Только одной вещи не найти на свете - Руис Луис Мануэль. Страница 23

— Ну как ты себя чувствуешь? — Рука Эстебана холодным компрессом легла ей на щеку. — Опять спишь?

— Да, — ответила Алисия срывающимся голосом. — Не пойму, что со мной происходит, но вот уже второй день я едва держусь на ногах. Чем больше сплю, тем больше мне хочется спать. А когда не сплю, чувствую себя полумертвой.

Он медленно вытащил новую сигарету и при этом упорно смотрел в стол, лишь изредка трусливо переводя взгляд на окно, за которым продолжал мельтешить дождь. И по бегающим глазам Эстебана легко было догадаться, что он собирается сделать какое-то признание, добавить нечто пряное к кофе и круассанам. Но это нечто по непонятной причине застряло у него в горле. Он с подчеркнутым наслаждением затянулся, потом постучал пальцем по краю тарелки, потом с беспечным видом, который явно не соответствовал его настроению, заговорил;

— Алисия, я все прокручиваю и прокручиваю в голове эту историю.

— Ну и?..

— Историю про ангела и прочее. — Теперь Эстебан выглядел непритворно подавленным. — Должен признаться, что сперва я не вполне поверил тебе, ведь после автокатастрофы, после твоих визитов к Мамен… ну ты сама понимаешь!

— Ладно. — Алисия жестом велела ему продолжать без обиняков.

— Так вот, — казалось, Эстебан пропихивал в глотку камни, много камней, — слушай внимательно. Я знаю, что не должен спрашивать тебя о том, о чем все-таки сейчас спрошу, и пусть простит меня мой ангел-хранитель. Скажи, ты не видишь во всем этом слишком уж много совпадений?

— В чем — во всем этом?

— В истории с ангелом. Тебе не приходило в голову, что это — специально подстроенная ловушка. Что здесь есть злой умысел. — Казалось, Эстебан ходит кругами вокруг какого-то слова, не решаясь его произнести. — Не приходило в голову, что плетется, ну скажем, заговор?

— Нет, — солгала Алисия. — Заговор? Против меня? Зачем?

— Не знаю. — Эстебан отвел глаза, уставился на зажатую в пальцах сигарету и наблюдал, как беззащитная бумажная трубочка превращается в столбик пепла. — Честно сказать, я и сам слушаю себя с ужасом. Ты заразила меня своим неврозом. Так вот. Я начал анализировать и сопоставлять разные линии — или нити — и обнаружил, что выстраивается некая цепочка, которой ты не заметила. Наверное, потому, что не знаешь одной очень важной вещи. Вина тут моя. Обещай, что не будешь сердиться.

Разумеется, она пообещала, но обещания не сдержала. Выслушав Эстебана, она дала волю гневу; вопила, лупила перчатками по столу, обрушила на его бедную голову кучу далеко не самых лестных эпитетов, вопрошала, стоит ли иметь дело с таким типом, как он, ведь первому встречному с этой вот занюханной улицы можно доверять больше, чем ему, а значит, и пользы от этого первого встречного будет куда больше, чем от него, и они куда быстрее распутают все эти узлы. Мало-помалу Алисия стала остывать, но все еще колотила по столу зажигалкой, не на шутку встревожив официанта—успокойтесь, пожалуйста, сеньорита, ведите себя потише! — и только тогда до нее начал доходить истинный смысл сказанного Эстебаном: ангел в квартире Нурии.

— Сволочь, — гаркнула она, — ну скажи, скажи, у тебя что, времени не нашлось поговорить со мной?

— Прости, — в сотый раз пробормотал Эстебан. — Но все-таки: как тебе кажется, что там делает этот ангел?

— У Нурии? — Алисия глянула на него с прежней злобой, словно показывая, что не понимает, зачем она продолжает весь этот разговор. — Тут все логично. Ты, идиот, забыл, что Нурия реставратор?

— Но кому принадлежит скульптура? Она мне этого не сказала. Ангел стоит у нее за печью, словно она прячет его подальше от посторонних глаз.

—Что ты имеешь в виду? И вообще, ты сейчас очень похож на цыпленка, подавившегося горошинкой, бедненький мой!

Да, он заслужил самые обидные слова, заслужил тот яд, на котором были настояны ее оскорбления, ту боль, которую испытывала его кровоточащая совесть от ударов Алисии. Но вместе с тем ярость, обрушившаяся на него, на его стыдливо поникшие плечи, несла в себе животворную силу, и Эстебан готов был благодарить за это Алисию. В этом было что-то от ритуала искупления, гигиенического очищения через наказание: каждый удар плети, впиваясь в плоть, освобождал от вины за давние мольбы о том, чтобы что-то изменилось в жизни брата, за мечты о любви Алисии. Наказание — это путь восстановления шаткого еще равновесия.

— Я вот что хочу сказать, — снова подал голос Эстебан. — Все эти события настолько нелепы, что нельзя с ходу отвергать ни одну гипотезу. С каких пор тебя мучает сонливость? То есть такие приступы, когда ты вдруг буквально проваливаешься в сон.

— Не знаю. — От резкой перемены темы Алисия немного растерялась. — Наверное, это началось дня два-три назад.

— А когда ты начала пить сок, которые принесла тебе Лурдес?

В зрачках Алисии вспыхнули и заплясали зеленые искорки.

— А ведь это случилось тогда же. — Изображая улыбку, губы ее раздвинулись в узкую щель. — Это значит, что Лурдес тоже участвует в заговоре, так?

—Еще ты мне рассказывала, что сны о городе стали менее четкими, какими-то расплывчатыми. С каких пор?

— Вот уже три или четыре дня, — растерянно ответила Алисия.

— Ну! — Улыбнуться Эстебан так и не отважился. — Какое удивительное совпадение, правда?

— Может, дело в таблетках, которые прописала мне Мамен? — торопливо возразила Алисия. — К тому же она увеличила мне дозу.

—Да, конечно. Но пойдем дальше. Эти твои соседи сверху, которые изводят тебя, колотя в пол, когда они переехали в ваш дом?

— Точно не помню, — Алисия сама себе казалась изумленной зрительницей на представлении иллюзиониста, — но, думаю, недели три назад или около того.

— А разве не тогда же тебе начал сниться город? Лоб Алисии пересекла очень ровная морщинка.

— Тогда, именно тогда, — простонала она, — прямо «Семя Дьявола», так это надо понимать?

— Давай посчитаем. — Эстебан вытянул в ее сторону левую руку и начал загибать пальцы. — Незнакомым людям очень мешает любой шум в твоей квартире, а вот если ты с кем-то разговариваешь, даже весьма громко, на это они не реагируют. Подслушивают? Почему бы и нет? Заботливая старушка приносит сок, от которого город медленно уплывает из твоих сновидений — и как раз тогда, когда тебе становится что-то о нем известно. Другая соседка прячет у себя ангела, очень похожего на того, который тебе снится. И обе откуда-то вдруг узнают, что тебе оформлен отпуск по болезни, хотя никто им об этом не сообщал. Что у них, радары установлены, что ли? Мужчина из твоих снов умирает как раз в том же доме — да, в доме, где обитают все эти экстравагантные персонажи. Это не наводит тебя на какие-нибудь мысли?

— Наводит. Что ты болван. — Алисия принялась судорожно шарить в кошельке. — И еще я хочу спать. Хочу уйти отсюда.

— Послушай. — Пальцы Эстебана скользнули к ее запястью. — Сейчас мы пойдем к тебе, и ты немного поспишь, может, выспавшись, хоть немного придешь в себя. А я возьму из кладовки ангела и отнесу к знакомому антиквару: вдруг он знает что-то о скульпторе или эпохе, когда ангела отлили.

— К антиквару?

— Да, его лавка находится напротив часовой мастерской, куда я в последнее время нередко наведываюсь. Я люблю постоять там и поглазеть на витрину. Кстати, Мариса с ним знакома, он старинный ее приятель, правда, я понятия не имею, что их связывает. Он мог бы дать нам какие-нибудь ориентиры, скажем, пролить свет на происхождение ангела. Или сказать, что это ерунда какая-то или шутка…

— Да, хороша шутка, ради которой убивают людей, стреляют в них, — мрачно огрызнулась Алисия.

Дождь решил устроить себе короткую передышку, и, пользуясь этим, люди высыпали на улицы и зашлепали по лужам, поглядывая на часы при скудном свете, пробивающемся сквозь тучи. С запада на город наступала огромная асфальтово-серая волна.

Дойдя до витрины, Эстебан сразу заметил, что несчастного Адриана там сменила сердитая барыня в шляпе с бантами: она выгнула фарфоровую шейку и с наигранным презрением поглядывала на стоящую ниже старинную сферу. Несмотря на громкое звяканье дверного колокольчика, к Эстебану никто не вышел, и он с наслаждением стал бродить среди ковров с единорогами, чайных сервизов, украшенных охотничьими сценами, умывальных тазов и кувшинов, обломков доспехов, якобы восточных шкатулок, в которых хранились оловянные бабочки. Взгляд его приковала к себе изумительная лазурная камея с эротической сценой… Но тут фальшивое покашливание дало ему знать, что появился хозяин лавки — мужчина весьма импозантной внешности в темно-синем костюме, из кармана которого торчал аккуратный платочек, взирал на Эстебана из-за прилавка.