Служанка и виконт - Розенталь Пэм. Страница 34

Она вдруг поняла, что он собирается сказать.

Конечно, она знала. Как могла не знать? Она хотела, мечтала об этом в предрассветные часы. Ей хотелось этого больше всего на свете, каким бы смешным и несбыточным это ни было. Мари-Лор пыталась представить себя избалованной любовницей дворянина и испытывала при этом непреодолимое желание расхохотаться. Нет, это невозможно. У нее был бы жалкий вид. Ей быстро бы надоело безделье, когда ее единственным занятием стало бы одеваться — одеваться и раздеваться. А Жозеф стал бы раздражительным, скучающим.

Безусловно, останутся все эти любовные забавы. И будет много времени для чтения.

И все же ничего не получится.

Неужели нет другого пути, чтобы не потерять его?

Хватит ли у нее сил отказать ему?

А тем временем Жозеф увлеченно продолжал, не замечая, как напряглось ее тело.

— А воздух, Мари-Лор, воздух там голубого цвета. Говорят, это от восточного ветра — свет голубой и иногда так прекрасен, что сжимается сердце. Я хочу, чтобы ты была там со мной. Я сниму небольшой красивый дом. И буду приходить к тебе каждый день, покупать тебе все, что захочешь, все, о чем ты когда-либо мечтала.

Она хотела что-то сказать и поняла, что не знает, что говорить.

Как сладко сознавать, что она так ему благодарна, так глубоко тронута. Он еще никогда не содержал женщины. У него никогда для этого не было денег, его любовницы приходили к нему ради удовольствия, а богатые признанные покровители оплачивали их счета. Но как приятно устроить все самому, пусть даже довольно скромно, и самому диктовать условия.

— Я поищу дом неподалеку от улицы Муффетар. Тебе там понравится. Это старый квартал на холме. Там много воздуха и света и не слишком далеко от университетов. Поблизости будут школы, студенты и книжные лавки. Я найму тебе горничную, но если она тебе не понравится, можешь ее уволить. И кухарку. Тебе, конечно, будет нужна кухарка. — Нет.

— Хорошо, можешь нанять кухарку сама. Знаешь, а жаль, не правда ли, — он крепче обнял ее за талию и положил другую руку на грудь, — что мы никогда не занимались любовью днем. Я найду место, где в комнатах много света и они расположены так, что обстановка, цвета, настроение будут зависеть от солнечного освещения и движения облаков…

— Пожалуйста, не надо.

— … так что, когда бы я ни пришел, ты будешь там, облаченная лишь в меняющийся свет и тени Парижа.

— Нет! Нет, не это. Я не буду твоей содержанкой, Жозеф. Позднее он будет удивляться тому, сколько же раз ей пришлось повторить эти слова, прежде чем он наконец прекратил болтовню. И как много прошло времени, прежде чем он пришел в себя от охватившей его ярости.

Казалось, он стал узником самой мерзкой части своей натуры.

Нет? Она сказала «нет»?

Но такого не могло быть. Ибо (говорила ему эта часть его натуры) когда мадам де Рамбуто избавилась от него, отдав предпочтение хорошенькому мальчику, игравшему на клавикордах, — это одно. Но совсем другое, когда простолюдинка, дочь книготорговца — обратите внимание: книготорговца, которая даже уже и не торгует книгами, дочь книготорговца, которая моет тарелки, с которых он ел, — объявляет виконту д’Овер-Раймону, что не желает быть его содержанкой.

Нет?

А разве она не ему обязана защитой от преследований отца и брата?

Нет?

Она просто не может вот так отказать. Это возмутительно, это оскорбление…

«Забудь об оскорблении! — Лучшей части его натуры удалось прорваться в темницу мыслей. — Это хуже оскорбления. Меня отвергает та, кого я люблю больше жизни».

— Но… почему? — тихо спросил Жозеф. — Разве ты не любишь меня так, как я люблю тебя?

Мари-Лор сидела выпрямившись, и слезы медленно катились по ее щекам. Вечер был холодный. Чихнув, она натянула на себя покрывало, чтобы согреться.

Но дрожала девушка не от холода. Дрожь охватила ее от выражения его лица. Презрительная усмешка оскорбленного аристократа была похожа на оскаленные клыки дикого кота или на злобный оскал уличного мальчишки, убивающего этого кота, чтобы съесть.

И все же ему удалось согнать с лица усмешку, стать выше презрения и эгоизма, которые унаследовал вместе с титулом.

Может быть, подумала она, есть другой выход…

Жозеф махнул рукой в сторону смятых простыней и подушек.

— Ты позволяла мне все, — прошептал он, — и мы были счастливы. Почему ты не хочешь поехать со мной в Париж?

… но сначала она должна внести полную ясность. Мари-Лор вытерла слезы и еще больше выпрямилась. Он с любопытством посмотрел на нее. «Хорошо», — подумала она.

— Я позволила тебе не больше, чем позволила себе самой, — сказала она. — Я позволила себе получить от тебя все, что только было возможно получить за такое короткое время. Ты должен это понять.

И ты это понимаешь, знаю, что понимаешь. Ведь в твоей истории кроется идея, идея, что берут и отдают друг другу люди, когда они… — удивительно, как трудно это все высказать, — равны.

Жозеф задумчиво свел брови, как бы решая трудную задачу.

— Я не хочу быть твоей содержанкой, — сказала Мари-Лор, — потому что не хочу быть какой-то особой… служанкой или… принадлежностью. Я считаю неправильным так обращаться с женщиной.

— Я тоже, — возразил виконт. — Но ведь со многими женами обращаются так же плохо, если и не хуже. И ты знаешь, что я никогда не буду так относиться к тебе, как бы ты ни называлась. Между прочим, «любовница» всего лишь слово, удобное для выражения…

Девушка покачала головой:

— Нас создают слова, которые мы употребляем. «Жизнь, свобода и стремление к счастью» — не просто слова, это понятия, идеи.

Он пожал плечами, еще неготовый признать свое поражение.

— И поэтому ты лишаешь нас обоих всего, только ради… идеи?

Она ненавидела моменты, когда ее чувства проявлялись раньше, чем она могла выразить их.

— Я поеду в Париж, — сказала она. — А…

Мари-Лор жестом остановила его.

— Но не как твоя любовница, Жозеф. А как… как твоя возлюбленная, если можно так сказать. Как независимый человек. Я буду работать. Я попрошу месье Коле найти мне место кухарки. Если я пробуду здесь до конца года, то я получу мои двадцать ливров… продам этот халат и оплачу дорогу до Парижа. Ну, мне надо еще все рассчитать, конечно, но…

— Глупо оставаться здесь из-за такой ничтожной суммы, когда я смогу оказать тебе щедрую помощь. И не говори мне, что не примешь ее от меня.

— Возможно, возьму в долг. Позднее, когда соберусь покупать книжный прилавок… знаешь, мне очень бы помогло, если бы ты разузнал, сколько это может стоить…

«У нее будет самая лучшая книжная лавка в Париже, — решил виконт. — И когда она столкнется с дороговизной жизни в городе, ее несгибаемая решимость обходиться без помощи ослабеет».

Но как она была очаровательна, так настойчиво отстаивая свою независимость. Жозеф кивнул, на его подвижном лице неожиданно появилось выражение смирения и беспокойства.

— Ты, вероятно, будешь ужасно занята, — сказал он. — Думаю, у тебя не останется времени для встреч со мной.

Мари-Лор улыбнулась:

— Я буду занята, но не настолько, чтобы не встречаться с тобой.

Он не находил во всем этом никакого смысла, но был слишком счастлив, и его это не беспокоило.

— Я все узнаю о книжной торговле, как только попаду в Париж. Видишь ли, я знаю людей, которые зарабатывают этим на жизнь, на набережных Сены. Для меня честь быть твоим агентом в этом деле. — Он чуть скривил губы.

— В чем дело?

— О, ни в чем, просто… мне хотелось подарить тебе Париж, а оказалось, ты вполне способна взять его сама. Так скажите мне, мадемуазель Букинистка, что я могу дать вам? Кроме обещания вечно любить вас?

Мари-Лор, спустив покрывало, обнажила грудь.

— Вы не думаете, месье виконт, что могли бы еще раз дать мне самого себя?

Небо за окном посветлело. Не важно, подумал Жозеф. Для него эта ночь будет бесконечна. Он притянул Мари-Лор к себе и вздрогнул от прикосновения ее сосков к груди.