Облачные замки - Роэн Майкл Скотт. Страница 56

От последних слов я невольно тихонько хмыкнул, слишком уж они казались напыщенными и пустоватыми.

– Благим, достойным, благодетельным, надо думать.

И конечно, женщина приняла мои слова всерьез.

– Разумеется. Сердцевина не то место, где царствует абсолют, там все смешивается и находится в состоянии брожения. И подпадает под власть Брокена или скорее того, кто на нем обитает. Нам это гнездилище зла известно уже давно, с тех пор как первые волны поселенцев пришли в Европу с Востока за тысячи лет до Христа. Притягивающая мощью гора, известная жителям Восточной Европы просто как Zcerneboch. [102]

– Черный Бог, – произнес я и невольно оглянулся по сторонам, на ходу окинув взглядом глубокие мрачные тени переулков, мимо которых мы проходили. Жизнерадостный гул и гомон центральных улиц, казалось, доходил до нас из невероятной дали.

– Да. В то время он располагался совсем недалеко от Сердцевины и был отделен от нее лишь тончайшей завесой и мог беспрепятственно распространять свое безумие везде, где считал нужным. Грааль вытолкнул его на Спираль, как и многих других.

– И ты хочешь сказать, что большая часть пакостей и всякого такого в Сердцевине исходит именно от них? Прости, но мне что-то не верится. То есть, конечно, эти парни гады, с ними необходимо бороться и все такое. Но люди и сами хороши, особенно если принять во внимание, что они друг с другом или даже сами с собой делают и без всяких подсказок. Ничто не может этому противостоять.

Она резко обернулась ко мне:

– Мы этому противостоим! Мы, рыцари, Братство – хотя в наших рядах немало и женщин, – в те времена и в тех обществах, которые это позволяют. Во время войны мы сражаемся, в мирное время трудимся. – Она улыбнулась одной из своих слащаво-ядовитых улыбок. – Трудимся как шахтеры – так же бескорыстно и тяжело, и наш труд помогает не рассыпаться разумному обществу.

Я почувствовал, что что-то повисло в воздухе.

– Так получилось и с тобой?

– Да, и со мной. Несчастной, обозленной, не попадающей в такт с нашим временем – такой, как я. Грааль дает силы продолжать, у него хватает могущества, чтобы помочь любому. Но чем дальше мы продвигаемся, тем труднее становится определить, к какому из миров мы принадлежим, и тем больше мы ощущаем, что нас как будто раздирает на части…

– Да! Господи, да!

Внезапно моя шея разболелась, а все сухожилия от сегодняшнего перенапряжения раскалились чуть не добела. Изрядная доля старого стресса вернулась, и даже влажная ночная прохлада не спасала. Элисон в изумлении уставилась на меня:

– Стив, неужели и с тобой такое?

Она заметила мой кивок и чуть не расхохоталась.

– Боже, я бы ни за что этому не поверила – и до сих пор не верю! Стив Фишер, этот холеный, нализавшийся сметаны, уверенный в себе кот, божий дар для страдающих женщин, – и так же взвинчен, как я?

Она прислонилась к стене и затряслась от беззвучного смеха.

– Благодарю за краткое жизнеописание! – сердито отрезал я. – Может, тебе не стоит подходить так близко, а? А то ты как раз мне только-только начала нравиться.

Ока внезапно перестала смеяться и на некоторое время замолчала. Затем проговорила тихонько:

– Прости. Я могла бы сказать то же самое. И говорю, так ведь? Я думала, что мы… ну сошлись немного короче, понимаешь?

Она снова меня удивила, положив свою ладонь на мою.

– Так и есть. – Я снова оглянулся по сторонам. – Ты просто наступила на больную мозоль, вот и все. И сейчас я больше не могу об этом говорить! Я и без того трясусь от страха.

Я замолчал и уставился назад, в темноту очередного переулка.

Элисон последовала моему примеру, и пальцы ее крепко вцепились в мою руку. Нам отсюда еще был виден забор свалки, и там сейчас скользили чьи-то тени.

– Значит, Лутц это дело не собирается так просто оставить, вот оно что!

Рука моя нащупала рукоятку меча.

– Может, нам лучше с ними сейчас и разобраться…

Ее рука все так же лежала на моей.

– Я бы не стала. Взгляни!

Тени обнаружили дыру в ограждении и кинулись туда, пригибаясь и вылезая наружу. Нам не пришлось там пригибаться.

– Дети ночи! И вполне взрослые!

Не надо было говорить больше ни слова. Мы двинулись вперед быстро, тихо, стараясь не выбираться на свет и не бежать, чтобы лишнее движение не привлекло взгляд преследователей.

– Возвращаемся на главную улицу? – прошептал я в самое ухо Элисон. Перспектива большого количества огней и людей казалась почти спасительной.

– Нет. Очень возможно, что там окажутся их детеныши-подростки, они вполне могут сойти за людей, ну ты их уже видел. А эти слишком тяжеловесные, чтобы нас догнать. Вот сволочь-то!

Я снова оглянулся назад:

– Лутц? Я почему-то не думаю, что это он. Он предпочитает слуг-людей. Думаю, у нас на хвосте они оба, причем каждый сам по себе.

Она бросила на меня тревожный взгляд и кивнула.

– Ты хочешь сказать, поэтому-то Лутц и попытался тебя прикончить, как только ты ему отказал? Чтобы ты не достался Ле Стрижу? Возможно, союзнички, которые друг другу не доверяют. Возможно, именно поэтому мальчики Лутца и не преследовали нас.

– Наверное, все именно так и обстоит. Что ж, будем настороже. Гляди, там впереди поворот. Свернем, и нас уже не увидят. Можно рискнуть и пробежаться.

Пробежав около полумили, мы сбавили скорость до хорошего шага. Еще полмили – и нам пришлось остановиться, потому что мы уперлись в каменную стену. Последняя капля пошедшего было дождика упала неизвестно откуда мне на щеку. Я посмотрел наверх и увидел, что влага собирается на медной табличке, установленной в память о некоем здании, стоявшем на этом месте до 1945 года.

Элисон проследила за моим взглядом:

– Пережиток.

Я вздохнул:

– Мы, конечно, на пути к преодолению таких пережитков? Я хочу сказать, хоть мы все еще деремся и обманываем друг друга, но тем не менее постепенно переходим к чему-то вроде Евросоюза, так? И мы гораздо ближе к нему, чем прежде?

Она потерла глаза руками:

– Это зависит от многого. В период неолита, когда мужчины торговали металлами и орудиями труда по всей Европе, разве не воевали? Во времена Римской империи? Или Священной Римской империи? Французская революция взяла неплохой старт, но потом что-то взяло ее под контроль. Это привело к террору, и конституционная монархия под управлением Неккера [103] сменилась диктатурой милитариста с манией величия.

– Империей Бонапарта?

– Именно. А иногда Грааль пробовал действовать через культурный переворот, подтягивая вслед за культурой и политику, – как в эпоху Каролингов, великих монархических орденов. Во времена Средневековья Европа пребывала в состоянии мира, относительно говоря, в течение длительных периодов; связь между университетами и учеными не признавала политических границ, а латинский превратился в lingua franca. [104] Затем была Столетняя война. Было Просвещение, а потом террор. Был девятнадцатый век – Веймар и Бавария, затем Пруссия с Бисмарком. Викторианская Англия, затем Первая мировая война. И национализм, нацизм, холодная война, железный занавес и его ужасающие последствия. Но это быстро себя исчерпало, и поле действий осталось открытым. Сейчас действительно некоторые признаки согласия налицо – я имею в виду не реальный Евросоюз со всеми его ошибками и помпезностями, а основополагающие принципы, за счет которых он и существует. Грааль – штурман этого процесса, но существуют и дующие в лицо полярные ветры, и шторма, ждущие впереди.

Я ничего не сказал. Я весь погрузился в размышления, пытаясь переосмыслить ту историю, которой меня учили, чувствуя себя как маленькое перышко посреди гигантского урагана. Элисон взяла меня под руку и прижалась ко мне, будто для того чтобы согреться.