь я мог бы открыто сразиться с тобой и одним ударом покончить с твоим прогнившим родом.

— Что же ты медлишь? — взорвался Керморван. — Вот он я, перед тобой! Тебе нужно лишь отдать приказ. Освободи меня, верни мне меч, и тогда мы посмотрим, куда упадет удар, с чьим родом будет покончено!

Брион медленно покачал головой.

— Мне очень жаль, но я не вправе этого сделать. Я здесь главным образом для того, чтобы повидаться с тобой на прощание и высказать свое сожаление. Меня лишили удовольствия сразиться с тобой, и ваши жизни отданы другому. Полагаю, это вопрос дисциплины и справедливое воздаяние за мои просчеты. Что касается вас, вы получите достойную награду за все хлопоты, которые вы нам причинили. Безумие и отчаяние будут вашим уделом перед смертью, ибо таковы дары посланца, который придет к вам.

Брион кинул быстрый взгляд в сторону открытой ставни; когда он обернулся, на его лбу заблестели бисерные капли пота.

— Мне нельзя здесь оставаться, — хрипло сказал он. — Я и так уже задержался слишком долго. Завтра я вернусь на запад, чтобы возглавить очистительную борьбу, которую ты тщетно пытался остановить, а затем последует новая атака на Кербрайн. Не питай иллюзии, что кто-то сможет ее остановить! Ворон питается мертвечиной, и ему все равно, чьи кости он будет клевать. Прощай!

Он поспешно вышел из камеры и с силой захлопнул дверь. Ключ дважды повернулся в замке с металлическим скрежетом, и наступила тишина, если не считать слабого плеска волн далеко внизу.

Элоф хотел было заговорить, но не смог. Остальные тоже словно онемели; ужас, который они видели в глазах Бриона перед его уходом, оказался заразительным. Он смертельно боялся остаться в подвале и стать участником того, что должно было произойти, пусть даже в качестве свидетеля, хотя странная сумеречная жизнь должна была приучить его к всяческим ужасам и жестокостям. Элоф вздрогнул от внезапного звяканья металла, но по тяжелому дыханию рядом с собой догадался, что это был Керморван, яростно но тщетно напрягавшийся в своих оковах. Элоф тоже пытался освободиться, пока швы его куртки не затрещали, а мышцы и сухожилия, казалось, были готовы лопнуть от усилий. Но сталь цепи и кандалов держалась крепко, и в результате он лишь опрокинулся набок, глотая пыль пересохшим ртом.

Казалось, страх постепенно наполнял комнату, пока потревоженные пылинки, танцевавшие в лунном свете, мало-помалу оседали на пол. Внезапно пылинки взметнулись под порывом леденящего ветра, за которым последовал еще один, и еще, словно пульсирующее биение огромных крыльев. Они кружились и сверкали, словно крошечные частицы металла, все гуще и ярче, обретая форму, сливаясь в стройный силуэт, сотканный из света и тени. Казалось, он возник из лунных лучей: призрачное существо, состоявшее из серебристого блеска и непроглядной тьмы. Свет он носил как кольчугу, а тьму как плащ, похожий на распростертые черные крылья. Блестящим был его шлем, черными — свирепые птичьи глаза на забрале и древко длинного копья; ярко сверкала латная рукавица, сжимавшая копье, которым он потрясал над головами пленников. Но ярче всего остального был наконечник копья, а темнее всего — круговорот узоров, запечатленных в металле. Они приковывали взор и удерживали его, но Элоф смотрел мимо, не замечая их, смотрел на точеные черты лица, полускрытого забралом шлема, на губы, произносившие его имя.

— Альв! Элоф! Посмотри на меня!

Охваченный гнетущим предчувствием, к которому примешивались ужас и благоговение, он не сразу обрел голос.

— Скажи, кто ты, такая прекрасная и суровая? Покажи мне свое лицо!

Ответ прозвучал как отдаленный звон колокольчиков в морозную ночь.

— Когда я вооружена для битвы, любой, кто встретит мои взгляд, оставляет жизнь и свет позади. Меня могут увидеть только те, кому суждено умереть от моей руки.

Крупная дрожь охватила Элофа и холод заструился по его жилам, словно от первого приступа смертоносной лихорадки. С его губ сорвался непрошеный смех, потому что он знал этот голос, даже странно изменившийся вместе с обликом владельца.

— Значит, ты убьешь нас здесь, скованных и беспомощных? Скажи же свое имя, бесстрашный воин! Пусть оно будет свидетелем твоих деяний!

— Я из рода Морганнен, от корня Валькириор, Дающих Жизнь и Несущих Смерть. Я Воин Сил и теперь пришла исполнить их приговор. Меня зовут Кара.

— Кара!

Имя как будто было вырвано из Элофа железными клещами, хотя он знал его с самого начала. Он смотрел на нее, и мысли кружились у него в голове, как пылинки, взвихренные ветром от плещущих крыльев. Он не мог поверить, что это та девушка, с которой он говорил в башне мастера-кузнеца, несчастная и потерянная, как любая женщина, принадлежащая к человеческому роду; что ее гибкое тело он обнимал и целовал в час смертельной опасности. Однако он твердо знал, что это она, что это ее подлинный облик и воплощение всех страхов, посеянных в его разуме словами Тапиау. Он вспомнил также, каким испуганным выглядел мастер-кузнец в присутствии Кары; должно быть, его обостренные чувства уловили исходившую от нее опасность. Элоф не мог скрыться от истины. Он осмелился полюбить одну из Сил — насколько же глупой и безрассудной казалась ей его любовь! Сердце как будто иссохло в его груди, и все силы оставили его.

Это было похоже на ощущения тонущего человека, словно он вернулся на лесное озеро, и темные щупальца снова затягивали его в глубину. У него кружилась голова от тошнотворного страха, безмерной пустоты и чувства утраты. Окружающий мир и сама жизнь вдруг стали чуждыми вещами, находившимися за пределами его понимания. Темнота обволакивала его, как саван. Для него больше ничего не оставалось… Однако в тот момент, когда он подумал об этом, он понял, что это неправда. Само отчаяние Элофа пришло ему на помощь. Оставались его друзья, скованные и беспомощные; они погибнут, если он им не поможет. Друзья по-прежнему были с ним — как и воспоминание о словах, произнесенных шепотом.

— Кара! Значит, вот что ты такое? Значит, тебе тоже нужно выбрать между ложью и истиной. Ведь однажды ты сказала мне, что ты не из простых смертных, и это правда! Но еще ты поклялась, что не изменишься!

Уголки полных губ искривились, шлем вздрогнул, но копье в поднятой руке осталось неподвижным.

— Я есть то, что я есть, — последовал неумолимый ответ. — Я должна исполнить приговор, и эту боль мне суждено терпеть бесконечно. Приготовьтесь и молчите!

Элоф отчаянно сглотнул и всмотрелся в непроницаемое забрало шлема.

— Ты называешь себя Воином Сил, но что это за Силы? Ответь мне, Дающая Жизнь и Несущая Смерть! Почему ты служишь тем, кто не признает никакого выбора? По чьей воле ты несешь нам смерть?

Наконечник поднятого копья едва заметно дрогнул.

— По воле… которая связывает меня! Не надейся изменить или отсрочить ее решение! У нее нет страхов и слабостей, которыми можно было бы воспользоваться. Не продлевай свои мучения, и мои тоже! Даже сейчас…

— Даже сейчас? — Элоф осознал, что кричит, и его голос гулким эхом отдается под сводами подвала. Он стремился вложить силу в свои слова, закалить их, словно металл в своей кузнице. — Даже сейчас ты мучаешься, Кара! Даже сейчас ты разрываешься между своей волей и оковами, наложенными на тебя! Между тем, кто ты есть, и тем, что держит тебя в рабстве! Будь же той, которой ты себя называешь! Выбирай свободно!

Дрожь волной пробежала по блестящей кольчуге. Копье опустилось и упало на пол. Потом она резко дернулась и запрокинула голову, словно невидимая рука схватила ее сзади шею. Ее голос тоже возвысился до крика.