Некто Финкельмайер - Розинер Феликс Яковлевич. Страница 103

Теперь он может отдохнуть.

Зеленоватое темное поле в закрытых глазах пещрилось красными, желтыми пятнами, они расползались, мерцали, меж ними на белом неровном овале обгорало, как будто сделанное из зажженных спичек 14 — Арон только что эту цифру видел на подлокотнике кресла перед собой, четырнадцать значит сонет, a-b-b-a, a-b-b-a, c-d-c, d-c-d, но не обязательно, в терцетах может быть и по-другому, c-c-d, c-c-d, в Сонете о сонете — «Суровый Дант не презирал сонета», — кажется, c-c-d, e-e-d, Дант — ад-анд-Данте — анданте — играют на игрище — чистилище — рай, почему очередность он выбрал такую, что первое — ад, дальше, выше — чистилище, а на горе (Арарат) — рай, слово с оттенком собеса — рай-гор-отдел, восхождение, да, от подземного АД сквозь ЧИСТИЛИЩЕ в РАЙ, — очищение и возвышение духа, ах, — наивное средневековье, очиститься — значило ВВЕРХ, но теперь все не так, не годится такая игра, и суровому Данту сегодня бы, чтобы очиститься, нужно спуститься — ВНИЗ, в АД, о! — прекрасно, прекрасно, тебя вел Вергилий, а ты — ты мог бы меня, только ВНИЗ, и я в соответствии с духом эпохи очищусь, если сподобит, тогда это будет иная комедия, с формой обратной: сначала, конечно же, РАЙ, а следом ЧИСТИЛИЩЕ и, в заключение, и в заключении! — ДА — будет — АД…

— …двух девочек, еще совсем маленьких. Как же это вы могли?

— Меня? Извините. Не расслышал..?

— Вот вы сказали, что чтобы сочинять стихи, вы захотели жить в одиночестве, как же, я спрашиваю, вы оставили семью, двух маленьких девочек, ради такого… Из-за сочинительства вашего? — Это говорила с ласковой укоризной женщина-заседательница.

Арон вставал, пытаясь хоть как-то обдумать…

— Вы не оставили семью, — негромко сказал адвокат, глядя в пространство.

— Я не оставил семью, — повторил попугаем Арон. — То есть как? Ну да. Временно.

И он снова стал садиться, думая уже о том, о чем же он думал перед тем, как обдумать — ах, да — ад — Дант — ан — дант…

— Свидетельница Финкельмайер Фрида Исаковна!

Фриду выпустили сбоку. У нее была подкушена неровно нижняя губа, — чтоб не дрожала, и от этого лицо, круглощекое, пухлое, перекосило будто мышечным параличом.

— Распишитесь в том, что вас предупредили об ответственности по статье уголовного кодекса… Нет, вот здесь… Так. Защита?

— Скажите, пожалуйста, — обратился к Фриде адвокат, —вы работаете, не правда ли?

— Да, — кивнула Фрида.

— Громче! Вас должны слышать, — сказала судья.

— Да, работаю. В детском саду.

— Отлично, работаете, — удовлетворенно констатировал адвокат, как врач, который узнал, что больной хорошо себя чувствует. — И бюджет ваш из чего складывается?

— Деньги?.. Значит, Арон… то есть муж. Его деньги. Мой оклад потом. Дедушка еще… у него пенсия маленькая, и он немного подрабатывает. — Испуганно она добавила: — Нет, это ему просто хочется — работать, можно обойтись, это немного, но ему нравится — пусть работает.

— Хорошо, понятно. Вот насчет денег мужа: он давал деньги, когда работал, так? А сейчас — когда ушел с работы — он вносит в семью..?

— А как же! — подхватила Фрида. — Он вносит, мы договорились, сколько он будет давать, то есть вносить, он столько и вносит.

— Вы договорились, сколько он будет вносить, он столько и вносит, — раздельно повторил адвокат. — И есть ли у вас к мужу материальные претензии?

— К мужу претензий… материальных претензий, — поправилась она по-ученически, — у меня нет.

— А какие — есть? — спросила судья.

В зале кто-то хохотнул. Возник шумочек.

— Я имею в виду — вы довольны его поведением в быту —как отца, как мужа, главы семьи? — пояснила судья.

Фрида опустила глаза и совсем уже была близка к тому, чтоб расплакаться.

— Да… до… вольна… — чуть слышно выговорила она.

— Чем же вы довольны? — неожиданно подал голос крупный человек, сидевший за таким же столиком, каким был огорожен Арон, но напротив него, по правую руку от судейских. Арон успел уже припомнить, что увесистый этот мужик обитал в министерстве на должности то ли хозяйственной, то ли по кадрам. — Чем вы довольны? Муж, значит, бросает работу, бросает семью, уходит от вас, — где живет, с кем живет? — а вы почему-то довольны?

— Прошу суд принять мой протест! — решительно сказал адвокат. — Вопрос задается в недопустимой форме и не направлен на выяснение фактов. Кроме того, я, защитник, хотел бы продолжить!

— Ну уж сразу и протест! — насмешливо сказала судья. Была она, сразу видать, хваткой женщиной. — Продолжайте, мы слушаем.

— Итак, — снова заговорил адвокат, — претензий к мужу нет, в том числе, подчеркнем, материальных. Вопрос такой: вам известно, из каких средств муж дает вам деньги?

— Мне известно. Он получил деньги за то, что переводил стихи. Он мне сказал, что получил деньги, и на сколько хватит, он пока не будет работать. Это правда, на эти деньги мы живем.

— Известны ли вам другие источники, из которых бы ваш муж мог получать деньги, чтобы давать на расходы вам и тратить на себя?

— Нет. Неизвестно.

— Скажите, ваш муж пьет водку? Он пьющий?

— Ой, что вы!..

— Понятно. Ваш муж — непьющий. Есть ли у него, может быть, вы раньше замечали или теперь знаете за ним, — какие-нибудь пристрастия — например, он играет в карты, или в тотализатор на ипподроме, — словом, на что бы он мог тратить крупные суммы денег?

— Этого нет, нисколько ничего такого нет! — возбужденно сказала Фрида. — Он… он, знаете? Он как… крот, сидит и пишет — только это и было одно…

— Вы знали, что он пишет стихи, что он ими увлечен. Понятно. Скажите, когда он стал жить отдельно, вы не собирались с ним разводиться?

— Нет, не собиралась…

— Вопрос такой: может ли быть, что вы тратите на мужа больше, чем он сам дает в семью? Вы поняли мой вопрос?

— Поняла! Это не так, он дает деньги — и я трачу на семью, на дочек, а он себе немного оставляет, он у меня ничего не просит, я даже сама предлагаю что-нибудь купить — ну, из одежды, — но он такой — он ни за что…

— А если ему придется жить совершенно отдельно, если он не сможет давать вам деньги, то семье придется труднее? Вы справитесь материально без помощи мужа? Вам известно, что по суду его могут…

— Снимаю вопрос! — прервала судья. Она хотела добавить что-то еще, но адвокат успел произнести:

— Благодарю вас, больше вопросов нет! — И сел.

— Общественный обвинитель, — ваши вопросы — повернулась судья, и тот монументальный, напротив Арона, тяжело поднялся.

— Я интересуюсь в таком плане, гражданка. Относительно как вы считаете положение, когда ваш муж когда вздумает семью оставит, а где захотел там проживает. Вы как такое положение расцениваете?

Повисла тишина. Все смотрели на Фриду. Голова ее клонилась, рука пыталась достать из кармана вязаной кофточки платок. Все выглядело так, будто Фрида виновна в чем-то позорном, и это ее народ судит и осуждает. Тягостное молчание продолжалось, уже не было сил его выдержать — Арон чувствовал, что оно может вот-вот прорваться — протестующим диким криком, который гнойным нарывом вспухал в его глотке. Фрида стала негромко всхлипывать.

— Ну чего — ну чего..! такого мы сделали?! — смогла она вытолкнуть между всхлипами и разрыдалась.

— Подайте воды! — велела судья. — Так, вы свободны. Можете пока покинуть зал, а успокоитесь — имеете право присутствовать при дальнейшем. Так, свидетель Никольский Леонид Павлович!

Фрида из зала не вышла и не стала ждать, пока ей протянут стакан. Она села близко от адвоката. Плечи у нее вздрагивали, из глаз бежали слезы, — она не отнимала от лица платка, и Арон страдал от невозможности ее утешить словом и — даже взглядом: Фрида на Арона не посмотрела…

Никольский был спокоен и деловит. Он поставил на бумаге свою подпись и спросил, должен ли давать показания лишь в ответ на вопросы, обращенные к нему, или может вначале сам рассказать то, что ему известно по данному делу? Этот энтузиазм свидетеля судья восприняла без особой радости, но разрешила: «рассказывайте, рассказывайте…»