Витязь в барсовой шкуре - Руставели Шота. Страница 81

...Посвящая брату силу,
Должно смерть принять, могилу. Здесь утрата не страшна, 
Губит бог одной рукою, чтоб спасти кого другою.
Что бы ни было со мною, расскажу я все сполна.

Весь этот эпизод воспринимается как цельная лирическая исповедь и придает неповторимое своеобразие художественной структуре поэмы.

Иногда сюжетное развитие основано и на неожиданном эффекте. Вспомним первую встречу Тариэля и Нестан, при которой Тариэль потерял сознание.

Современному читателю такое неожиданное возникновение любви, как в наши дни говорят, с первого взгляда, может показаться непонятным, но для такого художественного творения, как «Витязь в барсовой шкуре», подобное развитие сюжета так же естественно, как и его возвышенный метафорический стиль. Своеобразием художественного стиля являются также описываемые в поэме чрезмерная (с современной точки зрения) чувствительность, плач и слезы, которые сливаются с морями, а также неожиданные взрывы любви, вызывающие нарушение душевного равновесия влюбленного героя. В таком контексте представлены герои Низами в его романтических поэмах; неиссякаемы, как море, слезы влюблённого Каиса. Не только первая, но и каждая встреча с Лейлой для Каиса подобна копью, насмерть пронзающему сердце. Так же и в «Висрамиани»:

«Когда увидел Рамин лицо Вис, сердце его словно пронзила стрела длиной в одну стадию, он повалился с коня так легко, как листок. Пламя любви охватило ему сердце, выжгло ему мозг и унесло рассудок, во мгновение ока утвердилась в нем любовь. Отняла любовь у него сердце и душу. Из любви его выросло такое дерево, плодом которого были бегство в поля и безумство. И, упав с коня, он лишился сознания и долго лежал без рассудка».

Встреча Нестан и Тариэля, потеря последним сознания по даны таким же приемом. Как мы уже отметили, в этом состоит художественная особенность произведений данного типа, возникающая в результате гиперболизации образов и переживаний.

Хотя, наподобие древнего эпоса, в поэме против добра борются злые силы (каджи, дэвы), автор «Витязя в барсовой шкуре» неоднократно отмечает, что зло — явление временное, что оно лишено существенных черт бытия, поскольку мир сотворен через начала добра: «Как может творящий благо творить зло?» Более того: «Бог являет добро, не рождает зла». На оптимистической уверенности в торжестве добра основан и сюжет поэмы. Счастья нужно добиваться именно в этом мире, в реальной, земной жизни, и герои «Витязя в барсовой шкуре», преодолев множество препятствий, торжествуют победу над злом. Битва за освобождение Нестан воспринимается как бой за красоту, как освобождение добра и красоты из плена злых сил.

Для развития сюжета решающее значение имеет столкновение царя Индии Фарсадана с носителями идеи свободной любви Нестан и Тариэлем. Неразумный шаг Фарсадана, — решение выдать свою дочь за сына хорезмийского шаха, — противоречит национальным интересам Индии и приводит к катастрофе. Это, однако, касается скорее внешней стороны движения сюжета. Реальный конфликт в поэме следует искать в духовной жизни самих персонажей, в определенном противопоставлении действия и бездеятельности, чувства и разума. Эта внутренняя борьба завершается победой идеальных героев поэмы. Поэтому интерес читателя направлен в сторону духовной жизни героев, создающей тот острый драматизм, без которого поэма Руставели не смогла бы возвыситься над всеми средневековыми приключенческими или любовными романами.

Сюжет «Витязя в барсовой шкуре» задуман весьма оригинально. Автор в прологе прямо заявляет, что он вдохновлен царицей Тамар и посвящает поэму именно ей, предмету своей возвышенной, платонической любви:

Не вседневными хвалами, а кровавыми слезами,
Как молитвой в светлом храме, восхвалю в стихах ее.
Янтарем пишу я черным, тростником черчу узорным.
Кто к хвалам прильнет повторным, в сердце примет он копье.

Это свое высокое чувство поэт воплотил в художественных образах и создал величественный гимн любви. Метафорическому образу Нестан (Нестан — разъяренная пантера) соответствуют произнесенные в адрес Тамар слова, с которыми читатель знакомится в первых же строках поэмы:

Только ей — его горенья. Пусть же слышит той хваленья,
В ком нашел я прославленье, в ком удел блестящий мой.
Хоть жестока, как пантера, в ней вся жизнь моя и вера,
Это имя в ток размера я поздней внесу с хвалой.

Как часто отмечают, Руставели и Данте в данном случае исходят как будто из одинаковых позиций (чистое чувство, направленное к идеальной женщине), но осуществляют свой замысел в различной поэтической форме. Хотя «Витязь в барсовой шкуре» непосредственно ничего не рассказывает нам о Тамар, он отражает чувства Руставели к ней и представляет их во вторичной, или «аллегорической», форме. Фактически это, пишет Морис Боура, есть драматизация чувств в героической обстановке, признание в любви через повествование о возвышенной любви. Мы неизбежно вспоминаем Данте, хотя Руставели отличается от него тем, что предмет своего поклонения он исключает из повествования, — он мог бы согласиться с Данте в том, что и он...

...Амуром вдохновлен,
Все слушает его, и так поет,
И страсть свою так миру возвещает.

Обе поэмы исходят из идеальной любви, из широко развернутого повествования, но при этом Руставели более последовательно проводит собственную концепцию любви * .

Все это говорит не только о своеобразии поэтического замысла Руставели, но и об оригинальности его сюжетного воплощения. Становится понятным сделанное в 9-й строфе пролога указание на то, что поэма будто бы представляет перевод «персидской повести». Руставели тем самым смягчил ранее сказанные слова, что поэма — восхваление Тамар, и ссылкой на якобы «существующий источник» обеспечил себе свободу действий. Вместе с тем он подчеркнул реальность событий, о которых повествуется в поэме, что в глазах читателя того времени повышало ценность произведения.

3.

М. Bowra. Inspiration and Poetry, London, 1955, p. 50.