Попробуй угадай! - Руссен Андре. Страница 11
Эвелина. Да, я вижу, дела наши плохи, бедняжка Пюс!
Пюс. Вот именно, что плохи! Будь я простой гувернанткой, а не твоей кузиной, он наверняка выкинул бы меня за дверь в твое отсутствие.
Эвелина (со смехом). Ну-ну, не преувеличивай! Не принимай близко к сердцу. Все это пустяки, ты же знаешь. Пора уж привыкнуть к нему – за шестнадцать-то лет, что ты живешь вместе с нами. Он вполне способен наговорить гадостей, а через минуту с тобой же целоваться.
Пюс. Ну уж нет! Слава богу, ко мне он не лез целоваться никогда, еще чего не хватало!
Эвелина. Во всяком случае, пора перестать обижаться на него.
Пюс. Я бы рада, но с ним день ото дня становится все труднее ладить! Что это за фокусы он проделывает с зеркалами, объясни ты мне? Неужели Фредерик угадал, и он действительно засомневался, его ли это дети?
Голос Фредерика. Пюс! Пюс! Сюда, скорей! Пюс!
Пюс. Что? Что там еще стряслось? (Эвелине, от двери.)
Уж насчет Фредерика я бы на месте Жоржа ничуть не сомневалась, тут никакого зеркала не требуется – вылитый папочка! (Замечает Фредерика в саду.) Ах ты безмозглый мальчишка! Немедленно оставь кошку в покое… (Следующие ее слова теряются за сценой.)
Эвелина. Нашу Пюс просто не узнать, совсем бешеная. Ее от одного имени Жоржа начинает трясти.
Софи. Ну, а мне-то, мама, мне ты скажешь правду?
Эвелина. Какую правду?
Софи. Да я о папе… Ты ему все-таки изменяла? Ну хоть один разочек изменила или нет? Ведь не станешь же ты меня уверять, будто за двадцать лет тебя не потянуло ни к какому другому мужчине? Признайся, что у тебя был хоть один любовник или, что еще лучше, он есть у тебя сейчас. Мне это было бы так приятно услышать!
Эвелина смеется.
Ну вот, ты смеешься, а не отвечаешь.
Эвелина. Я смеюсь, оттого что мы живем в поистине необыкновенное время. Ей-богу, я им просто восхищаюсь. Моя мать как-то рассказала мне такую историю: в Шатору одна из ее подруг по пансиону ушла в монастырь, узнав, что ее мать была любовницей прокурора.
Софи. Ушла в монастырь?!
Эвелина. Да.
Софи. Господи… Это в каком же году было?
Эвелина. Погоди-ка… Лет сорок назад. Году, примерно, в тридцатом.
Софи. Вот это да!… Ай да времечко! Слава богу, мне повезло родиться позже. Подумать только!
Эвелина. Вот ты и подумай, какая пропасть легла между девицей, ушедшей в монастырь оттого, что у ее матери был любовник, и тобой, которой «было бы приятно», если бы у твоей матери их было три или четыре.
Софи. Я предпочитаю второе. А ты – нет? Ты же сказала, что тебя наше время восхищает.
Эвелина. Я и не отрицаю, просто моя личная жизнь тебя не касается. Думай все что хочешь, приписывай мне кого угодно, но я тебе ничего не скажу. Вот и все.
Софи. Ну, если бы я была замужем за таким типчиком, вроде нашего папочки, я бы ему изменяла направо и налево, уж будь уверена! Пусть бы побесился!
Эвелина. Видишь ли, когда женщина изменяет мужу, она, как правило, не извещает его об этом заказным письмом.
Софи. А я бы обязательно устроила так, чтобы он узнал. Иначе за каким чертом я бы стала ему изменять, правда? Мужчинам, которые любят делать из мухи слона, спуску давать нельзя!
Эвелина. Я вижу, характером ты пошла в папу.
Софи. В каком-то смысле – да. Не выношу, когда мне перечат. А вот ты так спокойно все переносишь… просто не понимаю, как тебе это удается. Да еще подшучиваешь надо всем. Я восхищаюсь твоей выдержкой, но мне тебя жаль; Ты же губишь свою жизнь! Ты так блестяще выглядишь для твоего возраста, ты такая красивая, элегантная, – просто тошно смотреть, как все это пропадает зря.
Эвелина. Ты очень добра, что заботишься о других.
Софи. Да не о других, о тебе! Ты не должна жить соломенной вдовой, это же абсурд! Папа сам. тебе сказал, что ему было бы только приятно, если бы ты завела любовника. Кому, как не тебе, быть любимой. Знаешь, иногда мне кажется, что ты специально не делаешь этого – ему назло. Именно потому, что его бы это очень устроило. А вообще, ты, по-моему, гораздо хитрее, чем кажешься, вот что!
Эвелина. Как бы то ни было, не ломай себе голову над моими проблемами – это бесполезно.
Софи. Понятно. Я констатирую, что ты мне не доверяешь. Что ж, очень жаль.
Эвелина. Дело вовсе не в доверии. Я тебе повторяю: моя жизнь – это моя жизнь, и ты должна знать о ней не более того, что я считаю нужным рассказать. Неужели непонятно?
Софи. Нет. Вот если бы у меня был любовник, я бы тебе рассказала.
Эвелина. И я бы тебя поняла. Думаю, что предпочла бы знать об этом. Но ты мне не мать, а дочь. Понимаешь разницу?
Софи. Ты предпочла бы знать? Правда?
Эвелина. Да.
Софи. Ну, тогда я тебе сообщаю.
Эвелина. Что?
Софи. Что у меня любовник.
Эвелина. У тебя?
Софи. Да. Тебе это неприятно?
Эвелина. И давно?
Софи. Уже полгода.
Эвелина. Ты мне не скажешь, кто он?
Софи. Нет.
Эвелина. Но я его знаю?
Софи. Ну… в общем, да, думаю, знаешь… Вполне вероятно.
Эвелина. Он твоего возраста?
Софи. Ну нет, вот еще! Скорее, папиного.
Эвелина. Папиного возраста?!
Софи. Терпеть не могу молокососов. Любовник, понимаешь, это плечо, на которое можно при случае опереться. А попробуй-ка обопрись на какого-нибудь желторотого слюнтяя – живо сверзишься.
Эвелина. Сверзишься?…
Софи. Я хочу сказать, что это ненадежно, понимаешь? Они – не мужчины. С ними не чувствуешь себя в безопасности.
Эвелина. Он женат?
Софи. Конечно. Двое детишек. Как он бесится, когда я его называю «мой старикан».
Эвелина. Но… ты с ним счастлива?
Софи. Он мне очень нравится.
Эвелина. Он тебя любит?
Софи. Ого! Он мне все уши прожужжал на эту тему. Но иногда я думаю, что ему просто нравится мой задик, да и перед тоже.
Эвелина. Вот уж о тебе никак не скажешь, что ты живешь иллюзиями.
Софи. А что, задик у меня и правда аппетитный, разве нет?
Эвелина. Ты привязана к нему?
Софи. Я же тебе говорю: с ним я чувствую себя спокойно и он мне нравится… Ты, кажется, огорчена?
Эвелина. Не знаю.
Софи. Учти, я с самого начала знала, что это не на всю жизнь.
Эвелина. Да, но ты рискуешь…
Софи. И я с самого начала знала, чем я рискую. Рискую втюриться в него по уши и потом страдать по поводу того, что он женат. Я знаю. Я всегда знала. А вообще, признаюсь тебе, мне жутко надоело ходить в девственницах. И это в семнадцать-то лет! У меня прямо целая куча комплексов возникла. А теперь все в норме. Вот видишь, я тебе во всем призналась. И мне ничуть не стыдно, наоборот. Я давно уже собиралась тебе рассказать. А сегодня это как-то само собой получилось. Кстати, ты замечала, по-настоящему серьезные вещи делаются и рассказываются сами по себе. Вот так просто, в один прекрасный день – бац! – и готово, и никто не знает почему.
Эвелина. Да, верно.
Софи. Я тебя не слишком огорчила?
Эвелина. Мне очень хочется, чтобы ты не испортила себе жизнь.
Софи. Когда-нибудь это должно было произойти. Так пусть лучше с ним, чем с каким-нибудь молокососом, который вдобавок будет бегать от меня к другим. А с моим «стариканом» я спокойна на все сто процентов. Я его крепко держу, уж будь уверена.
Эвелина. Почему все-таки ты решилась мне рассказать?
Софи. Да чтобы подать тебе хороший пример. А потом, меня уже тошнит от этого дома, где нет ни одного мужчины и полно девственниц: Пюс – девственница, я – девственница и ты, которая живешь как девственница, – настоящий монастырь, ей-богу!
Эвелина. Хорошенький монастырь!… Ну, ладно, пойду поцелую Малышку. Я полагаю, твой отец сегодня удостоит нас визитом. Предупреди меня, когда он явится.
Софи. Да ты и сама услышишь!
Эвелина. Вот это верно. (Выходит смеясь.)
Из сада вбегает Фредерик.
Фредерик. Ну куда это папа запропал?! Он же всегда по воскресеньям со мной играет. Уже шесть часов!
Софи. Он придет, конечно, но мама только что приехала, и им наверняка нужно будет многое друг другу сказать. Так что я тебе советую не соваться к ним.