Крылья Победы - Руденко Сергей Игнатьевич. Страница 52

Центральный фронт был создан на базе Донского. Его войска, а с ними и 16-я воздушная армия перебазировались из Сталинграда к Курску.

Февраль 1943 года выдался вьюжным.и снежным. Станешь на расчищенной дороге и ничего не видишь вокруг из-за высоких снежных валов на ее обочинах. Лишь по этой кажущейся бесконечной белой ленте движутся вереницы автомашин. Свернуть в сторону опасно: в сугробах застревали даже танки.

Оценив обстановку, К. К. Рокоссовский распорядился отправлять батальоны аэродромного обслуживания на Елец и Курск не только автомашинами, но и железнодорожными поездами. Прибывая на места нового базирования, наши аэродромщики сталкивались с большими трудностями. Надо было укатать взлетно-посадочные полосы, а предварительно убрать с них мощные пласты снега. Непрерывно гудели тракторы, воины БАО сутками не покидали аэродромов.

В состав воздушной армии в марте вошли 3-й бомбардировочный корпус, 299-я штурмовая и 286-я истребительная дивизии. Ими командовали соответственно генерал А. 3. Каравацкий, полковник И. В. Крупский и И. И. Иванов. Двух первых я хорошо знал, а третьего — Ивана Ивановича — встретил впервые. Но скоро убедился, что это знающий командир, пользующийся большим авторитетом среди личного состава соединения.

Штаб нашей армии разместился на восточной окраине Курска, где уцелело несколько деревянных домов. Рядом находился действующий аэродром. Такое соседство было для нас, конечно, небезопасным. Зато сюда сходились все нити управления, и мы имели прекрасную связь.

Разведывательные части мы перебазировали из Сталинграда в первую очередь. Они помогли нам раскрыть замыслы врага Противник стремился всеми мерами, в том числе и ударами с воздуха, остановить наше наступление. На орловском направлении у него действовала крупная группировка авиации. Были случаи, когда гитлеровцы бросали против советских войск сотни самолетов.

Командующий фронтом поставил задачу: усилить борьбу с немецкой авиацией. К имевшейся здесь истребительной дивизии мы решили добавить 283-ю Камышинскую, которая прибыла из Сталинграда в Елец. Но немедленно вылететь оттуда она не могла: аэродромы заносила метель. Рокоссовский потребовал: «Давай истребителей, наши войска несут потери». Я доложил командующему, что мой за-заместитель генерал И. К. Самохин находится в Ельце и сообщает, что из-за снегопада невозможно вылететь. Константин Константинович удивился:

— Можно же поймать хоть полчаса хорошей погоды?

Вечером я приказал Самохину готовить дивизию к перелету. Утром он снова доложил, что стартовать нельзя: метет поземка.

А у нас в Курске стоит прекрасная погода, снег на солнце блестит так, что слепит глаза. На КП поступают сообщения: авиация немцев очень активна. Все наши истребители в воздухе. Рокоссовский опять ко мне:

— Когда прибудет дивизия?

Докладываю: вылететь не может.

— Опять не может? — сокрушается командующий. — А под Сталинградом в какую погоду летали? Не осторожничаете ли вы?

После этих слов я уже не смог усидеть на КП. Оставив за себя начальника штаба, сел на По-2 и немедленно вылетел в Елец.

Голубое небо кажется безбрежным. Лечу и думаю: «Ну и задам же я перцу Самохину и комдиву Китаеву!» Час тому назад уверяли, что нельзя вылетать, а здесь, оказывается, солнце светит. Подлетаю к окраине города Картина резко меняется: дома и дороги внезапно скрылись за густой пеленой поземки. Из нее торчат только верхушки деревьев, посаженных у границы летного поля.

Самолет мой был на лыжах. Поскольку я хорошо знал расположение аэродрома и взлетной полосы, решил садиться, ориентируясь по верхушкам деревьев. Нырнул в непроницаемые метельные белила, приземлился буквально на ощупь.

На аэродроме слышали, что в воздухе кружится По-2, но решили: садиться он не будет и уйдет обратно. Я порулил к лесу, зная, что там находятся КП и землянки. Все самолеты были занесены снегом, их и не откапывали еще: бесполезно. У меня отлегло от сердца: погода здесь действительно оказалась нелетной. Зашел в землянку, принял рапорт, и сразу же стали обсуждать, что будем делать дальше. Открылась дверь, и вошел генерал С. Ф. Галаджев — начальник политуправления фронта Рокоссовский называл его светлым человеком и большой умницей. Уже сутки он находился здесь в ожидании вылета. Меня он по-дружески пожурил:

— Ты зачем рискуешь, хочешь бесславно голову сложить?

Я ему также по-дружески признался, что с воздуха погода показалась мне лучше, что аэродром прекрасно знаю, поскольку не раз взлетал с него и садился здесь. Кроме того, надо было самому выяснить, почему дивизия задерживается.

После обеда метель немного утихла. Но условия для вылета оставались еще сложными. И все же я решился предложить Галаджеву лететь.

— Нет! — твердо ответил он.

Пришлось заночевать в Ельце. Перед тем как принять такое решение, я связался с Рокоссовским. Доложил ему, что тут действительно бушевала метель, самолеты занесены и вылетать нельзя, что и Галаджев здесь сидит. Затем позвонил в штаб воздушной армии, узнал, как там идут дела.

На следующий день мы с С. Ф. Галаджевым вернулись в Курск. Вызвал меня Рокоссовский, пригласил сесть и с укором сказал:

— Что же это вы, молодой человек, делаете? Не хватает, чтобы я взыскание на вас наложил!

Я подробно доложил, как все получилось, но он не успокоился.

— Лихачество ни к чему, — продолжал он. — Ты ведь летчик и должен реально оценивать степень риска. Если вылетать нельзя, имей мужество, несмотря ни на что, не выпускать людей, чтобы они и самолеты не побили, и главное, сами не погибли. Вот что я ценю в руководителе.

А весна брала свое. Наступила распутица. По распоряжению Ставки войска фронта перешли к обороне. Мы убрали самолеты с аэродромов, не имеющих бетонных полос, чтобы перерыв в наступательных действиях использовать для отдыха и подготовки к летним боям.

В марте на усиление нашей армии Ставка прислала еще две истребительные части. 30-й гвардейский авиаполк расположился на аэродроме Чернава у города Ливны. Он имел на вооружении американские «кобры».