Закатный ураган - Русанов Владислав Адольфович. Страница 3
– Тужее, тужее притягивай, – волновался вертлявый и дотошный дед Плика, прыгал вокруг Трелекова отца, норовил схватиться за супонь.
– Отлезь, старый… – беззлобно отмахивался коренастый, как дубовый пень, Дрон-старший. – Вот привязался!
– Дык, тужее надоть, а то как развалится вся повозка…
– Да не развалится. Бухти меньше под руку.
Дрон неторопливо завел второй конец дуги в петлю гужа, взялся за супонь.
Трелек застыл с разинутым ртом – никогда еще отцовская упряжь не выглядела такой нарядной и праздничной. Как столб, устанавливаемый на Белен-Тейд. То тут, то там на дугу и оглобли повязали ленточки и лоскутки, крашенные плодами восковника и бузины, корой ольхи и черемухи, щавелем и душицей.
– Что вылупился, малой? – вцепился в новую жертву Плика. – Соломы свежей тащи пару охапок – в телегу кинешь. Да побольше охапки-то!
Парнишка с радостью повиновался. Всякий понимал – свадебное «поезжание» таким должно быть, чтоб на много лет вперед запомнилось. Чтоб в Светанкиной деревне еще долго вспоминали, какие справные мужики у них девку засватали и другим здешним парням отказу не знали.
Скоро и Дрон-младший подошел. Плечистый – весь в отца – только не такой еще коренастый. На женихе ладно смотрелись штаны из беленого полотна, вышитая по вороту рубаха и кептарь из медвежьей шкуры. Густые непокорные волосы приглажены топленым маслом. Усы лихо закручены.
Дед Плика даже крякнул:
– Ай, красавец-парень! Какая девка устоит?
– Ладно, сплюнь, – сурово осадил его Дрон-старший. – Не гони удачу.
Плика смачно плюнул под ноги, растер подошвой поршня.
– Ну что? Поехали? – пробасил дядька Мюкур. Он как раз подвел под уздцы коня. Впряженного во вторую телегу.
– Поехали, помолясь Огню Небесному, – кивнул Дрон.
В первую повозку загрузились жених с отцом, за вожжи уселся плешивый Плика. Вторая пошла порожняком – нарочно для того, чтоб будущих родственников на свадебный пир привезти после сговора.
Возчики гикнули, свистнули, и сытые лошади пошли бодрой рысью. Выглянувшая из избы раскрасневшаяся мать обмахнула их на прощание трижды головным платком – от сглаза.
– Ну че, паря? – На плечо Трелека легла тяжелая, как булыжник, и такая же твердая ладонь деда Шершака. – Показывай, чего натягал, рыбак.
Старый Шершака в ширину пока еще не уступал сыновьям и внукам, но плечи уже ссутулились под тяжестью прожитых лет, да и глаза утратили прежнюю зоркость. Вот и оставался от деда толк только на подворье. Ни в лесу, ни в поле он уже не был работником.
Внуки Шершаку любили. И Дрон-младший с Трелеком, и их двоюродные братья. Когда они еще без штанов бегали, дед часто рассказывал им сказки со времен Войны Обретения и охотничьи истории. Показывал, вызывая ужас и бесконечную зависть детворы, четыре неровных косых шрама через грудь – отметину на память от черного остромордого медведя, одного из самых опасных хищников в лесах левобережья Отца Рек.
– Идем, деда, покажу, – не без гордости согласился Трелек.
Он отправился в избу, где вначале хвастался уловом, а потом, на свою беду, попал на глаза матери. И тут же оказался приставлен к работе. Воды наносить, дров из поленницы притянуть, лучины нащепить, помои вынести и вылить в корыто в загородке, где копошились три пегих вислоухих свиньи. Да мало ли что еще нужно, когда село готовится свадьбу гулять. Тут уж не присядешь.
За хлопотами время пролетело незаметно. К полудню вернулись повозки, битком набитые подвыпившими, веселыми людьми. Кто во всю глотку горланил песню, кто спорил с соседом, с жаром размахивая руками, а один круглолицый мужичок уже спал, зарыв раздвоенную бороденку в золотистую солому.
Жениха и невесту ссадили под руки с телеги. Руки у них, согласно обычаю, давно уже связали цветастым треугольным платком.
Дед Шершака, по праву старшего в роду, взял заскорузлыми пальцами свободный угол платка и повел новобрачных вокруг кострища, разложенного загодя в самой середине села. Огонь разводили от некогда упавшего с неба грозового трезубца. Бережно хранили, поддерживали и передавали из поколения в поколение.
Бабы слаженно запели величальную.
Мужики, придав лицам серьезность и озабоченность, сохраняли сосредоточенное молчание.
Дрон-младший выступал кочетом, развернув плечи и гордо вскинув подбородок. Светлокосая невеста робко семенила рядом, не поднимая глаз.
Пара просто на заглядение. Вот окурят углями от свадебного костра новую избу, срубленную сельчанами, ожидающими прибавления числа семей в деревне, поселятся там Дрон со Светанкой, и пойдут один за другим правнуки старого Шершаки. Счастлив тот дед, что правнуков дождался. А удастся их взрослыми увидеть… И вовсе редкость редкая.
Не удалось.
Молодые, ведомые старейшиной, заканчивали третий, последний круг около костра, как вдруг топот многих копыт заставил мужиков – и местных, и гостей – встрепенуться, закрутить головами.
От ближнего леска, где каждую осень собирали такие славные урожаи грибов, налетала конная лава.
Русобородые воины нацелили злые, охочие до крови жала копий. На головах лохматые шапки, волосы на висках заплетены в косички.
Так и есть, веселины!
Да полно, откуда они здесь?
Ведь скоро год, как прочный и нерушимый мир заключен между двумя королевствами. Вместе на войну ходили, остроухую заразу выжигать. Да и посольство король Властомир, владыка Повесья, снарядил к Витгольду, в стольный город Трегетройм. Говорят, жениться на принцессе трейговской удумал, Селине.
Но нападающие веселины не вдавались в объяснения.
Задние, через головы первого ряда, ударили из луков.
С седел, понятное дело, тщательно не прицелишься, но по толпе промазать тяжело…
Дрон-младший, красавец-жених, нелепо подпрыгнул, дернул головой, словно конь, закусивший удила, и упал навзничь. Дед Плика медленно опустился на колени, зажимая обеими руками древко стрелы, торчащее у него из живота, на ладонь правее пупка. Безбородое лицо его скривилось от боли, рот открылся, но никаких звуков Трелек не услыхал. Он вообще перестал слышать звуки, словно уши ему кто-то коварный, подкравшись сзади, заткнул льняной куделью. От этого наблюдать происходящее стало еще страшнее.
Незнакомый мужик, видно из гостей, покатился через горящий костер. Одежда на нем дымилась, руки и ноги судорожно дергались, разметывая угли.
А всадники все ближе и ближе. Вот уже можно различить стальные пластинки, нашитые спереди на шапки.
Гвардия Властомира? Откуда?
Отец, Дрон-старший, метнулся в сторону, потянул кол из забора. Копье веселина ударило его под мышку, приподняло в воздух, пронесло несколько шагов и уронило в притоптанную грязь деревенской улицы.
– Спаси-и-и-и-те!!! – Истошный женский визг – уж и не разберешь по голосу, кто кричит, – ворвался Трелеку в уши, заставил зайцем метнуться в прореху между неплотно пригнанной лозой.
Парень покатился по земле, увидел мелькнувшие неподалеку желтовато-серые копыта коня. Вскочил, бросился в дом, в темные сени. Чей дом? Об этом он даже не задумывался.
Спрятаться? Укрыться?
Да нет, все едино найдут! А то и того хуже: начнут дома жечь – живьем сгоришь.
Словно в подтверждение раздалось:
– Жги! Пали!
Над плетнем проплыла рыжая с белой проточиной голова коня, распяленный криком рот в зарослях светлых волос:
– Бей! Убивай!
Толстая стрела с желто-синим оперением воткнулась в притолоку, мелко задрожала, загудела низко и басовито.
Трелек охнул, присел. Под руку ему попалось древко рогатины. С таким и дед Шершака, и отец ходили некогда на медведей, когда косматый лесной хозяин излишней наглости набирался, овцу или корову задирал. Парень схватил рогатину. Отполированное жесткими ладонями оскепище придало уверенности, заставило почувствовать себя сильным и мужественным.
Да только, когда вооруженный мальчик выбежал из сеней и увидел кружащихся по улице веселинов, размахивающих блестящими клинками, тычущих с седел копьями во что-то, распростертое на земле, отвага тотчас исчезла. Запропастилась, ровно бабка отшептала.