Служанка и виконт - Розенталь Пэм. Страница 49

Дю Плесси вздохнул. Хорошо, признался он, шансов никаких. Все же они с Батистом в тот же вечер поедут в Монпелье посмотреть, не смогут ли узнать еще что-нибудь. Они отсутствовали уже несколько недель, с Пасхи. Ладно, думал Жозеф, по крайней мере Батист чем-то занят. Что касается успеха этой поездки, то он лишь пожал плечами. Конечно, надо надеяться на лучшее, но у него были некоторые сомнения.

Жозеф рассеянно смотрел в окно на толпу уличных мальчишек, выпрашивавших су у хорошо одетого прохожего. Тот пожал плечами, опустил руку в карман своего шерстяного плаща, швырнул несколько монет в канаву и поспешил дальше. Красивый легкий плащ, подумал Жозеф, должно быть, наступила теплая погода. Да, теперь он почувствовал веяние весеннего ветерка. И мальчишки бегали босиком. В январе, когда он начал наблюдать за ними и они прыгали через кучки грязного снега, их ноги до лодыжек были обернуты тряпками.

«Весьма трогательна, месье, эта ваша забота о простом народе».

Он поморщился при звуке знакомого насмешливого голоса. Одиночество могло успокаивать, даже в какой-то степени укрощать страсти. Но когда человек испытывал такое странное возбуждение, как это происходило с ним сегодня, одиночество могло вызывать в его воображении неприятные встречи со своим вторым «я», которых он пытался избегать.

Встречи с этим ироничным, крайне возбудимым джентльменом, готовым в любой момент вспылить, и до глупости чувствительным к оскорблениям. Тем самым виконтом д’Овер-Раймоном, который старался убедить его, что Мари-Лор вышла замуж за своего старого возлюбленного. «Она бросила тебя, дорогой мой. Забудь о ней».

К счастью, он знал другого джентльмена-призрака. Назовем его Жозеф Раймон, которому больше хотелось верить. «Она обещала любить тебя вечно. Она любит тебя». Месье Раймон посещал его не так часто, как циничный виконт. Но сегодня, должно быть, под влиянием беспокойного весеннего ветерка, исчезновения остатков снега с булыжной мостовой, — сегодня, казалось, оба призрака решили одновременно посетить своего хозяина.

Вдруг и она очутилась рядом с ним в камере — теплая и живая, раскрасневшаяся и улыбающаяся. Она протянула руку, и он увидел чернильные пятна на ее пальцах. Его бросало то в жар, то в холод. Он уже давно не позволял себе видеть ее в своем воображении. Он должен прекратить это. Но Жозеф не захотел. Пусть это будет боль, даже безумие, но он еще ни разу за эти месяцы не чувствовал себя таким свободным.

У него сжало грудь. Как давно, подумал Жозеф, он не дышал полной грудью! Он прижался лицом к решетке окна и глубоко вдохнул теплый терпкий воздух Парижа. Он был вонючим. Он был возбуждающим. Он что-то растревожил в душе Жозефа.

Виконт услышал, как загремел засов на двери его камеры. Повернулся ключ. Он забыл, что был четверг, день, когда его посещала Жанна. Его призраки гости испарились, испуганные звуком шагов и внушительной реальностью ее фигуры.

Жозеф повернулся, чтобы обнять ее, ожидая, когда она положит свои свертки на стол. Дюжий лакей поставил тяжелые коробки и корзины рядом с ней, поклонился и занял пост рядом с тюремщиком, который сел на табурет у дверей камеры.

Свидания наедине не разрешались, но Жанна все равно обращалась с тюремными служителями как с собственными слугами.

— Вы позаботитесь, чтобы у гиацинтов, которые я принесла, каждый день меняли воду, — сказала она тюремщику, усаживаясь на стул.

И Жозефу:

— Может быть, ты предпочел бы нарциссы? Они на этой неделе буйно расцвели в саду. Но я подумала о гиацинтах, потому что их аромат… Ты выглядишь необычайно хорошо, дорогой, — перебила она сама себя.

Он улыбнулся:

— Наверное, это весна. Ничего не могу с собой сделать, она будоражит меня.

— Тогда садись, — сказала Жанна, — и возьми себя в руки. Ты услышишь сейчас необычайные новости. Видишь ли, я сегодня получила письмо месье дю Плесси из Прованса…

За несколько минут до того, как они сели в карету, отправлявшуюся в Париж, в Каренси, в гостинице месье дю Плесси быстро набросал письмо.

— Они будут счастливы, Мари-Лор, узнать, что вы возвращаетесь вместе с нами, — заверил он девушку. — И я хочу, чтобы они узнали об этом как можно скорее и подготовились к вашему приезду.

Она нахмурилась:

— Счастливы? Когда я в таком положении?

— Маркиза — необыкновенная женщина, — сказал адвокат. — У нее с виконтом очень свободные отношения.

Что бы это ни означало, ей оставалось только ждать и увидеть все самой. Батист убеждал Мари-Лор, что Жозеф, не получая от нее никаких вестей, был в отчаянии. Он так обрадуется, узнав о ее приезде. И особенно — камердинер ласково положил руку на живот девушки — известию о ребенке.

Может быть, обрадуется, а может быть, и нет. Хотя теперь Мари-Лор знала, что он посылал больше писем, чем она получила. Но что-то в бодром добродушии месье дю Плесси вызывало подозрения; было ясно: они с Батистом что-то скрывают. Возможно, Жозеф действительно влюблен в красавицу мадемуазель Бовуазен и все равно бы перестал ей писать. Мари-Лор вспомнила о его письмах, сгоревших в камине герцогини. Ужасно! О чем он ей писал?

Однако имело значение лишь то, что Жозеф проявит благородство по отношению к ней и ребенку — в этом она не хотела сомневаться. Она решила не обращать внимания на свои страхи на время их тяжелого девятидневного путешествия. Карету качало и трясло, остановки на отдых были нечастыми, качество пищи и чистота постели в гостиницах, где они останавливались, — весьма сомнительными.

Их попутчиков приводило в замешательство то, что такое путешествие совершает молодая женщина с таким сроком беременности, и они осуждающе поглядывали на нее. На второй день путешествия задремавшая Мари-Лор проснулась и услышала, как месье дю Плесси «объясняет» ее ситуацию своим попутчикам. Притворяясь спящей, девушка с изумлением слушала свою историю, украшенную впечатляющими подробностями. Искусно, непринужденно адвокат извлекал, как карнавальный фокусник из шляпы, мужа, отправившегося на важные военные маневры, оспариваемые права на наследство и склонность женской половины семьи к тяжелым родам.

— И вы понимаете, господа и дамы, — закончил он, — бесспорную необходимость для этой молодой дамы разрешиться от бремени под наблюдением известного парижского врача и быть поближе к оказывающей ей покровительство и защиту благородной и великодушной мадам маркизе де Машери, ее дальней родственнице.

Глупо, подумала Мари-Лор, рассчитывать на то, что кто-нибудь поверит этой абсурдной выдумке, когда и так ясно, что она — соблазненная и брошенная служанка в деревянных башмаках и грязном переднике. Но казалось, попутчики были вполне удовлетворены версией месье дю Плесси и начали относиться к ней с большей симпатией и сочувствием.

— Путешественники любят сентиментальные истории, — вечером говорил адвокат Мари-Лор и Батисту, когда они ужинали отвратительной тушеной бараниной. — Не станете же вы лишать их этого развлечения?

Назавтра я заказал пожарить свежего карпа из рыбной лавки, — продолжал он, — так что мы не будем зависеть от того, что нам предложат в следующей гостинице. К счастью, постели здесь лучше, чем еда. По крайней мере, у вас приличная кровать, Мари-Лор. Но что случилось, малышка? — спросил он, увидев, как девушка внезапно побледнела.

— Просто головная боль. — Она тихо ахнула, удивленная, насколько ей было плохо. — Думаю, мне лучше лечь. Вы не поможете мне подняться по лестнице, месье?

Он уже подхватил ее под локоть. Пока они поднимались по лестнице, он заверил Мари-Лор, что не стоит беспокоиться: у его жены были такие же головные боли, перед тем как она родила их третьего ребенка, здорового мальчика весом в восемь фунтов. Его непринужденность и спокойствие так на нее подействовали, что, когда они добрались до комнаты, девушка решила, что не все так уж и плохо. Только промучившись около часа, она вспомнила, как днем в карете он рассказывал свои небылицы с такой же уверенностью и благодушием.

На следующее утро Мари-Лор стало немного лучше, но головная боль не проходила. Временами перед глазами вставал туман, а дорожная тряска вызывала головокружение и тошноту. Она старалась не обращать на это внимания и крепко спала, когда они проезжали мимо пастбищ и виноградников Бургундии. На следующий день, когда путешественники въехали в великолепный лес Фонтенбло, ее ни на минуту не покидала острая боль в глазах. Мари-Лор боролась со сном. Ибо они приближались к городским воротам Парижа.