Мой портфель - Жванецкий Михаил Михайлович. Страница 32
Или в дождь, когда ты в плаще на улице, и льет – а ты стоишь.
И счастье – это человек. И путешествие не путешествие, и Африка не Африка, если его нет. А один маленький, нежный, невозможный.
Как мучительно счастливо, как больно и отчаянно, какие слезы от немощи выразить ему. Ты только смотришь на него… Твои глаза, как два прожектора. Ты светишься, ты светишься.
Она существует. Эта мучительная борьба нервов. Эта тревога рядом и боль вдали. Это мучение, так мало похожее на радость. И рождается между сердцем и дыханием.
И только потом, когда спадет высокая температура, ты поймешь, что это было.
А этот маленький и нежный, весь твой, ребенок или женщина. Он приходит и занимает весь дом, всю душу. С ним идешь и удивляешься. С ним впервые видишь и рассматриваешь книги и травинки и начинаешь понимать кошек и собак, чувствуешь добрые руки угрюмого человека и говоришь, говоришь, говоришь, стены переходят в улицу, улица в лес, а ты говоришь, как будто никогда этого не делал. Пропадает стеснительность, исчезают корявые слова, и ты говоришь, говоришь, говоришь…
Насколько живо и энергично
Насколько живо и энергично выглядят покойники в кино и по ТВ. Как свежо звучат с пленок их голоса: – Послушай, я тебе скажу. Ты не прав. Кто здесь без билета, выйдите немедленно из зала. Я не начну, пока он не покинет!
Боже! Они же живые! Они с нами! Вот вам царство небесное. Вот вам и бессмертие. Мы добились своего. Бывший человек сопровождает нас уже до нашей смерти. Первую половину слов он говорит нам живой, вторую половину – в записи. Причем у него все новые и новые пожелания для нас, напутствия и прямо-таки дельные советы.
Откуда-то приходят все новые записи, изображения – с нами, голос – с нами… Ребята, наговаривайте через микрофон советы детям на 2020 год и далее. Только распределяйте толково. Мол, вот дачу ты собираешься строить, правильно. Машину не стоит ремонтировать, ты ее меняй. Потолок побели, обои оставь…
Жизнь продолжается. Лично вас нет, а голос, мысли, ваше лукавое лицо – все дома. Пожилые, инфарктники, почечники, циррозники, спинномозговики, снимайте себя на видео, пока вы еще в приличном состоянии и мыслям есть где удержаться. Лежа на раскладушках, натирая морковь, сидя на горшках, наговаривайте будущим потомкам. Пытайтесь ответить на возможные вопросы. Для будущей живости вставляйте: «Что-что?…», «Никогда!», «Я себе этого не позволял и прожил живо и интересно». Нет, не надо говорить в прошлом: «…и живу живо и интересно».
– Дети. Много женщин – это плохо, дети. Костя, ты знаешь, кому я говорю… Не притворяйся, ты прекрасно знаешь, о чем я… Я, дети, себя чувствую прекрасно…
Советы, ответы, эссе и замечания должны приходить регулярно. Жизнь, в которой вы получали удовольствие, может незаметно кончиться, зато теперь будут получать удовольствие от вас. Единственное чего надо опасаться, – это радиации, которая не только убьет, но и размагнитит. Ну, тут уж, как говорится, все вместе. А если все и без исключения, то это и не обидно. Все так все. Все исчезли также внезапно, как и возникли. И только где-то слух пройдет:
– Ты слышал, вроде там была жизнь.
– Да, слышал. Говорят. Вроде была. Мало ли что говорят.
Ну и ничего страшного. Ну и жили, пели, любили, и нет их. Просто надо придумать несгораемые, несмываемые и неснимаемые пленки. Тогда все мы, все наши образы, все мысли, все слова и личики будут жить вечно, накладываясь друг на друга.
И что такое 70 лет труда и болезней в безоблачной и ровной вечности.
Ученые установили, что, кроме нас, разумных существ в Солнечной системе нет. Значит, нам надо как-то держаться.
Консерватория
Консерватория, аспирантура, мошенничество, афера, суд, Сибирь.
Консерватория, частные уроки, еще одни частные уроки, зубные протезы, золото, мебель, суд, Сибирь.
Консерватория, концертмейстерство, торговый техникум, зав. производством, икра, крабы, валюта, золото, суд, Сибирь.
Может, что-то в консерватории подправить?
Тут возможны, два варианта. Либо ты называешь дерьмо дерьмом, невзирая на должности и звания, и народ тебе кричит ура. Или ты кричишь ура, и народ тебя называешь дерьмом, невзирая на должности и звания.
Как?! Вам ничего не говорили?
Все наши несчастья начинаются фразой «Как, разве вам ничего не говорили?»
Он (по телефону). – Девушка, девушка, в чем дело? У меня уже несколько дней молчит телефон, девушка?
– Как? Разве вам ничего не говорили?
– Нет.
– А вы открытку получали?
– Нет.
– Как? Вы же должны были получить.
– Да. А я не получил.
– Вы должны были получить. (Отключается.)
– Девушка!…
– Пятнадцатая.
– Уважаемая пятнадцатая. У меня уже три дня молчит телефон.
– А вам ничего не говорили?…
– Нет, нет, ничего. И открытки не было. А что случилось?
– Должна была быть. А из управления вам звонили?
– Нет.
– Странно.
– Что случилось?
– Вам изменили номер.
– Девушка, миленькая, пятнадцатая, не бросайте. За что? Почему?
– Там узнаете.
– Может быть, вы знаете, почему нет писем, телеграмм. Уже очень долго.
– Как, вы еще не знаете? (Щелкнула. Отключилась.)
– Нет, нет. Что случилось? Пожалуйста!
– Уже месяц, как вам поменяли адрес.
– Ой! Ай! За что? Куда бежать? Всему дому поменяли?
Она (щелкнула). – Нет. Только вам.
Он (растерянно). – Что же делать? Я же так жду. А тут приходят письма, повестки на фамилию Крысюк. Куда их пересылать?
– Постойте, вам что, действительно ничего не говорили?
– Нет.
– Это вам.
– Как?… Я же…
– У вас изменилась фамилия в связи с вводом новой станции. Разве вы не получали открытку?
– Нет… Что же теперь делать? Меня же никто не знает…
– Вас предупредили. Вот у меня список. Против вас стоит птичка: «Предупрежден».
– Нет, нет. Я ничего не получал.
– Значит, получите. (Щелкнула, положила трубку.)
– Девушка…
– Восьмая.
– Мне пятнадцатую, пожалуйста.
– Минутку.
– Простите, милая пятнадцатая, как меня теперь зовут?
– Это Крысюк?
– Д-да…
– Сейчас, сейчас… Семен Эммануилович.
– Так я уже не…
– Нет-нет. Это все осталось. Год рождения – 1926.
– Мне же сорок два…
– Это по-старому. Вам теперь пятьдесят шесть, еврей!
– Опять?!
– Да. Родители – кулаки-землевладельцы.
– Откуда? Что? Какие землевладельцы? Мы из служащих…
– Нет, нет. Это изменено. Вам должны были послать открытку, но я вам могу зачитать, если хотите.
– Да. Да. Обязательно.
– Крысюк Семен Эммануилович, пятьдесят шесть лет, из раскулаченных, продавец.
– Кто?
– Продавец овощного отдела.
– Позвольте. Я врач. С высшим. Первый медицинский в пятьдесят втором году.
– Нет, нет. Это отменено. Вы продавец.
– Где, в каком магазине?
– Вы сейчас без работы. Вы под следствием и дали подписку.
– За что?
– Недовес, обвес. Этого в карточке нет, то ли вы скрывались. Я не поняла. Вам пришлют. Там что-то мелкое. Ну, у вас родственники там…
– Нет у меня там.
– Теперь есть.
– Где?
– В Турции.
– Турки?
– Нет… Сейчас палестинцы. Тут написано, что вы подавали какие-то документы. Что-то просили.
– Что просил?
– Тут не ясно. Вам отказано. И от соседей заявление. Просят вас изолировать.
– Мы же незнакомы. Я их никогда не видел.
– Просьба рассматривается. Скажите спасибо, что у меня время есть. Я не обязана отвечать, я завтра ухожу в декрет, так уж сегодня настроение хорошее!
– Спасибо вам, пятнадцатая, пусть ваш ребенок будет здоров.
– Так что вы сейчас из дому не выходите. Соседи могут избить вас.