Окаянный груз - Русанов Владислав Адольфович. Страница 12

– Проходи, пан сотник, проходи. И то сказать, скоро месяц, как вместе служим, а ни разу ты у меня в гостях не был, – добродушно бормотал чародей. – Присаживайся в кресло.

Либоруш с любопытством огляделся. Признаться честно, он ни разу еще не был в гостях у чародея. В южном гарнизоне служил урядником – не по чину к волшебникам забегать. Ну разве что в переднюю, с донесением. В Уховецке тоже как-то не сложилось. Вообще-то князь Януш не сильно чародеев жаловал. При дворе и было-то реестровых, что предсказатель погоды да лозоходец из Руттердаха, приезжий. Да и они, скорее всего, особой силой не обладали, больше на науки полагались. Ни первый, ни второй не смогли бы, пожалуй, и камина разжечь при помощи чародейства.

В кабинете Радовита главное место занимали книги. Они стояли на этажерке простой и безыскусной, из светлого дерева, очевидно ореха; лежали раскрытые и с закладками на столе, залитом лучами солнца из распахнутого настежь окна; громоздились стопкой в углу, а одна даже уютно умостилась на кресле. Пячкур взял ее в руки, прежде чем сесть. Погладил пальцами кожаный переплет, прочитал название: «Сочинение высокоученого Криштофера Роббера из Арконхольма о природе магических свойств банальных вещей и науке подчинять и управляться с оными, записанное на склоне лет в помощь студиозусам Высочайшей Академии под попечительством курфюрста Арконхольмского, его светлости, Вильгауфта Четвертого Мудрого».

– Ого! Серьезными науками увлекаешься, пан Радовит.

– Стараюсь по мере сил, пан сотник. А книжка, должен заметить, по большей части глупая, напыщенная и бесполезная. Высокоученый Криштофер сам не знал, о чем писал. Мне искренне жаль тех студиозусов, кто обязан был ее учить и сдавать екзаминации.

– Что ж держишь ее, не выкинешь?

У Радовита едва глаза на лоб не вылезли.

– Как так – «выкинешь»? Пусть содержание книги и бесполезно для меня, но некоторые подходы пана Роббера к исследованию свойств всяческих предметов…

– Ясно, пан Радовит, ясно.

– Что ясно?

– А что магия для меня – дело темное, – улыбнулся Либоруш. – Переплет-то знатный. Кожа младенцев?

– Упаси меня Господь! – замахал руками чародей. – По-моему, обычный сафьян.

– Ну, сафьян так сафьян. Не вижу повода не доверять тебе, пан Радовит.

– Спасибо. – Волшебник зарделся, как отрок, поощренный первой в жизни дамой сердца. – О чародействе и чародейских книгах, равно как и о формах и методах волшебствования, ходят разные, очень противоречивые и зачастую уродливо трансформированные слухи и сплетни…

Судя по запалу, Радовит начал речь не меньше чем до вечера, но Либоруша спасла открывшаяся дверь. В кабинет, щурясь после полутемной лестницы, вошел Войцек. Бывший богорадовский сотник был в мягких сапогах с высокими голенищами, свободных шароварах и льняной рубахе, вышитой у ворота красными и черными загогулинами, на манер волн на поверхности моря.

– Доброго здоровья, пан Войцек. – Либоруш поднялся с кресла, поклонился.

– И тебе поздорову, пан, – сдержанно ответил Шпара.

На усах и чубе Войцека блестели капли воды – видно, умылся после упражнений. Почему-то Пячкур не сомневался, что Меченый махал на заднем дворе саблей. А то и двумя сразу. О воинском искусстве бывшего сотника он вдосталь наслушался от порубежников за истекший месяц.

– Вот, – Либоруш развел руками, ощущая легкую неловкость, словно он был виновен в смещении Войцека с должности, – решил навестить.

– П-правильно, – кивнул Меченый. – А то без трех дней месяц гарнизоном командуешь, а чародея реестрового проведать времени не нашел.

– Да чего уж там, – смущенно улыбнулся Радовит, – мы и в казарме через день встречаемся…

– Т-ты еще добавь, что сам я тебя попервам хотел и в-вовсе под зад коленом обратно в Выгов спровадить.

Радовит добродушно расхохотался. Видно, среди них эта шутка имела такое же устойчивое хождение, как прилужанский сребреник в Заречье.

Пан Либоруш сдержанно кашлянул.

Войцек повернул лицо к нему. В смоляно-черных волосах его серебряным мазком вспыхнула седая прядь.

– Довольно веселиться, Радовит, п-пан сотник наверняка по делу пришел. Угадал ведь, п-по делу?

– Точно, по делу, – кивнул Либоруш.

– Ну, коли по делу, – вздохнул чародей, – тогда шутки в сторону. Слушаю внимательно пана сотника.

– Одного не пойму, зачем я тебе понадобился, а, пан Либоруш, – устало проговорил Войцек, – ежели по делу? Я ведь с коронной службы списанный. Вольный шляхтич, сам себе хозяин.

Пячкур потянулся пальцами к усу, да раздумал, не зная – подкрутить или дернуть посильнее.

– Может, сядем, панове? – вмешался Радовит, потирая бородку.

– Да можно и сесть. – Меченый одним движением подтянул к себе стул с высокой спинкой и уселся, как на коня, облокотившись о резную планку. – А будет ли разговор долгим?

– То не мне решать. – Пан Либоруш вернулся в кресло. – Как правильно ты заметил, пан Войцек, ты мне не подчиняешься, шляхтич свободный и волен делать что захочешь…

Шпара улыбнулся одними уголками губ, будто хотел сказать: «Ну и чего ж ты тогда приперся?»

– …только сегодня утром, – продолжал Пячкур, – ко мне гонец прискакал от пана Симона Вочапа, полковника берестянского. Сильно коня гнал посланец, едва насмерть не загнал. Да и сам, как прискакал, упал и спит – умаялся вусмерть. Одно из тех писем мне предназначено. Я его уже прочитал. Теперь принес пану Радовиту показать – его оно тоже касается. А второе письмо – для тебя, пан Войцек Шпара. Так и написано.

Он протянул Меченому сложенный вчетверо и запечатанный каплей сургуча с оттиском печати полковника Симона – колодезный журавель в зубчатом кружке – лист пергамента.

– Прочтешь?

– Об-бижаешь, пан Либоруш! – сверкнул глазами Войцек. – Пишу я не очень хорошо, но читать, хвала Господу, меня успели научить.

Быстрым движением пальцев он сломал печать и развернул лист, поворачиваясь вместе со стулом так, чтоб свет падал сзади.

– А это тебе, пан Радовит… – Второй листок, уже распечатанный, появился из-за пазухи жупана Либоруша. – Читай. Думай, что скажешь мне.

Две головы – чернявая и рыжеволосая – склонились над исписанными разборчивым писарским почерком листами. Пан Либоруш терпеливо ждал, легонько барабаня ногтями по подлокотнику.

Чародей справился первым – сказалась многолетняя привычка к чтению. Войцек еще разбирал письмена, беззвучно шевеля губами, а волшебник уже поднял глаза на богорадовского сотника.

– Ну? Что скажешь? – Теперь пан Пячкур не казался расслабленным и спокойным – звенящая на морозе сталь, натянутый диким конем аркан.

Радовит пожал плечами:

– Трудно мне что-то сказать. Из Выгова я уж три года как уехал. Одно понимаю – заботу панов Чеслава и Януша о нравах столичных. Среди выговчан и в мою бытность студиозусом вольнодумцев хватало. Король Витенеж в молодости правил сурово – всякий пикнуть боялся, а к преклонным годам попустил и знать, и горожан. Кто-то по-за углами шептаться начал, что, дескать, слишком долго малолужичанский князь на королевском престоле сидит, а кто и в открытую возмущение выказывал. Нынче в столицах как бывает? Сам понимаешь, пан Либоруш… Цена на хлеб поднялась – недовольство, на соль – едва ли не бунт открытый. И плевать, что в том же Заливанщине мерка пшеницы или овса вдвое от выговской цены продается.

– Это верно, – мрачно кивнул Пячкур. – Сам много раз замечал – в Хорове стена крепостная обветшала, а камень везут улицы по Выгову мостить. Кому жалованье в первую очередь? Гвардейцам, кто при короле да при сенате пристроились. Где храмы самые красивые, чистым золотом крыты, белым мрамором заморским обложены?

– В Выгове, – вскинул голову и Войцек. – Угадал я? П-правильно, пан Либоруш?

– А тут и угадывать нечего! – Чародей с хлопком закрыл толстый фолиант. – Все королевство на Выгов работает да на десяток магнатов. Да на тех шляхтичей-прихлебателей, что к ним на службу устроились.

– Крамолу говоришь, Радовит, – усмехнулся Войцек. – Так и до речей, порочащих трон, недалече. Получается, король Витенеж, покойный, для себя и своей свиты все соки из королевства тянул?